Гвардии сержант

[Амина]

Гвардии сержант

Степан Савельевич вернулся домой рассерженным. Думал поначалу отойдет обида-то по дороге от сельской Управы или как там её сейчас обзывают - Администрация поселения что ли, ан нет, не отошла.
- Степан Савельевич! При всем уважении, ещё раз вам объясняю... - втолковывал деду Степану, так его все в посёлке называли, главный поселковый начальник. - У тебя дом двадцать пять квадратных метров, не положена тебе новая квартира. НЕ ПОЛОЖЕНА! Дом у тебя в собственности, так что ничего не могу я сделать!
- Дак при чём тут метры? - сердился Степан Савельевич. - Президент что сказал? Президент тебе русским языком сказал: «Все ветераны войны должны быть обеспечены новыми квартирами!..»
- У тебя, Степан Савельевич дом в собственности! Ну, как тебе ещё объяснить?!
- Да воды в ём нет, газу нет, живу как бирюк на выселках! А я ведь старик уже, Сергей Григорич, тяжко мне уже воду-то с колодца таскать, да дров для печки заготавливать! Ты ж не больно-то помогаешь. К тебе как идти на поклон, так хуже некуда!
- Ну, уж, Степан Савельевич, вот уж не говорите, - краснея от досады, возражал Глава, - это уж вы не говорите, вот,- он тряс тонкой стопкой бумаги,- вот! Все написано, выделено дров столько-то, тогда-то и подпись ваша имеется. Имейте понятие, Степан Савельевич, мы к вам завсегда с уважением!
- Тьфу ты, пропасть, с уважением... - в сердцах плюнул старик.- Ты себе-то, поди, вон какие хоромы отгрохал, а на какие шиши, разреши тебя спросить...- при этих словах Сергей Григорьевич побагровел ещё больше, хотел уж было и кулаком по столу грохнуть, да вовремя спохватился, сдержался.
А Степан Савельевич продолжал:
- А давай меняться, я - к тебе, а ты - ко мне. И энти бумажки ты будешь сам подписывать, когда тебе дрова привезут, да ещё всё норовят похужее, а тебе-то, поди, Сергей Григорьевич, получше выберут...
Сергей Григорьевич, едва сдерживая гнев, опять повторял
- Не могу, не имею права.... У тебя дом в собственности....Двадцать пять квадратных метров.... Иди, Степан Савельевич, иди...
- Я Президенту напишу!
- Пишите, хоть в ООН пишите, Степан Савельевич, на праздники вот забор вам подправим, ещё может чего там надо будет, пришлю бригаду, иди, иди с Богом, Степан Савельевич, да поменьше слушай, чего там по телевизору говорят...- Сергей Григорьевич вытер вспотевшую шею.
Степан Савельевич сдержался, не стал более ничего говорить. Вышел. А обида кольнула неприятно.
- Ладно, - вслух сказал он сам себе. - Никогда ничего не просил, да видать и не надо было начинать. Эх...- горестно вздохнул и пошёл восвояси.
Даже дома Степан Савельевич всё никак не мог успокоиться.
- Поменьше гляди телевизор...- негромко разговаривал он сам с собой, передразнив поселкового Главу.- А чегой-то я должон поменьше его глядеть? Газету читать уже глаза не видят, на лавочке с бабьем трындеть - этого за мной отродясь не водилось, а тут тебе и новости все расскажут, и чего интересное покажут, да ещё глядишь, чего полезное узнаешь! Ишь ты, какой прыткий, не гляди телевизор.... Да он же теперича мой наилучший друг!
Долго так еще рассуждал вслух Степан Савельевич о пользе технического прогресса в виде телевизора. И советы припомнил, что в передаче «Участок» давали, как не попасть на удочку к мошенникам всяким, а то развелось такого брата в нынешнее время не счесть. Всё норовят обмануть, да облапошить. Потом ещё долго рассуждал сам с собой, как научил его телевизор многим полезным вещам. Вот посмотрел передачу, как стариков грабят да убивают за пенсию, да за награды, так Степан Савельевич намотал на ус-то: деньги все на книжку, а награды... Семь их у него: боевых семь, юбилейные Степан Савельевич за награды не считал - так, значки. Хорошие, конечно, но всё ж значки... А вот боевые... Это другое дело. Гордится дед Степан своими наградами. Не последним дивизионным разведчиком был гвардии сержант Петров. Труса не праздновал. Так вот, награды стал прятать дед Степан в надежном месте. Божница хитрая была у него, с секретом.
Киот (1) с виду обычный, только хозяин и знал, что в нём был небольшой тайничок. Крохотный, можно сказать, а награды все в аккурат поместились.
Киот этот в наследство от матушки, царство ей небесное, достался Степану Савельевичу, а ей ещё от деда. Чудом эта семейная реликвия дожила до наших дней, а вот теперь служила службу деду Степану - не только лик Божий, но и награды хранила.
Степан Савельевич услышал, как хлопнула калитка. Глянул в окно - кто это пожаловал? Два молодых хлопца.
- Быстро, - усмехнулся дед Степан,- да, Сергей Григория, быстро ты управился, вон уж и бригада обещанная пожаловала... Чегой-то скажут?- и дед Степан пошёл навстречу гостям.
Ничего не сказали гости, Степан Савельевич даже дверь еще толком открыть не успел, как получил сокрушительный удар кулаком. Прямо в лицо. Охнул только и упал, как подкошенный. Кровь залила лицо старика. Сознание он не потерял, но в голове страшно загудело, и резкая боль от головы сразу побежала по всему телу. Вот схватила за больное сердце - сердце заколотилось, затрепетало, закололо. Вот ударила под лопатку, прямо туда, где ещё с войны шрамы от ранения, вот боль рванула дальше, в бок, потом в ноги. Захрипел дед Степан, не в силах выговорить:
- Да что ж вы! Да за что ж вы!? Да что же это! Ах, ироды...
А на него, уже лежащего, поверженного, посыпался град ударов. Ногами били, без разбору, куда придется.
- Деньги где, сволочь старая!! Деньги давай, у тебя бабла не меряно! Давай, жлобяра!- заорал тот, что ворвался первым.
От побоев Степан Савельевич потерял сознание. Много ль старику надо? А молодые крепкие хлопцы, как назвал их дед Степан, продолжали ещё наносить ему удары.
- Где бабки твои, бабки давай!!...
Когда, наконец, увидели, что залитый кровью старик без чувств, оставили его и стали искать дедовы деньги, переворачивая при этом всё вверх дном.
