Мария Семёнова Мы – славяне!

[Олег Бунтарев]

Верхняя одежда

Выходя в холодную погоду из дому, славяне – и женщины, и мужчины – надевали поверх рубах длинные, тёплые одеяния из сукна. Назывались они «свитами», от слова «свивать» – «одевать», «кутать». В письменных источниках свиты упоминаются начиная с ХI века, а существовали, надо думать, и раньше. Покрой древних свит, к сожалению, в точности нам не известен. Судя по всему, длиной они были примерно до икр, довольно плотно облегали фигуру («поясом притяжена к телеси…»), рукава были снабжены обшлагами, а ворот – отложным воротником. И то и другое, конечно, вышивалось, причём вышивка у мужчин и у женщин была, скорее всего, различной.


1. Женщина в накладной шубке. XVII век. 2. Девушка в короткой шубе. XVII век. 3. Женщина в полушубке из овчины. XIX век

Края одежды нередко обшивали согнутыми вдоль полосками тонкой кожи, чтобы уберечь от преждевременного износа, – такие полоски были найдены при раскопках древнего Пскова в слоях ХI века. А вот застёгивались свиты, по мнению учёных, с помощью петлиц, а не прорезных петель, как больше принято ныне. Петлицы считаются характерной деталью древнерусской одежды.

Носили и короткие, немного ниже талии, одеяния типа свит. Назывались они «жупанами». На слух это слово кажется нам каким-то чешским или польским, и тем не менее оно очень старое, древнерусское. Учёные относят его к древнейшему, «праславянскому» периоду развития языка.

Помимо сукна, любимым и популярным материалом для изготовления тёплой одежды у славян были выделанные меха. Мехов было много: пушной зверь в изобилии водился в лесах, так что, например, медвежий мех, «медведина», считался дешёвым и малоподходящим для одежды знатного человека. Русские меха пользовались заслуженной славой и в Западной Европе, и на Востоке. Кроме того, славяне с незапамятных времён разводили овец, так что тёплый овчинный «кожух» был доступен (в отличие от современной «дублёнки») каждому. Недаром «кожух» – тоже древнейшее, праславянское слово. Первоначально оно, по всей видимости, обозначало вообще одежду из кож и мехов – не исключено, что кожухами называли также и меховые либо кожаные плащи. Однако чаще кожух был всё-таки одеждой с рукавами и застёжками.

Шили их, как правило, мехом вовнутрь. Простые люди носили «нагольные» кожуха, то есть сшитые кожей наружу. Богатые покрывали их сверху нарядной материей, иногда даже византийской парчой – золототканым шёлком. Понятно, что такие красивые, дорогие одежды надевали не только ради тепла. Следует помнить, что в языческой древности мех считался магическим символом плодородия и богатства (реальным признаком богатства он тогда, в силу своей общедоступности, являться не мог). Например, Змей Волос наших легенд, существо, способное дарить людям «золото-серебро», оказывается по-змеиному чешуйчатым и одновременно… мохнатым. Подобные воззрения не являются исключительно славянскими. Мифология скандинавов, описывая «родоначальника» всех свободных земледельцев, совсем не случайно рисует его невесту «в платье из меха»…


1. Молящиеся новгородцы. Фрагмент с иконы XV века. 2. Боярские шубы. XVI–XVII века. 3. Крестьянин в тулупе. XIX век

Так что в каких-то торжественных случаях, требовавших поддержания престижа или привлечения магических сил, славянские «нарочитые люди» и летом могли облачиться в меха: это должно было способствовать и их личному благополучию, и процветанию всего племени. Такое обыкновение оказалось очень живучим, продолжая существовать и тогда, когда мифологическая причина была уже позабыта. Взять хотя бы знаменитые боярские «сидения» в шубах и меховых шапках. А ещё в конце ХIХ века девушки ходили в хоровод – своего рода «выставку невест» – даже в летнюю жару часто в шубах, стремясь вернее привлечь внимание женихов. А молодожёнов непременно сажали на расстеленный мех, чтобы новая семья была многодетной, а дом скорее сделался «полной чашей»…

Впоследствии долгополые кожухи стали называть «тулупами» или «шубами», а те, что были длиной по колено или короче, – «полушубками».

О слове «тулуп» учёные спорят. Кто-то считает его исконно славянским и родственным «туловищу». Кто-то выводит его из татарского, казахского и даже алтайских языков, в которых похожее слово обозначало «кожаный мешок из одной цельной шкуры». Как бы то ни было, из древнерусского языка «тулуп» попал в Польшу и даже… в Швецию, на другой берег Балтийского моря.

А вот о слове «шуба» языковедам доподлинно известно, что первоначально оно принадлежало арабам и значило просто «верхняя одежда с длинными рукавами». Не вполне ясно только, какими путями оно распространялось в Европе. Часть филологов полагает, что славяне заимствовали его у германцев, часть – что германцы, наоборот, переняли его у славян…

Ещё одним распространённым видом меховой одежды, как пишут этнографы, была безрукавка. К сожалению, у нас нет ни изображений, ни описаний её в древних источниках. Зато мы доподлинно знаем, что безрукавки носили наши близкие соседи, например скандинавы. А у горных пастухов Украины сохранился исключительно старый тип безрукавки – не сшитый, но сделанный из одной цельной шкурки овцы. Всё это даёт право предполагать, что и славянам безрукавки наверняка были знакомы.

[Олег Бунтарев]

Плащ

В современной жизни плащ давно уже превратился в обычное лёгкое пальто для прохладной погоды, часто непромокаемое. Плащ в виде широкого полотнища за плечами сразу наводит на мысли о «романтическом» средневековье. Между тем для наших далёких предков он был самой привычной, каждодневной одеждой. Действительно, добротный, плотный плащ был очень хорош в непогоду, а при нужде служил одеялом или даже палаткой. Воин, намотав его на руку, мог использовать как своеобразный щит. Входил плащ и в состав «официального» княжеского костюма. Наконец, хорошо сшитый он попросту очень наряден. Вот почему плащи всевозможного покроя, из разного материала носили в будни и праздники решительно все: женщины и мужчины, знатные и незнатные, старые и молодые. Правда, некоторое время назад археологи полагали, что плащ был характерной приметой знати и воинов. Это потому, что в соответствующих погребениях находили застёжки ювелирной работы, явно предназначенные для плащей, а в могилах простых людей их не было. Однако потом появились новые данные, показавшие, что плащи носили все слои населения. Просто те, у кого не было драгоценных застёжек, пользовались шнурком. А слово «плащ» – исконно славянское, языковеды сближают его с «платком», «полотном» и прилагательным «плоский».

Учёные пишут, что древние славяне носили плащи самых различных фасонов.

Слово «вотола», как и многие другие наименования видов одежды, первоначально имело значение «вид ткани». В данном случае подразумевалась толстая, плотная, грубая ткань растительного происхождения – льняная или посконная (из волокон конопли). Существовало и прилагательное «вотоляный» – «сделанный из подобной материи».


