ПОМНИШЬ...
Я очень давно не была в своем маленьком, тихом городе. Столичная жизнь затягивает, хочешь ты или нет, но начинаешь жить по ее законам, хотя иногда это тебе и не нравится. Вот и я привыкла к московской суете, беготне и сиюминутности. Я ощущала поначалу достаточно сильный дискомфорт, но потом просто перестала замечать многие вещи, которые вызывали недоумение, неприятие, а порой и раздражение. Произошла своеобразная адаптация, и вот уже мой родной уютный, как я считала, городок К., стал раздражать меня своей провинциальной неторопливостью. Если первые два дня после своего приезда сюда погостить к сестре, я с упоением наслаждалась тишиной и покоем, то уже к концу недели пребывания здесь готова была выть на луну от скуки и однообразия.
-Господи, как вы вообще здесь живете? – вопрошала я свою сестру.- Тут же тоска смертная!
- Не правда!- возражала она. – И театр есть, и артисты приезжают , и есть куда пойти…
- Ну не смеши ты меня, куда?!
- А Волга какая красавица, а воздух здесь какой, не то что в вашей Москве! И вода, вон ты пьешь из-под крана и ничего, вкусная, а от вашей умрешь сразу, ее же невозможно в рот взять! Ужаснейшая гадость! И смог – дышать нечем!
- Да ладно тебе, - не сдавалась я. – Воздух чистый… Я тебя умоляю, не видишь что ли, город весь в мусоре зарос, одни свалки вокруг! А этот ваш ветер с песком! Умереть – не встать!
- Ваш… Ты, между прочим, тоже тут родилась!- обидчиво сказала сестра.
- Ну, ладно, не дуйся, - примирительно сказала я, не желая ссориться. И так редко видимся.- Хороший распрекрасный твой К, вернее наш. Лучший город Земли, блин. Дыра дырой…- хотела сказать, но не сказала, вижу, как болезненно сестра реагирует. – Зря ты все же упрямишься, давно бы в Москву перебралась…
- Отстань ты от меня со своей Москвой! Нравится – живи пожалуйста, наслаждайся, а я хочу быть здесь! Мне здесь хорошо!
- Ну, ладно, не будем снова начинать. Пойдем, погуляем, что ли? Погода вон какая хорошая.
И мы решили пойти прогуляться. А погода, и в самом деле, была чудо, как хороша. Самое начало мая. Еще нет изнуряющей жары, еще не пожелтели, обжигаемые безжалостным здесь солнцем, листья и трава. Все пропитано ароматом молодой зелени и распустившейся уже сирени. Замечательно! Ну, просто восторг души!
Мы гуляли по берегу Волги. Я приятно удивлена переменами. В прекраснейший, уютнейший уголок нашего городка превратилась Набережная. Когда я уезжала, когда-то красивое место отдыха горожан находилось в весьма плачевном состоянии. И вот такой приятный сюрприз. Чудное превращение!
- Слушай, а здорово здесь! – от Волги веяло прохладой, тихий плеск волн вызывал удивительное умиротворение в душе.
- Ну, куда уж нам до столицы-то! – съязвила сестренка, - Но все же стараемся, чай не лаптем щи хлебаем.
- Да ладно тебе дуться-то, - я почувствовала угрызения совести, сестра здорово, видно на меня обиделась.- А давай пойдем к нашему дому…Ну, к бабушкиному, где в детстве мы жили, двухэтажка та, помнишь?
- Опомнилась, да его снесли уж десять как, если не больше…
- Да? Я ты не говорила…
- А ты и не спрашивала.
- Жаль. Интересно было бы на него посмотреть…- я погрустнела. И впрямь было жаль. Как будто приоткрылась дверца где-то в глубине души и в нее бурным потоком хлынули мои детские воспоминания. Их было много, они теснили друг друга, будто боялись что не успеют, не смогут мне напомнить что-то очень важное. Я вздохнула. Сестра тоже.
- А помнишь наш огородик? А кота Рыжика? А нашу сигнализацию с колокольчиком? Помнишь, как мы Маринку вызывали с ее помощью из соседнего дома?
И понеслось…. Помнишь… Помнишь…Да, я все очень, очень хорошо помню. Нельзя забыть то время, когда ты был счастлив. По-настоящему. По-детски.