Степан Савельевич очнулся от прикосновения, совсем тихого, почти невесомого. Глаза открыл с великим трудом. Один сильно заплыл от ударов, ничего не видит им дед Степан, а второй все ж позволил ему рассмотреть человека, бережно прикоснувшегося к нему. Захолонуло сердце у Степана Савельевича. Прямо к нему наклонился Пётр Серебряков. Пётр Данилович, командир его лихого разведвзвода. Наклонился, головой покачал. Обернулся, кому-то рукою махнул. И тут же обступили Степана Савельевича бойцы-разведчики. Все как один, все в форме с иголочки, при орденах и медалях.
- Батюшки - святы...- пытался сказать Степан Савельевич разбитыми губами.- Братцы, братушки, неужто помер я; вот и свиделись, наконец!
- Да погодь ты, Степан Савельевич, помирать,- усмехнулся в усы Пётр Данилович,- а ну-тка, Семён, пособи...
Семён, любимец взвода, балагур и красавец, бережно приподнял голову Степана Савельевича, подложил шинельку свёрнутую. Синеглазый, вихрастый, 23-летний... Уцепился за его руку Степан Савельевич.
- Неужто ты, Сёма?
- Я, Стёпа, я. Да ты держись, солдат, сейчас, сейчас подмогнём...-улыбался ему Семён, бережно обтирая с лица Степана Савельевича кровь.
- Да что ж это? - простонал Степан Савельевич.
- Война это, Стёпа, война.... Били, били гадов, да видать не добили вражину...
- Ведь это ж Ванька... Веры Колесниковой внучек, того, другого-то не знаю, не наш, а Ванька... Ванька-то на моих глазах рос... - заплакал Степан Савельевич, не смог сдержать слёз старый солдат.
- Ты солдат, гвардии сержант Петров, - сказал Пётр Данилович, - а это - враги! Враги похуже фрицев... Бой надо принять, Стёпа, как тогда, помнишь, под Кенигсбергом, где и остались мы с ребятами...
- Да что ж я могу, товарищ капитан, старик я... Они вон какие сильные, не одолеть...
- Стёпа, наш взвод помнишь, как оборону держал, когда отходившие эсэсовцы на нас напоролись? Сколько их было и сколько нас? Не прошли ведь...
- Не прошли, ребятки, да только вы то тоже все полегли, один я уцелел, да Мишка Храбров...
- Ты разведчик, Петров, тебе смекалка на что дадена?
- Товарищ капитан...- Степан Савельевич горестно вздохнул. - Старик я...
- Да слыхали уже про старика, ты дело говори, на погребице у тебя что? - склонился над ним Семён, дал испить прохладной водицы.
- Ружьё, Сёма...
-  Вот то-то и оно... Ружьё. Заряжено?
- А то...
- Держи оборону, Стёпа, а мы с тобой рядом. Не пройдут!
- Не пройдут!- повторил за ним Степан Савельевич.
... -А-а.... Очнулась старая кляча... - пнул под бок деда Степана один из грабителей.- Вспомнил, где бабки? Давай, поднимайся, чмо, гони бабло! И бряцалки свои давай, у тебя есть, я знаю!
- Ваня, я ж тебя мальцом помню...- с трудом произнёс Степан Савельевич.
- И чего? - сказал тот, кого назвали Ваней.- Ты давай, дед, по-хорошему, давай бабки, и мы уйдём, и ордена свои давай... Всё равно скоро кони двинешь, так на хрена они тебе? Давай, не заставляй опять тебе рыло бить.... Поднимайся, давай!
Дед Степан с трудом, покачиваясь, стал подниматься.
- Дык не в доме деньги... Спрятал я.... Как чувствовал...
- Где спрятал, где, сволочь?!- за грудки схватил его второй.- А медали где?!
«Не нашли, значит. Мать Пресвятая Богородица глаза отвела, не увидели, что киот с секретом...» - подумал Степан Савельевич.
- На погребице запрятал, в канистре...
- Пошли, покажешь! - толкнул Степана Савельевича в спину тот, имени которого он не знал.- Поищи пока тут ордена, я щас.... Шевели копытами, старый, чё встал? Бабки отдашь, а там и бряцалки вытащишь, куда денешься, а то башку отверну на фиг! - засмеялся и опять толкнул деда Степана в спину.- Ещё раз говорю, крыса, топай живее!
Степан Савельевич с трудом пошёл к двери. В голове шумело, всё кружилось перед глазами, но он держался. Его под левую руку поддерживал Семён, его боевой товарищ, с которым прошли они военными дорогами от самого Сталинграда, и который сложил свою голову в бою, в окрестностях Кенигсберга, 14 апреля сорок пятого, а под правую - командир взвода капитан Серебряков, тоже погибший в том же бою. Они вели его под руки бережно, не давали оступиться и упасть.
- Давай, Стёпа, осторожно, ещё немного.... Вот сюда.... Да не смотри на эту сволочь, тихонько, родной, давай, солдат!
Вышли во двор.
- Нисколько не таится, супостат!- зло проговорил капитан Серебряков, поддерживая шатающегося от потери крови и сотрясения мозга Степана Савельевича.- Ничего, Стёпа, подмогнём! Мы завсегда друг за друга стояли. И сейчас с тобой, родимый, ну-ка, осторожно шагай, приступок...
На погребице было темно. Степан Савельевич прислонился к косяку, силы совсем оставили его.
- Чего стал, шевелись!- злобно рявкнул вражина, как его назвал капитан Серебряков. Вражина и есть.
- Нету мочи... Упаду сейчас... Вон погреб, там и заховал. Канистра там.... Сразу увидишь...
- Вот сволочь хитрая, заныкал! - он оттолкнул деда Степана, отчего тот упал, сильно бы ударился головой, да Семён поддержал, руку-то подставил. Смягчил удар, насколько возможно.
-   Темно тут, хрыч старый, есть свет иль нет?!
-   Там, там.... Спустишься, лампочку рукой на стене поверни, загорится...
Парень ругнулся злобно, но полез в погреб. И свет нашёл, зажег.
- В углу канистра, видишь, там деньги...- Степан Савельевич уже стоял на ногах.
- Правильно, гвардии сержант Петров, молодец! - похвалил его капитан Серебряков, когда он с трудом, правда, но захлопнул крышку погреба и сразу накинул на неё засов. Присел тут же, обессиленный. Не обращал внимания на вопли и угрозы бандита, который стал бешено колотить в закрытую крышку.
- Не выберется? - с тревогой спросил Серебряков. Степан Савельевич покачал головой. - Ни за что не отопрёт...
Кружком сидели бойцы из взвода. Курили махорочку.
- Молодец, Стёпа, - протянул и ему кисет друг Семён.- Кури, солдат...