Подковообразные спиралеконические фибулы и фибулы с утолщенными концами. X–XII века

Как именно выглядела одежда, в конце концов названная нашими предками «вотолой», – единого мнения у историков нет. Некоторые полагают, что это была «запашная» одежда с рукавами. Другие настаивают, что это был плащ-полотнище, скреплявшийся у шеи пряжкой, пуговицей или шнурком, длиной до колен или до икр, без рукавов, но зато, возможно, с капюшоном. Старинная рукопись рассказывает о воре, который полез в чужой сад за яблоками и свалился с обломившейся ветки, но зацепился вотолой за сучок – да так и погиб, «удавившись ожерельем». Думается, к этому рассказу больше подходит всё-таки плащ.

Иногда пишут, что вотолы были одеждой только простого народа, землепашцев. Однако авторитетные учёные считают, что князья и бояре далеко не всегда ходили такими нарядными, как это изображено на сохранившихся миниатюрах и фресках – своего рода парадных портретах тех лет. На охоте, в поездке, в дозоре в качестве повседневной одежды вотола хороша была и для князя.

Другой разновидностью плаща был «мятель» («мятль»). Языковеды возводят это слово (возможно, через германские языки) к латинскому «мантеллум» – «покрывало», «покров». Как выглядел мятель, в точности пока не известно. Во всяком случае, это была гораздо более нарядная и дорогая одежда, нежели вотола: за «роздрание» мятля во время ссоры древнерусское законодательство спрашивало строго, налагая на виновного изрядный денежный штраф. Возможно, мятли делались из плотной шерстяной материи – сукна, зачастую привозного. Эпизод летописи рисует одетыми в чёрные мятли княжеских воинов и самого князя. Сохранился рассказ о доблестном воине, который сумел оборониться от наседавших врагов с помощью короткого метательного копья-сулицы, будучи без щита и доспехов, «за единым мятлем». Впрочем, это не даёт оснований считать мятель чем-то вроде элемента воинской формы. В дальнейшем в мятли нередко одевались монахи, а «мятельником» стал называться княжеский слуга, ведавший платьем. От названия древнего плаща происходит русская фамилия Мятлев. Проникло слово «мятль» и в латышский язык, дав современное «метелис» – «пальто»…

Существовал и третий вид плаща – «корзно» («корозно», «корознь»). Если мятель и вотола, в общем, мало что говорят об общественном положении их владельца, то корзно, судя по всему, было знаком высокого княжеского достоинства. Во всяком случае, летописцы «одевают» в корзно только членов княжеского рода (сохранилось и изображение девушки-княжны в корзне), а также иностранных монархов. А летописный эпизод из ХII века рассказывает, как князь, пытаясь спасти человека от расправы, спрыгнул с коня и «покрыл» обречённого своим корзном: у него, видимо, были серьёзные причины надеяться, что это остановит убийц, что они не посмеют поднять руку на знак княжеской власти. В другом летописном сказании, отдавая последнюю почесть погибшему князю, его мёртвое тело обёртывают корзном.

Корзно во всех отношениях соответствовало своему назначению – быть парадной княжеской одеждой, зримо свидетельствовать о власти, богатстве, силе и славе. Делали его нередко из дорогих византийских материй: плотного шёлка, яркого узорчатого бархата, золотой парчи, иногда снабжая меховой опушкой (о мифологическом смысле меха рассказано в предыдущей главе). Впрочем, не надо думать, будто наряды древнерусских князей отличались безвкусной «варварской» роскошью. Когда рассматриваешь древние миниатюры, обращает на себя внимание умелый подбор цветовых сочетаний, точное использование узора. Например, византийские оксамиты (род бархата) отличались крупным рисунком, часто изображавшим животных. Русский князь ХII века выбрал для своего корзна ткань с царственной птицей – орлом, и его плащ сшит так, чтобы орёл оказался как раз на плече.

Плащ-корзно был распространён по всему славянскому миру. О происхождении этого слова у лингвистов нет единого мнения. Некоторые считают его «германизмом», то есть заимствованием из германских языков. Их оппоненты (и эта точка зрения, пожалуй, более основательна) выводят его с Востока, где похожее название было у меховой одежды – такое значение, кстати, сохранили близкие «корзну» слова в языках зарубежных славян. И слово, и покрой, утверждают эти учёные, уже от западных славян перешло к немцам, которые называли подобный плащ «кюрзен», а также – сообразно происхождению – «славоника». Есть и такие, кто полагает, что «славоникой» у немцев именовалось вовсе не корзно, а иной вид плаща – «киса», или «коц» (об этом плаще, кроме названия, ничего больше не известно). На что сторонники восточного происхождения корзна указывают, что именно «коц» был заимствован из германских языков, а значит, «славоникой» никак являться не мог…


Корзно – парадная княжеская одежда. Князь Всеволод Мстиславич с миниатюры рукописи «Слова Ипполита об Антихристе» (XII век) и князь Ярослав Владимирович с фрески церкви Спаса-Нередицы (XII век). Приглядевшись к корзно князя Ярослава, можно увидеть, что голова орла на рисунке ткани оказалась как раз на княжеском плече

Другая разновидность плаща, о которой нельзя сказать почти ничего определённого, – это «луда». Летопись рассказывает о варяжском предводителе Якуне, потерявшем на поле проигранного боя затканную золотом луду. Вообще, надо заметить, что яркие дорогие одежды, в которые знатные воины часто облачались перед сражением, говорят не просто о тщеславии, как порой представляется современному человеку. Учёные пишут, что богатый наряд был ценной и желанной добычей, а значит, своего рода дополнительным вызовом, который доблестный воин не боялся бросить врагу: «А ну, попробуй-ка, отними!..»


Литература

Арциховский А. В. Одежда // История культуры древней Руси. М.; Л., 1948. Т. 1.

Вахрос И. С. Наименования обуви в русском языке. Хельсинки, 1959.

Гринкова Н. П. Родовые пережитки, связанные с разделением по полу и возрасту // Советская этнография. 1936. Вып. 2.

Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991.

Лебедева Н. И. Прядение и ткачество восточных славян в ХIХ – начале ХХ в. // Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956. Т. 31. (Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Новая серия).

Левашева В. П. Об одежде сельского населения Древней Руси // Труды Государственного Исторического музея. М., 1966. Вып. 40.

Левинсон-Нечаева М. Н. Материалы к истории русской народной одежды // Крестьянская одежда населения Европейской России (ХIХ – нач. ХХ в.): Определитель. М., 1971.

Лукина Г. Н. Предметно-бытовая лексика древнерусского языка. М., 1990.

Маслова Г. С. Народная одежда русских, украинцев и белорусов в ХIХ – нач. ХХ в. // Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956. Т. 31. (Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Новая серия).

Маслова Г. С. Орнамент русской народной вышивки как историко-этнографический источник. М., 1978.

Маслова Г. С. Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах ХIХ – начала ХХ века. М., 1984.

Оятева Е. И. Обувь и другие кожаные изделия древнего Пскова // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л., 1962. Вып. 4.

Оятева Е. И. Обувь и другие кожаные изделия Земляного городища Старой Ладоги // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л.; М., 1965. Вып. 7.

Оятева Е. И. Кожаная обувь из средневековых городов Польши // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л., 1970. Вып. 12.

Оятева Е. И. Белозерская кожаная обувь // Голубева Л. А. Весь и славяне на Белом озере в Х—ХIII вв. М., 1973.