- Ой, смотри! Кажется человеку плохо! – неожиданно вскрикнула сестра.
На скамейке в глубине аллеи, на которую мы свернули, сидел старик ветеран. При всем своем великолепном параде – награды на всю , георгиевская ленточка на пиджаке. Но при этом он был чрезвычайно бледен и держался за сердце. Мы поспешили подойти.
- Дедулечка, - наклонилась я к нему. – Вам плохо?
Он прерывисто дышал. Лоб был покрыт испариной.
- Слушай, - я повернулась к сестре, - звони в Скорую… Ему плохо!
- Девчушки, - произнес он с трудом, - не надо… Не надо Скорую… Уже все. Отпустило…
Он едва перевел дыхание.
-Ух… Н-да… Бывает…Жмет…
- А может все же вызвать?- мне его бледный, болезненный вид совсем не нравился.- Вы один здесь?
- Да. Я вышел вот… пройтись хотел… Из парка иду. Там мы… встреча в общем была там с детками…
- Так что ж вы один, вам нельзя уже без сопровождающего ходить!
- Да бросьте вы, дочки… Что мне будет, я еще крепкий, як огурец! Вот , правда, бывает иной раз как сожметь, но это редко.
- Ну, раз так, давайте мы вас проводим, куда вам?
Он взглянул на меня, на глазах его заблестели слезы.
- Дочка, а ты вот на Зинаиду похожа…
- На жену вашу или на дочь? – улыбнулась я.
- На медсестричку нашу… Под Варшавой подстрелили меня, так она из-под огня вынесла, вот ты на нее очень похожа. Прям и лицом и фигурою…
- Ну, что ж, прятно слышать, а она… вы с ней потом виделись?
- Погибла она, дочка, погибла. Прям вот в майские такие денечки… Обидно так. Совсем чуток до Победы-то было… Так-то…- дедулька смахнул набежавшую слезу. – Спасибо, девчули, и впрямь лучше проводите меня, пенька старого, что-то плоховато мне… Я тут близко совсем живу.
- Один живете?
- Да нет, слава Богу, родные со мной. Дочка да внуки. Она нас сюда забрала, обижать нас стали там-то… Да вот жену-то схоронил в прошлом годе…
- Да, печально, а кто ж это обижать-то вас смел?- мы с сестрой помогли ему подняться со скамьи, взяли для удобства под руки.
- я с Украины, из под Ровно. Я теперь там главный враг. Оккупант, едрена маковка. Два раза мне окна в доме били. Раз забор свалили, собаку придушили мою дворовую, да написали и тебя такая смерть ждет! В другой раз нарисовали непристойности всякие и фашистские знаки разные. А соседа, он тоже ветеран, и вовсе подпалили. Слава Богу, соседи подмогли, не дали старику лютой смертью умереть. Его тоже родные забрали в Россию, куда-то уж не помню, под Курск вроде. Вот. А в прошлом годе на параде, да что за парад сейчас, не то что раньше, сейчас там же нет победного нашего праздника, а мы все равно идем. И будем идти, пока всех либо не вывезут, либо уж не помрем. Так напали на нас молодчики, «Хайль!» кричали, ордена срывали, ленту вот эту сорвали, да топтали ногами. Мне тогда здорово и по голове досталось, и руку малость повредили. А старуха-то моя, слава Богу, не пострадала, да видать от переживаний, как там, а, стресс сейчас называется, слегла совсем. Вот дочка нас и забрала тогда. А я и рад, что не там Евдокия –то моя Богу душу отдала. Хоть, как придет мой черед, тута вместе лежать будем. И могилы наши в покое будут, не разобьют, не опаганят. Я поначалу переживал сильно. Сейчас как-то уже получше. Спасибо вот дочке, внукам. Отогрели душу-то. Да и город у вас такой славный. Почтительный, не забижают тут ветеранов. А вот все чаще во снах робят своих вижу. Ведь крови-то, крови-то сколь было пролито! Вот смотрят они на меня и вопрошают: Что же вы не досмотрели? Что ж вы допустили-то!? Опять гадина фашистская голову подняла! Что мне им сказать? Вот и молчу. А проснуся утром – все лицо мокрое. Плачу, видать. Ну, вот, девчули, и дошел я… Оккупанта, значица, доставили…- засмеялся заметно повеселевший старик. - Спасибо вам!