...- Чего долго-то? Гляди куда этот хрыч старый медали свои упрятал! Хрен найдешь!- Иван не поворачиваясь, потрошил заветный тайничок.
- Положь на место, Вань, - негромко сказал Степан Савельевич.- Не тобой положено, не тебе и брать! Не марай!
Обернулся Иван, онемел. В дверях стоял дед Степан, с ружьем. Один.
- Положь, говорю,- Степан Савельевич говорил тихо, с трудом, но парень всё прекрасно расслышал.
- Дед Степан, ты это... Ты не стреляй, ладно? - голос его стал совсем другим, не то, что давеча, когда он кричал, пиная окровавленного Степана Савельевича, - Вот всё положил, гляди, ты не стреляй, ладно, дед Степан...
- Чёрт окаянный тебе дед! А ну, давай, иди, да смотри мне не балуй, не гляди, что старик, вмиг башку снесу - не на зайца заряжал!
- Куда идти-то... - растерян и жалок был теперь этот негодяй, который несколько минут назад был наглым и безжалостным.
- В милицию, куда ж ещё-то....Пошёл...- Степан Савельевич ткнул ему в спину ствол.- Да гляди, Ваня, что не так, ужо не помилую.... Порешу враз, потому что ты хуже фашиста! А я их крепко бил, и сейчас рука не дрогнет!
Пошёл вперёд, понуро склонив голову, Иван. А дед Степан с ружьём за ним. Так и шли через весь двор. Нельзя из виду упускать молодчика, но обернулся на единый миг Степан Савельевич, на крыльце ребята из взвода стоят. Руками на прощание машут. Прощай, дескать, Степан.
- Прощайте, братцы! - сказал Степан Савельевич своим боевым товарищам.- Увидимся скоро, вот только сволочей этих сдам куда следует, да ещё надо, надо, браточки, до Победного Дня дожить мне! 65 годков не встречались мы с вами, потерпите ещё маленько. Вот Парад Победный погляжу, а там уж, как Бог на душу положит. Может, и свидимся вскоре. А покудова, до свиданьица, родимые!
Не упал Степан Савельевич, хотя еле ноги его держали, устоял солдат, хотя сердце сжало, будто железными тисками, и плыл розовый туман перед глазами. Рухнул без сознания только когда навстречу ему побежали люди. Побежали, чтобы помочь гвардии сержанту Петрову...