Оятева Е. И. О семантике ритуального башмака // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л., 1978. Вып. 19.

Рабинович М. Г. Древнерусская одежда IХ—ХIII вв. // Древняя одежда народов Восточной Европы. М., 1986.

Рабинович М. Г. Одежда русских ХIII—ХVIII вв. // Там же.

Сабурова М. А. Стоячие воротники и «ожерелки» в древнерусской одежде // Средневековая Русь. М., 1976.

Седов В. В. Одежда восточных славян VI–IХ вв. н. э. // Древняя одежда народов Восточной Европы. М., 1986.

Стрекалов С. Русские исторические одежды от Х до ХIII века. СПб., 1877.

Фехнер М. В. Золотое шитьё Владимиро-Суздальской Руси // Средневековая Русь. М., 1976.

[Олег Бунтарев]

Украшения



Не просто «для красоты»



Зачем вообще люди, особенно женщины, надевают на себя украшения?

Ответить на этот вопрос учёным помогло ещё одно бесценное «окно в прошлое» – возможность наблюдать обычаи народов, которые в силу разных причин и сегодня придерживаются тех же законов, по которым жили наши предки несколько тысячелетий назад.


Представители различных индейских племен в традиционных уборах

Оказывается, человечество с древнейших времён задумывалось над разницей между «твёрдыми» и «мягкими» частями любого животного организма. Люди замечали, что «твёрдые» части (кости, зубы, когти, раковины, рога…) гораздо меньше подвержены тлению после смерти, нежели «мягкие». Они сопоставляли сроки жизни «твёрдых» деревьев и «мягкой» травы. Наконец, они обратили внимание на прочность и поистине вечность (по крайней мере, по сравнению с человеческой жизнью) различных минералов и самородных металлов – меди, золота, серебра.

Всё это привело древних людей к мысли о том, что твёрдые ткани их собственных тел намного «совершеннее» мягких. Значит, если человек стремился прожить долгую жизнь, мягкие ткани следовало «укрепить». Особенно это касалось различных отверстий тела, сквозь которые, по мнению древних, могла вылететь наружу душа – и, наоборот, могло проникнуть внутрь какое-нибудь недоброе волшебство. Кроме того, необходимо было «магически защитить» руки и ноги, более всего подверженные ранениям и ушибам, которые, конечно, тоже объяснялись кознями злых сил. Наконец – и с этим соглашаются современные экстрасенсы, – требовалось защитить энергетические центры и каналы человеческого тела.

Вообще говоря, люди во все времена понимали, что самая лучшая оборона против враждебного колдовства – это чистота помыслов и духовное совершенство. Однако, увы, для основной части человечества немногие праведники посейчас остаются недосягаемыми образцами. Вот и в древности большинство людей не слишком доверяло своей способности противостоять злу и стремилось всячески «укрепить» мягкую плоть. Канадские индейцы говорят о женщине, которая не носит серёг: «у неё нет ушей», а если она не носит украшения на губе: «у неё нет рта». Индейцы Южной Америки придерживаются очень схожих воззрений: «Украшение в ухе даёт нам способность слышать слова других людей и понимать их. А если бы не было украшения в губе, мы не могли бы произносить разумных речей…»

Первоначально для этого годилась всякая косточка, зуб животного или кусочек твёрдого дерева. Конечно, желательно, чтобы дерево было «благородным» и долговечным, а животное – неустрашимым и сильным. Но лучше всего душу и жизнь человека охраняли всё-таки металлы и драгоценные камни.

Древние египтяне видели в золоте частицы священного тела Солнца. Им вторили индийские поэты: «Золото бессмертно, и Солнце тоже бессмертно…» Индейцы племени бороро, живущие в Бразилии, по сей день считают золото затвердевшим солнечным блеском. Схожее верование бытовало в древности у наших северных соседей – скандинавов: их мифология упоминает о светящемся золоте, которое озаряло чертоги Богов. Славянские языческие мифы тоже роднят золото и серебро с солнечным светом и молниями Перуна. Этим драгоценным металлам до сих пор приписывают способность отгонять нечистую силу и приносить здоровье, долголетие, красоту. А вот как современный ювелир рекламирует перстень с бриллиантом: «Он поможет Вам приблизиться к Вечности…»

[Олег Бунтарев]

Женщина, Космос и украшения

Итак, всё, что мы называем теперь «украшениями» и даже «безделушками», в древности имело религиозный, магический смысл, да и сегодня утратило его не вполне. Украшение в древности надевалось не только и не столько «для красоты» (хотя и для этого тоже), сколько в качестве амулета, священного талисмана – по-русски «оберега», от слова «беречь», «оберегать».

При этом легко заметить, что древнеславянский женский наряд включал в себя (как, впрочем, и наряд теперешних женщин) гораздо больше украшений, нежели мужской. Иногда приходится слышать и даже читать, как это объясняется «врождённым» женским легкомыслием и любовью к побрякушкам. Но если иметь в виду сказанное выше об украшениях, становится ясно, что всё обстоит решительно наоборот.

Как бы ни привыкли мы рассуждать о «первобытной грубости» отношений, серьёзные учёные утверждают: с древнейших, поистине пещерных времён женщина была объектом едва ли не религиозного поклонения со стороны своего вечного друга и спутника – мужчины.

Во-первых, женщина рожает детей. В главах «Хлеб» и «Рождение» рассказано, как язычники-славяне уподобляли друг другу засеянное поле и беременное женское тело. Уже одно это сразу выводит женщину на высокий, прямо-таки космический уровень и заставляет нас вспомнить Богиню Земли, а также Великую Мать, создавшую, согласно некоторым преданиям, всю Вселенную вместе с людьми и Богами. Как это на первый взгляд ни удивительно, о роли отца в рождении ребёнка человечество достаточно долго имело довольно смутное представление. Например, скандинавы уже во вполне историческую эпоху считали, что дядя по матери – родственник едва ли не ближе отца. Они полагали, что ребёнок (мальчик), скорее всего, будет похож именно на него. Другие племена верили, что сын вырастет похожим на отца только в том случае, если тот будет хорошо заботиться и о нём, и о жене. Древние люди считали – женщина рожает детей не потому, что у неё есть муж: это священный дух предка входит в её тело, чтобы вновь воплотиться. О сходных верованиях древних славян недвусмысленно говорят некоторые обычаи, кое-где сохранившиеся среди русского населения до начала ХХ века (только причина их была уже позабыта).

Современные биологи пишут, что именно женщина хранит «золотой фонд» генов своего племени, нации, расы; мужчина как биологическое существо гораздо более подвержен всяческим изменениям. Похоже, древние люди давно это подметили и изложили своё наблюдение языком мифа – мифа о душе предка…

Во-вторых – и это тоже на первый взгляд удивительно, – именно женщина, о «легкомыслии» которой мы так привычно порой рассуждаем, оказывается носительницей древней мудрости племени, его мифов и легенд. Именно женщина, а не мужчина, каким бы серьёзным и важным он ни казался. Не будем вдаваться в объяснения учёных-биологов – ими написано много интересного об особенностях мужской и женской психики, происходящей из-за разницы в строении мозга. Нам достаточно вспомнить выражение, устоявшееся в русском языке: «бабушкины сказки». «Дедушкины» – звучит как-то искусственно.