На стук калитки из дома вышла миловидная женщина, как оказалось, дочь нашего дедули. Тоже поблагодарила нас.
- Ведь я его с ребятами отпустила, да он, видать, отослал их за чем-нибудь. Он у нас такой, все старается сам да сам. Не хочет замечать, что года-то уже не те! Может, зайдете, чайку попьем?
Мы поблагодарили, но отказались. Ветеран на прощание помахал нам с крыльца рукой.
- вы будете поблизости, так заходите в гости! Буду очень рад!
Мы продолжили свою прогулку.
- А помнишь тетю Фиру с нашего дома? – спросила я.
- Тетю Фиру? Это которую?
- Ну, за которую мамка нас тогда отлупила, помнишь, единственный раз в жизни…
- А-а-а, которую мы дразнили? Помню.
Фира жила в нашем доме. На вид невозможно было определить, сколько ей лет. Она была не совсем в своем уме, инвалид, ходила боком, у нее были деформированы правая рука и плечо, скособочена шея.
В детском возрасте мы частенько бываем достаточно безжалостными. Над Фирой мы смеялись, передразнивая ее походку, иногда даже делали мелкие пакости. Ребята постарше те зачастую просто издевались над ней. Она же только улыбалась свой глупой улыбкой, не умея дать отпор хулиганам и не понимая до конца происходящего.
И вот однажды мать увидела, как мы дразним бедолагу Фиру. Ее гневу не было предела. Я никогда не видела мать такой разъяренной. Она нещадно отлупила нас с сестрой резиновой прыгалкой так, что на мягких наших местах вздулись багровые рубцы. Потом села на табуретку и бессильно расплакалась.
-Что же вы творите, ироды! Как только в бошки ваши бестолковые такое пришло! Да вы знаете, почему она такая? Знаете? Разбомбил немец пароход, на котором они из Сталинграда сюда переправлялись. А она на руках новорожденного ребеночка держала. Вот как закрывала она его собой, как согнулась над ним, прикрывая от осколков и огня, тут и ранили ее, так и осталась навсегда такая, немая, увечная…
- А ребеночек? – робко помню спросила я.
- Умер ребеночек, а вот если я еще раз увижу или узнаю, что вы над ней смеетесь или не дай Бог, издеваетесь, я…я.. не знаю, что с вами сделаю!
Никогда больше мы не обижали Фиру и старались всячески защитить ее от насмешек. Рассказывали историю, которую поведала нам мама. И это не потому, что страшно было получить еще резиновой прыгалкой, а видя ее беспомощную, сгорбленную, увечную фигурку, сразу представлялась страшная картина, описанная мамой… Царство тебе небесное, Фира.
Мы, продолжая прогулку, вновь вышли к Набережной.
- Смотри, а табличку почти не видно, ветки дерева разрослись низко, совсем заслонили…- сказала сестра.
- Какую табличку? – спросила я недоуменно.
- Ну как какую? Что тут переправа была в 42-м…
- Сейчас будет видно, - решительно сказала я и стала безжалостно ломать склонившиеся ветки. – Вот так… Пошли, у меня мысль есть.
Мы дошли до угла улицы. Там был цветочный магазинчик. Я купила гвоздики, и мы вернулись к табличке на лестнице. Хотели положить цветы на перила, но не получалось, они съезжали и падали. Укрепить их за табличкой тоже не получалось.
- Досадно, - огорчилась я. – Хотела здесь оставить, но ладно, пойду в воду брошу… На память…
- А давайте на скотч попробуем, - молодой человек, проходящий мимо, неожиданно остановился рядом. – У меня есть строительный.
- Давайте… - мы с сестрой переглянулись, удивляясь этому неожиданному помощнику.
Гвоздики отлично укрепились на липкой ленте у таблички.
- Спасибо вам, - поблагодарили мы молодого человека.
-Да не за что… - и он пошел своей дорогой.
С Волги дул приятный легкий ветерок. Ярким пятном на маленькой табличке лестницы, спускающейся к Волге, алели наши цветы. Мы помним. И будем помнить. Пока живем на этой земле.