Дед Степан умер 9 мая. Дожил. Даже парад Победы успел посмотреть. Особенно понравились ему «Русские витязи» и «Стрижи». Эх, и красавцы! Так и летели, гордо неся над Москвой огромную цифру 65, которую сами же и выстроили из своих боевых машин. Улыбнулся Степан Савельевич каким-то тайным своим мыслям. О чём подумал? Да кто ж теперь знает. Так и умер с улыбкой.
Похоронили со всеми подобающими почестями, И ордена и медали несли на шелковых подушечках, как и положено. Все семь боевых: «За оборону Сталинграда», «За взятие Кенигсберга», Славу 3 степени, две медали «За отвагу» и два Ордена Красной звезды. И юбилейные не посчитали просто значками, тоже на подушечках несли.
Буйным цветом цвела сирень у дома Степана Савельевича. Она ещё не знала, что осиротела. Она подставляла солнцу свои пышнокудрые ветви и благоухала тонким пьянящим ароматом. Это май. Теплый, звонкий, цветущий май. Шестьдесят пятый май без войны.

1. Киот - особый украшенный шкафчик (часто створчатый) или застеклённая полка для икон.

Светлана Шихова, дочь сына полка, ветерана Великой Отечественной войны

[forzi]

Я НЕ ЗНАЮ ДАЖЕ, ЧТО И СКАЗАТЬ. ВОТ ТАКАЯ ИСТОРИЯ. К ВЕЛИЧАЙШЕМУ МОЕМУ СОЖАЛЕНИЮ И К СТРАШНОМУ ПОЗОРУ СТРАНЫ - У НАС ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ ОЧЕНЬ ЧАСТО. ГРУСТНО...