Между тем, как уже говорилось, сказки – не что иное, как древний миф, переставший быть священным. Уместно также припомнить, что основная часть русских былин записана всё-таки от «сказительниц», а не от «сказителей». А песни, а народный женский костюм, сохранивший значительно больше древних черт, нежели мужской?..

Одним словом, в глазах наших предков женщина не только не являлась «сосудом» злых сил – наоборот, она была существом куда более священным, чем мужчина. А значит, её, как и всё священное, требовалось особенно бережно охранять. Отсюда – при мало-мальском достатке – и золотая парча девичьих налобных повязок, и многоцветные бусы, и перстни, и всё остальное, что мы, по своему невежеству, зовём порой «безделушками». Тысячу лет назад мужчины не просто желали принарядить своих дочерей, сестёр и подруг. Они вполне сознательно стремились сохранить и сберечь самое ценное, чем обладал народ, стремились оградить от всякого посягательства духовную и физическую красоту будущих поколений…

[Олег Бунтарев]

Шейные гривны

Металлический обруч, надетый на шею, казался древнему человеку надёжной преградой, способной помешать душе покинуть тело. Такой обруч был любимейшим украшением у самых разных народов Западной и Восточной Европы, а также Ближнего и Среднего Востока. У нас его называли «гривной». Это название родственно слову «грива», одним из значений которого в древности, по-видимому, было «шея». Во всяком случае, существовало прилагательное «гривный», означавшее – «шейный».

У некоторых народов гривны носили в основном мужчины, у других – преимущественно женщины, но учёные утверждают, что всегда и у всех, в том числе у славян, это был признак определённого положения в обществе, очень часто – нечто вроде ордена за заслуги.


Ромбические и шестиугольные дротовые гривны с узорами в виде кружков и треугольничков. X–XI века

Гривны нередко находят в женских погребениях древних славян. Поэтому археологи с полным правом настаивают, что это было «типично женское» украшение, наподобие бус и височных колец, о которых речь впереди. А вот языковеды на основании летописей и других письменных документов уверенно объявляют гривны украшением «типично мужским». В самом деле, на страницах летописей можно прочесть, как князья награждают гривнами доблестных воинов. Нет ли здесь какого-то противоречия?

В главе «Кольчуга» будет рассказано, что у всех древних народов воины считались отчасти жрецами, не чуждыми шаманизма. Между тем известно, что во время совершения обряда все делается «наоборот», не по правилам обычной жизни. На славянских языческих праздниках повсеместно парни рядились девушками, а девушки – парнями, что в другие дни было строго запрещено. А мужчины-шаманы северных народов ходили в женской одежде и отпускали длинные волосы. Так почему бы и воинам-«жрецам» не сделать символом своего мужества – женское украшение? Тем более что проблема сохранения души в теле для них была весьма актуальной…


Дротовые гривны, соединенные бляхой и далеко заходящими друг за друга концами, с орнаментом, который состоит из треугольничков с выпуклостями внутри – «волчий зуб». X–XI века

Древнеславянские мастера делали гривны из меди, бронзы, биллона (меди с серебром) и из мягких оловянно-свинцовых сплавов, нередко покрывая их серебром или позолотой. Драгоценные гривны делались из серебра, их находят в богатых могилах. Летописи упоминают о золотых гривнах князей, но это была огромная редкость.

Древние славяне носили разные виды гривен, отличавшиеся способом изготовления и соединения концов. И конечно, каждое племя предпочитало свой, особенный вид.

Дротовые гривны делались из «дрота» – толстого металлического прутка, обычно круглого или треугольного в разрезе. Кузнецы перекручивали его клещами, раскалив на огне. Чем горячей был металл, тем мельче получалась «нарезка». Чуть позже появились гривны из ромбического, шестиугольного и трапециевидного дрота. Их не скручивали, предпочитая выбивать сверху узор в виде кружочков, треугольничков, точек. Эти гривны находят в курганах Х—ХI веков. Сравнивая с зарубежными находками, учёные установили, что они попадали к нам от соседей-финнов и из Прибалтики.


Пластинчатые гривны. XI–XII века

Похожие, только соединённые не замочком, а просто с далеко заходящими друг за друга концами, изготавливали сами славяне. Разомкнутые концы таких гривен находятся спереди. Они красиво расширяются, зато тыльная сторона, прилегающая к шее, круглая, чтобы удобней было носить. Их обычный орнамент, состоящий из треугольничков с выпуклостями внутри, археологи называют «волчий зуб». Такие гривны, сделанные из биллона, бронзы или низкопробного серебра, носили в Х—ХI веках в племени радимичей. Сходные встречались в Х—ХIII веках в Прибалтике, но концы прибалтийских гривен заострены, а не завершаются фигурными головками, как у славянских. В ХI—ХII веках радимичи стали соединять концы гривен красивыми квадратными бляхами, штампованными или литыми. Некоторые бляхи, рассеянные на значительной территории, отлиты явно в одной мастерской, даже в одной формочке. Это говорит о развитой торговле и о том, что древнерусские мастера-ювелиры работали не только на заказ, но и на рынок.


Дротовые гривны с привесками в виде молоточков и гривны, обмотанные тонкой бронзовой лентой

О развитой торговле свидетельствуют и гривны, попавшие в славянские земли из Скандинавии. Их делали из железного прутка, обмотанного тонкой бронзовой лентой. Судя по небольшому диаметру, сидели они довольно плотно на шее. На них часто можно видеть привески в форме крохотного молоточка. Археологи называют их «молоточками Тора»: Тор – Бог Грозы языческих скандинавов, очень близкий славянскому Перуну. Оружием Тора, согласно преданиям, был каменный молот Мьйолльнир – учёные пишут, что это слово родственно нашему «молния»… Гривны с молоточками привозили в славянские земли воинывикинги, очень почитавшие Тора. Кто-то из них погибал в бою против славян, кто-то, наоборот, на службе у славянского князя, в сражении против общих врагов…


Витые гривны. X–XI века

На радимичские немного походили гривны, которые делали в Поднепровье: археологи называют их «пластинчатыми». Они бывали плоскими («серповидными») либо, реже, полыми, из металлической пластинки, согнутой в трубку. В ХI—ХII веках купцы везли их с Поднепровья в иные земли Руси и «за рубеж» – даже на другую сторону Балтийского моря, на шведский остров Готланд, где в те времена располагался один из важных центров международной торговли.


Круглопроволочные гривны. XI–XII века

Иногда гривны сельским жителям не было нужды покупать у проезжих торговцев: местные мастера, прекрасно умевшие в ХI веке делать проволоку, изготавливали их сами. Некоторые шейные обручи, сделанные из толстой медной или бронзовой проволоки, носили «просто так», без дополнительных украшений. Но если железная или цветная проволочка была достаточно тонкой, на неё нанизывали бусы, круглые бляхи, иноземные монеты, бубенчики. На территории нынешних Калужской и Тверской областей по концам гривны приспосабливали восковые «муфты», чтобы бусины плотнее сидели на проволоке и не бились одна о другую. В ряде мест – в теперешней Московской области, а также в Приладожье – гривны было принято украшать оплёткой из тонкой проволочки или обматывать узкой металлической лентой.

