Прапорщик Цыбуля
(продолжение)
Пятисоткилометровый марш-бросок. Как всегда обкатывали новых водителей. И это было одной из основных проверок на профпригодность. Наши «Уралы» преодолевают подъем с углом больше 50 градусов. Почти у самой вершины я застрял. Забыл включить редуктор, приводящий все оси в одновременное движение. Наконец до меня дошло. Правда, не без помощи нецензурной брани лейтенанта Ковальского и прапорщика Цыбули. Дернул рычаг вперед, нажал на газ – и моя машина взобралась на курган.
На кургане организовали привал. Из ЗИПов достали консервы, развели небольшой костерок, устроились у огня. И нам предоставили два часа запланированного отдыха.
Все были уставшие, вымотанные. Моя гимнастерка промокла от пота. А еще я стыдился того, что так лоханулся. Забыть про элементарную блокировку колес!
Цыбуля, глядя на меня, сказал:
- Солдат, не расстраивайся. В жизни бывает намного хуже. Вот знаете, что было с нами?
И он начал свой рассказ.
Белорусская деревня. Маленькая, всего-то несколько десятков домов. Местные жители всегда нам помогали, передавали продукты через наших посыльных. В общем, снабжали наш партизанский отряд всем необходимым для того, чтобы мы могли жить и сражаться с ненавистным врагом.
Однажды полицаи прознали об этом, и в деревню приехали каратели. Литовский батальон СС. К сожалению, об этом мы узнали слишком поздно. Когда наш отряд прибыл в деревню, там не было ни одного живого. В бочках для сбора воды возле домов лежали головы детей, стариков, женщин – всех тех, кого карательный батальон застал в деревне. Больше всего мне запомнился колодец, который был заполнен обезглавленными трупами сельчан.
- Вы, ребята, - обратился он к нам, - надеюсь, никогда этого не увидите. Да и дай Бог, чтобы не увидели. Страшно это. А особенно страшно было мне, четырнадцатилетнему пацану. Меня все время хотели отправить в суворовское училище, но волей судьбы я оставался в партизанском отряде. Может быть, было бы лучше, если бы я уехал и не видел всех тех зверств, которые проходили на моей многострадальной родине. Правдами и неправдами я оставался в отряде. А ваши трудности – это всего лишь мелочи.
Он снова посмотрел на меня. Я сидел в потной гимнастерке и не мог смотреть ему в глаза. Мне было стыдно. Он подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал:
- Помнишь, как говорил Суворов: тяжело в учении - легко в бою. Ты же не сдался. Вывел машину на рубеж. Растерянность – это чепуха. Да и на меня не сердись, что бросил пару ласковых. На войне я бы тобой гордился. И в разведку бы пошел, - улыбаясь, сказал он.
- Никогда в жизни я больше не подведу Вас, товарищ прапорщик, честное слово! – сказал я своему взводному.
В небо ушла сигнальная ракета, и колонна снова двинулась в путь. В кабине у меня сидел лейтенант Ковальский.
- А что ты знаешь про своего взводного? – спросил он.
- Только то, что он воевал, будучи пацаном.
- А ты знаешь, почему он до сих пор в армии?
- Нет, - честно ответил я.
- По его собственной просьбе министром Соколовым был отдан приказ о том, что ему разрешается служить и после пятидесяти лет. Он круглый сирота. И в партизанский отряд попал тогда, когда его деревня, в том числе и его родители, были уничтожены карателями. Ты должен гордиться, что у тебя такой взводный.
- Я буду! И больше никогда его не подведу.
Вот и из учебки мы вышли. Мы уже не «черепа», а «духи» («дух» – молодой солдат). Нас распределили по боевым подразделениям. Но каждый раз, когда я проходил мимо прапорщика Цыбули, я отдавал ему честь, идя строевым шагом, так, как будто я шел мимо генерала.
Продолжение следует...
Rebel_tm