Но самыми многочисленными были гривны витые: на севере Руси они составляют около половины всех находок. Славянские умельцы свивали их разными способами: «простым жгутом» – из двух-трёх медных или бронзовых проволочек; «сложным жгутом» – из нескольких сдвоенных, предварительно перевитых между собой металлических нитей; иногда простой или сложный жгут ещё обвивали сверху тонкой кручёной («сканой» или «филигранной») проволочкой. Подобные гривны нередко находят в других странах, связанных с Русью торговыми отношениями: в Швеции, Дании, Северной Германии, Венгрии, даже на Британских островах. Очень много их в Швеции. Установлено, что на рубеже IХ—Х веков, когда купцы – славяне и скандинавы – начали налаживать постоянные торговые пути между Северной и Восточной Европой, витые гривны попали в Скандинавию из южных областей Руси. Изделия славянских ремесленников сразу понравились за морем – и прижились, перенятые местными мастерами…

[Олег Бунтарев]

Височные кольца

Учёные пишут, что славяне, расселявшиеся в VI–VII веках по лесной полосе Восточной Европы, оказались оторваны от традиционных мест добычи цветных металлов. Поэтому вплоть до VIII века у них не выработалось какого-то особого, только им присущего типа металлических украшений. Славяне пользовались теми, что бытовали тогда по всей Европе, от Скандинавии до Византии. Однако славянские мастера никогда не довольствовались подражанием образцам, перенятым от соседей или привезенным купцами и воинами из чужедальних земель. В их руках «общеевропейские» вещи скоро обретали такую «славянскую» индивидуальность, что современные археологи успешно определяют по ним границы расселения древних славян, а внутри этих границ – области отдельных племён. Но и процесс взаимного проникновения, взаимного обогащения культур не стоял на месте, благо в те времена не было строго охраняемых государственных границ. И вот уже иноземные кузнецы копировали новый славянский фасон и тоже по-своему его претворяли, а славяне продолжали присматриваться к веяниям «зарубежной моды» – западной и восточной…


1. Женщина в головном уборе с наушниками и височными кольцами. VI век. Реконструкция. 2. Височные проволочные кольца со спиральным завитком вовнутрь. IX–XI века. 3. Кольцо со спиральным завитком, обращенным наружу. IX–XI века. 4. Кольцо-спираль. X–XI века. 5. Бубенец на цепочке, который нередко привешивали к проволочным кольцам. X–XI века

Всё это относится и к своеобразным украшениям женского головного убора, укреплявшимся обычно возле висков. Из-за такого способа ношения археологи называют их «височными кольцами». К сожалению, древнеславянское слово нам пока не известно.

Как показали раскопки, височные кольца носили в Западной и Восточной Европе, на Севере и на Юге. Носили с древнейших времён – и тем не менее к VIII–IХ векам их стали считать типично славянскими украшениями, такой популярностью они начали пользоваться среди западнославянских племён. Постепенно мода на височные кольца распространилась и к восточным славянам, достигнув у них наивысшего расцвета в ХI—ХII веках.

Славянские женщины подвешивали височные кольца к головному убору (девичьему венчику, повою замужней) на лентах или ремешках, красиво обрамлявших лицо. Иногда кольца вплетали в волосы, а кое-где даже вставляли в мочку уха, как серьги, – об этом поведали находки в кургане ХII века в Вологодской области. Там же, на северо-востоке славянских земель, из маленьких проволочных колец (учёные называют их «перстнеобразными») порою составлялись ожерелья в виде цепей. Иногда же височные кольца, нанизанные на ремешок, образовывали венец вокруг головы. И всё-таки большинство из них носилось так, как и полагается по названию, – у висков.

Мы уже видели, как менялся наряд женщины, смотря по тому, к какой возрастной группе она в данный момент принадлежала. Касалось это и украшений, в частности височных колец.

Девочки-подростки, ещё не вошедшие в возраст невест, совсем не носили височных колец или в крайнем случае носили самые простенькие, согнутые из проволоки. Девушки-невесты и молодые замужние женщины, понятно, нуждались в усиленной защите от злых сил, ведь они должны были беречь не только себя, но и будущих младенцев – надежду народа. Их височные кольца поэтому особенно нарядны и многочисленны. А пожилые женщины, переставшие рожать детей, постепенно отказывались от богато украшенных височных колец, передавая их своим дочерям и вновь меняя на очень простые, почти такие же, как у маленьких девочек.

Не так давно наши модницы ввели в обиход проволочные серьги размером с браслет, что, как обычно, не очень понравилось людям старшего поколения. И всё же в который раз оказывается, что «новой моде» уже тысяча лет, если не больше. Сходные кольца (только чаще не в ушах, а на висках) носили женщины племени кривичей (верховья Днепра, Западной Двины, Волги, междуречье Днепра и Оки). Один конец такого кольца иногда сгибался в петельку для привески, второй заходил за него или завязывался. Кольца эти так и называются «кривичскими». Носили их по нескольку штук (до шести) на виске.


Соединения височных колец различного типа

Похожие найдены и на северо-западе территории новгородских словен, только надевали их по одному, реже по два с каждой стороны лица, и кончики колец не завязывались, а скрещивались. В Х—ХI веках к проволочным кольцам здесь иногда привешивали на цепочках бубенцы (об их назначении см. главу «Детская одежда») и треугольные металлические пластинки, порой даже в несколько ярусов. А вот у словен, живших в городе Ладоге, в середине IХ века вошли в моду кольца со спиральным завитком, обращённым наружу. Нельзя исключить, что они попали туда с южного берега Балтики, со славянского Поморья, с которым ладожане поддерживали тесные связи.

«Северянские» проволочные височные кольца отличались от них тем, что завиток превратился в широкую, плоскую спираль.

Совсем иначе выглядели височные кольца с бусами, нанизанными на проволочную основу. Иногда металлические бусины делались гладкими и разделялись проволочными спиральками – такие кольца любили не только славянки, но и женщины финно-угорских народов. В ХI—ХII веках это было излюбленное украшение вожанок (потомки древнего племени водь и сейчас живут недалеко от Санкт-Петербурга). Новгородские женщины ХI—ХII веков предпочитали височные кольца с бусинами, украшенными мелкой зернью – металлическими шариками, напаянными на основу. В племени дреговичей (район современного Минска) крупную серебряную зернь приделывали к каркасу бусин, сплетённому из медной проволоки. В Киеве ХII века бусины, наоборот, делали ажурными из тонкой филиграни…

Конечно, никто не утверждает, будто в каждом из этих мест носили только какой-то один тип височных колец, – речь идёт лишь о его преобладании. Например, кольца с красивыми филигранными бусами долго считались типично киевскими. Однако затем почти такие же были обнаружены в курганах Ростово-Суздальской земли и иных районах Северо-Западной и Северо-Восточной Руси. И сделалось ясно – это просто изделия высококвалифицированных городских ремесленников, предназначенные для знатных и богатых людей, а частично и на продажу. В тех же самых местах вместо ажурных металлических бус нередко нанизывали более доступные – стеклянные, янтарные, реже каменные. Попалась археологам даже просверленная вишнёвая косточка, которую, надев на проволочку, какая-то славянская красавица носила на виске, а может, и в ухе, как серьгу…

(Попутно заметим, что в целом у древних славян серьги особой популярностью не пользовались, появляясь обычно как подражание иноземной традиции. Князь Святослав, вероятно, потому и обзавёлся своей знаменитой серьгой, что большую часть времени проводил на чужбине, в военных походах.)

Женщины Новгородской и Смоленской земель предпочитали височные кольца из толстой проволоки, раскованной в нескольких местах, так что получались щитки. Только в Новгороде устраивали щиток на одном конце проволоки, а другой конец заводили за него либо (позже) вставляли в специальное отверстие, а в Смоленске концы завязывали или соединяли наглухо пайкой.


Височные кольца с гладкими металлическими бусинами, бусинами, украшенными зернью, и из ажурной тонкой филиграни, а также кольца редко встречающихся типов. XI–XII веков

С течением столетий менялись и сами кольца, и узор на щитках. И это, в частности, помогло археологам точнее проследить путь расселения славянских племён. Женские украшения, найденные в курганах, ясно показывают, как продвигались новгородские словене на северо-восток и как вместе с соседями – смоленскими кривичами – осваивали они Поволжье. А вот торговцы разносили недорогие и красивые кольца совсем по другим направлениям: на юго-запад Руси, в Финляндию, на шведский остров Готланд…


Щитковые кольца. XII век

Недаром маститые археологи яростно спорят о том, что именно отражает территория распространения тех или иных разновидностей височных колец – расселение племён или всё-таки рынок сбыта у ремесленников?..


Височное кольцо из Моравии с несколькими гроздьями зерни

А вот пример того, какой своеобразный колорит приобретала в руках славянских мастеров любая «общеевропейская» вещь. Полторы тысячи лет назад по всей Западной Европе до самой Скандинавии распространилась из Византии мода на драгоценные подвески, представлявшие собой незамкнутые кольца, украшенные несколькими гроздьями зерни. Носили их и западные славяне. Кузнецы племени радимичей, к которым подобные кольца нет-нет да и попадали от соседей, не просто скопировали образец. Гроздья драгоценной зерни они заменили литыми зубцами, украшенными имитацией зерни. Быть может, им что-то подсказал узор, на миг возникающий, когда разлетается капля воды? Или это сияние, расходящиеся лучи?.. Трудно сказать. Однако после замены зерни литьём украшение, которое прежде могли позволить себе только хозяйки богатых домов, сделалось общедоступным. Уже в VIII–IХ веках оно стало характерной принадлежностью радимичского племенного наряда.

http://lib.rus.ec/i/28/141428/i_233.png
Височные кольца с литыми зубцами. На одном из колец отчётливо видна имитация зерни, а его зубцы увенчаны «капельками». IX–X века

Между тем к востоку от радимичских территорий жило племя вятичей, тоже славившееся искусными кузнецами. Судя по всему, им особенно приглянулись кольца, зубцы которых были увенчаны одной или несколькими серебряными «капельками». В течение всего IХ века в их руках эти «капельки» меняли размеры и форму, постепенно превращаясь в плоские расширяющиеся лопасти. И к ХI веку на обширных пространствах от современного города Орла до Рязани, в окрестностях будущей Москвы женщины носили своеобразные височные кольца, которые археологи так и называют «вятичскими». Их лопасти, округлые поначалу, постепенно становятся «секировидными», затем и вовсе начинают смыкаться. Замечено, что вятичские кольца очень нравились в других племенах. Например, на соседней территории кривичей они найдены вперемешку с местными образцами и даже продетыми в кривичское щитковое кольцо. Что, если их носила женщина, чей муж был из вятичей? А может быть, она купила их или приняла в подарок? Нам об этом остаётся только гадать…


Вятичские височные кольца с расширяющимися секировидными и сомкнутыми лопастями. XI век

[Олег Бунтарев]

Браслеты

Археологи считают браслеты наиболее ранними из известных нам славянских украшений: они попадаются в кладах и при раскопках поселений начиная с VI века.

Слово же «браслет» пришло в наш язык из французского. Древние славяне называли браслет словом «обручь», то есть «то, что охватывает руку» (в том числе и кандалы: посейчас ещё наручники именуют «браслетами»). Во французском языке, кстати, «браслет» происходит от слова «bras» – «рука»; таким образом, исконно русское название было заменено на его точную кальку, только иностранную. Ну а слово «рука» бытует во многих славянских языках в одном и том же значении. Пытаясь выяснить его происхождение, разные учёные ищут ему соответствия в разных языках индоевропейской семьи, от литовского «собирать» до древнеисландского «угол». Но сказать определённо, откуда появилась в русском языке привычная нам «рука», а с нею и «обручь», мы пока не можем.


Витые и плетеные браслеты. XI–XII века

«Обруч» давно пишется у нас без мягкого знака и в современном языке обозначает уже не украшение для руки, а «согнутую в кольцо пластину или стержень, прут» (Словарь С. И. Ожегова). Составленный в XIX веке Словарь В. И. Даля приводит его, наоборот, с твёрдым знаком («обручъ») в том же самом значении: «обод… большое кольцо или гнутый круг», или, в церковном обиходе, «запястье» (в смысле «браслет» слово «запястье» стало употребляться в конце ХV века). «Обручье», стоящее у В. И. Даля рядом с «обручем», также отнесено им к церковной терминологии и означает «запястье, наручь, наручень, опястье, поручь, поручье, зарукавень, браслет». Многие из этих слов часто встречаются в художественной литературе о Древней Руси. Между тем «обручье» появилось как множественное число к «обручу», когда он уже превратился просто в «согнутую пластину»; «опястье» в древнерусскую пору было «частью рукава у запястья»; «наручь» – деталью воинского доспеха, а не украшением; «наручье» же вообще значило «столько, сколько можно взять в руки, охапка»…


Дротовые браслеты. X–XI века

А что касается того, кто в Древней Руси чаще носил браслеты – женщины или мужчины, – вопрос такой же непростой, как и в случае с гривнами. Археологи редко находят их в мужских погребениях и уверенно считают украшением специфически женским. Зато на страницах летописей мы встречаем князей и бояр «с обручи на руках» (отметим, что «обручи» иногда были и частью доспеха, но содержание текстов таково, что речь в них идёт, вероятнее всего, о браслетах). Уместно предположить, что здесь перед нами вновь «воинско-жреческая» ситуация. Заметим также, что в воинской культуре многих наших соседей браслеты занимали важное место, являясь, как и гривны, одним из символов доблести и желанным подарком из рук прославленного вождя. Так, викинги Скандинавии называли хорошего предводителя «дарящим кольца», и учёные пишут, что здесь имеются в виду браслеты, а не украшения для пальца руки.

Древние славяне делали свои «обручи» из самых разных материалов: из кожи, покрытой тиснёным узором, из шерстяной ткани, из прочного шнура, обвитого тонкой металлической лентой, из цельного металла (меди, бронзы, серебра, железа и золота) и даже… из стекла.


Ложновитые и узкомассивные браслеты. XI–XII века

Тканые и кожаные браслеты, конечно, очень плохо сохранились в земле. Находки их единичны, но археологи справедливо указывают, что большая часть до нас попросту не дошла.

Стеклянные браслеты сохранились значительно лучше, ведь стекло хорошо противостоит коррозии и практически вечно. Другое дело, из-за их хрупкости тонкие витые браслеты находят в основном в виде обломков. Они в огромном количестве встречаются при раскопках древнерусских городов. Долгое время их, как вообще все стеклянные изделия, считали предметами импорта. Но тысячи найденных обломков убедили исследователей, что стеклянные браслеты были дёшевы и носились буквально всеми горожанками (а не только богатыми, как это было бы, окажись они действительно привозными). При поломке их выбрасывали, не пытаясь скрепить. Массовые находки стеклянных браслетов начинаются со слоя Х века. Голубые, синие, фиолетовые, зелёные, жёлтые, ярко окрашенные и блестящие, они были продуктом местных мастерских. Новые раскопки и сопоставления материалов покажут, в каком именно веке наши предки овладели секретами стеклоделия (см. также главу «Бусы»).

Несмотря на дешевизну, оживлённую торговлю и большую близость городского и сельского быта в те времена, стеклянные «обручи» (вероятно, опять-таки из-за хрупкости?) не прижились среди сельского населения, оставшись украшением специфически городским. Их исключительно редко находят вне городов, да и то, как правило, в ближайших селениях.

Учёные указывают, что стеклянные браслеты были заимствованы славянами из Византии и в больших количествах появлялись там, где строились христианские храмы с их мозаикой, оконными стёклами и поливной плиткой. Изучая стеклянные браслеты, удалось выделить две основные школы стеклоделия: киевскую и новгородскую. Здесь применялся разный состав стекла и различные красители, а стало быть, различалась и «мода».

Судя по всему, деревенский люд предпочитал металлические браслеты, в основном медные (серебряные и тем более золотые были достоянием знати). Носили их и на левой, и на правой руке, иногда на обеих, да притом по нескольку штук, на запястье и около локтя, поверх рубах и под ними… (Нелишне, кстати, заметить, что исследователи указывают – наряд славянских женщин был не столь богат металлическими украшениями, как у некоторых соседних племён.)


Пластинчатые браслеты. XII век

Металлические браслеты хорошо изучены археологами, учёные делят их на множество типов и подтипов по способу изготовления, по особенностям соединения или художественного оформления концов. Тем не менее, в отличие, например, от височных колец, лишь немногие разновидности браслетов говорят нечто определённое о племени, к которому принадлежал носивший их человек. Учёные выделяют разве что новгородские «обручи» из витой проволоки с обрубленными концами. Может быть, браслеты считались менее «священными» предметами, чем те же височные кольца – принадлежность женского головного убора, который, как показано в предшествующей главе, очень мало менялся в течение долгих веков? Видимо, браслет было куда проще купить, подарить, выменять, не нарушая традиций.


Ладьевидный браслет и пластинчатый браслет – «русский сувенир». XII век

Мода на некоторые браслеты распространялась по Европе с юга, из Византии. Археологи считают их продолжением ещё древнегреческих ювелирных традиций. Таковы, например, браслеты из дрота с концами, завязанными нарядным узлом. (Даже литые браслеты нередко делались в формочках, имитирующих такой узел.) Около Х века они появляются и на Руси и именно от нас приходят затем в Скандинавию, Финляндию и Прибалтику.

То же самое относится и к незамкнутым браслетам с концами, прекрасно оформленными в виде звериных головок. Некоторые из них вызывают споры учёных: часть исследователей полагает, что они были привезены из Византии, но другие настаивают, что в Х—ХII веках славянские ювелиры были уже высококвалифицированными мастерами и вполне могли создавать украшения не хуже византийских, в том числе и по древним античным образцам.

В большом ходу были браслеты, витые из нескольких проволок, «ложновитые», то есть отлитые в глиняных формочках по восковым слепкам с витых браслетов, а также плетёные – на каркасе и без каркаса. Все они очень разнообразны, встречаются даже такие, в которых пруток-основа оплетён мелкими колечками, напоминающими звенья кольчуги.

Очень красивы и разнообразны «пластинчатые» (согнутые из пластинок металла) браслеты, кованые и литые. Мода на некоторые из них приходила не из Византии, а, наоборот, из Северных стран. Например, широкие, массивные, выпуклые, литые, с характерным рисунком браслеты часто находят в Скандинавии, Финляндии, Карелии. Учёные называют их «ладьевидными». Нередко они даже застёгивались замочком, укреплённым на миниатюрных шарнирах. Славянским мастерам, жившим на территории современной Владимирской области, как видно, понравился чужеземный рисунок-змейка. Однако сам браслет они сделали на свой лад, из тонкой плоской пластины с завязанными концами, а узор нанесли в технике тиснения (с помощью штампа), которой не применяли северные кузнецы. В таком виде, уже в качестве «русского сувенира», эти браслеты попадают опять в Скандинавию – пластинчатые, да к тому же завязанные по-славянски, были там редкостью…

С домонгольских времён сохранились браслеты ещё одной разновидности – «створчатые», состоящие из двух половинок, соединённых маленькими петлями и застёжкой. На дошедших до нас образцах различимы изображения мифических животных, птиц и музыкантов, играющих на гуслях и дудках-сопелях. А рядом с музыкантами исполняют священную пляску девушки в рубахах с распущенными до земли рукавами.


Створчатый браслет-наруч из Тереховского клада. XII – начало XIII века

Учёные вполне обоснованно предположили, что и сами браслеты были предназначены для участниц подобного ритуала. По-видимому, серебряные створки придерживали у запястья широкие, длинные рукава женских рубах; в момент священнодействия их расстёгивали, и рукава разворачивались подобно крыльям (см. главу «…и о рукаве»). Интересно, что найденные браслеты датируются ХII—ХIII веками, то есть были сделаны и использовались в языческих ритуалах спустя двести, если не триста лет после официального введения христианства. Вдобавок, судя по характеру погребений, они принадлежали княгине или боярыне. Вот так: по всей Руси уже стояли христианские храмы, а знатные жёны продолжали хранить ритуальные украшения, мало того – сами участвовали и даже возглавляли священный языческий танец. И это при том, что христианство на Руси, как известно, насаждалось «сверху»!


Различные сюжеты на створчатых браслетах. XII–XIII века

Странная на первый взгляд ситуация объясняется просто, если учесть, что к тому времени князья и бояре не успели окончательно превратиться в угнетателей-феодалов, ненавистных народу. Простые люди по тысячелетней традиции продолжали видеть в них (особенно в князьях) «старейшин» своего племени, вождей не только военных, но и религиозных – верховных жрецов, посредников между людьми и Богами. И это накладывало на знатных людей определённые обязательства, которыми они не отваживались пренебречь. Племя верило: от личности князя, от выполнения им старинных обрядов, от его душевного и физического здоровья зависело благополучие всех остальных. Мы знаем, как непоколебимо держались языческие представления среди земледельцев (см., например, главу «Полевик и Полудница»). Попробовала бы жена или дочь такого «посредника между людьми и Богами» не прийти на языческий праздник, отказаться от священного танца, представлявшего собой моление о своевременном дожде, а значит – об урожае! Народного возмущения вряд ли удалось бы избежать…

Вот как много может поведать маленький браслет, пролежавший в земле почти восемь долгих веков.

[Олег Бунтарев]

Перстни

Другие украшения, изначально призванные магически охранять человеческую руку, – кольца, перстни – появляются в могилах древних славян с IХ века и широко встречаются начиная со следующего, Х века. Некоторые археологи полагали, что они получили распространение у славян только после введения христианства, ведь кольца играют важную роль в церковном обряде. Однако другими учёными были раскопаны славянские захоронения VII века (в Трансильвании), и там оказались бронзовые перстни – не привезенные из далёкой страны, а местные, притом позволяющие даже говорить о «славянском типе» перстней. Кольцо держит в руке и одно из Божеств Збручского языческого идола: исследователи узнали в нём изображение Лады – славянской Богини всеобщего порядка вещей, от космического круговорота созвездий до семейного круга (см. главу «Род и Рожаницы»). И на более поздних перстнях упорно просматриваются священные символы язычества, например знаки Земли. Словом, языческая символика кольца-перстня была никак не бедней христианской. А может, именно поэтому язычники избегали надевать перстни на покойных, опасаясь помешать душе покинуть тело и отправиться в загробное странствие (см. главу «Пояс»)? Если так, то следует предположить, что после принятия христианства в конце Х века, когда умерших, особенно знатных, всё чаще начали хоронить по христианскому обряду, кольца стали класть рядом с телом, а после – оставлять на руке…


«Шумящий» перстень с подвесками в виде утиных лапок. XII век


Пластинчатые перстни. XII–XIII века

В одном женском погребении нашли целых тридцать три перстня в деревянном ларце. В других могилах перстни бывают связаны шнурком, уложены в горшочек, в туесок, в кожаный или вязаный кошелёк, просто на кусочек берёсты. Вероятно, здесь сказывались обычаи финских племён – соседей древних славян, и не просто соседей: некоторым из этих племён предстояло влиться в нарождавшийся древнерусский народ. Там, где такое соседство-родство становилось наиболее тесным, в славянских могилах встречены вполне финские типы перстней. Например, к юго-западу от современного Санкт-Петербурга и в среднем течении Волги носили так называемые «усатые» перстни, а во Владимирских курганах найдены «шумящие» перстни – снабжённые металлическими подвесками, способными звенеть одна о другую. Иногда эти подвески имеют весьма характерные очертания «утиных лапок» – утки и прочие водоплавающие птицы были священны для финно-угорских племён, согласно их верованиям, они участвовали в сотворении мира.


Перстни выпуклые с рубчиками на длинном щитке, литые с имитацией витья, овальнощитковые и витые незамкнутые. XII–XIII века

Не менее интересным «финским заимствованием» был своеобразный способ ношения перстней. В Московской области в нескольких курганах нашли перстни, надетые… на палец ноги.

Древнеславянские перстни, как и браслеты, не имеют чётко выраженной «племенной принадлежности». Одни и те же разновидности находят на очень больших территориях. Местные типы перстней появляются в основном к ХII—ХIII векам, когда производство их становится поистине массовым.


Решетчатые перстни. XII–XIII века

Очень своеобразные и красивые «решётчатые» перстни вятичей были, по-видимому, навеяны искусством мордовских и муромских финно-угорских племён. Вятичи вообще очень долго сохраняли свой колорит, не торопясь растворяться в крепнувшем древнерусском государстве. Мастера, жившие в разных концах территории вятичей, наносили один и тот же узор и на височные кольца, и на перстни с разомкнутыми концами и широкими серединками – их отливали в виде пластинок и лишь потом сгибали в кольцо. Фон рельефного узора при этом иногда заполняли эмалью. У вятичей такие перстни носили не только знатные люди, но и простой народ, живший по лесным деревням. Да и делали их как в городе, так и в сельских мастерских.

А вот на землях между Псковом и современным Санкт-Петербургом, где кривичи и словене смешивались с финно-угорскими племенами – ижорой и водью, – бытовали перстни с выпуклыми рубчиками на длинном щитке. Встречаются здесь и витые незамкнутые перстни, литые с имитацией витья, а также с печаткой, причём вполне «современного» вида. На печатках древнеславянских перстней можно встретить самые разные священные, оберегающие знаки, в том числе и свастику – катящееся солнечное колесо (подробнее см. в главе «Даждьбог Сварожич»).

С развитием ювелирного дела наши предки стали украшать свои перстни не только рельефным узором и эмалью, но и чернью, зернью, сканью…




Способ ношения кольца, по крайней мере у женщин, по-видимому, зависел от возраста, вернее – от возрастной группы. Судя по некоторым данным (Черниговская область), несовершеннолетние девочки могли носить простенькое колечко на левой руке. Такое найдено в могиле девочки двух—двух с половиной лет. Девушка-невеста, молодая женщина надевали богатый перстень уже на правую руку. А пожилая женщина, переходя в возрастную группу «старух», вместе с безрогой кикой – символом окончания детородного возраста – отдавала нарядный перстень дочери или внучке, а сама вновь брала простое кольцо и надевала на палец левой руки…


Перстень с чернью и зернью

Сказанное выше относилось к металлическим перстням. Между тем существовали и сделанные из иных материалов, например из стекла, как и браслеты. Только они встречаются археологам гораздо реже.

Слово «перстень» для нас теперь обозначает украшение для пальца, увенчанное какой-либо вставкой, обычно камешком, драгоценным или полудрагоценным. То, что изготавливали и носили наши далёкие предки, мы, вероятней всего, назвали бы просто «кольцами»: в современном языке это слово означает скорее украшение чисто металлическое (или из другого материала, но тоже без вставки). Однако учёные пишут, что древнерусский язык такого противопоставления не знал. Украшение, надеваемое на палец-«перст», именовалось «перстнем». Слово «кольцо», судя по всему, в этом значении стало употребляться позже.

Что же касается перстней с драгоценными вставками, нашим предкам они тоже были не в диковину. Другое дело, что найденные археологами относятся сплошь к привозным. Месторождения цветных камней – кроме разве что янтаря, встречавшегося и на Днепре, – были далеки от тогдашних славянских земель. Перстни со вставками назывались у древних славян «жуковиньями». Может быть, блестящие выпуклые камешки чем-то напоминали им переливчатые спинки жуков. А может быть, случалось нашим пращурам изумляться перстням с изображением скарабея – священного жука египтян…

[Олег Бунтарев]

Обереги

Иногда приходится читать, что язычники (не только славяне, вообще европейские язычники) не носили предметов культа, сиречь почитаемых, священных, оберегающих изображений, в виде украшений: такая «мода», по мнению некоторых исследователей, возникла только после официального крещения в качестве протеста против новой, нередко насильно насаждаемой религии. Думается, с этим стоит поспорить. Во-первых, мы уже видели: всё, что на современном языке называется «украшениями», имело в древности ясно читаемый религиозный, магический смысл. Во-вторых, разве для верующего христианина крест, который он носит на шее, – будь этот крест даже прекрасным произведением ювелирного искусства – просто «украшение» в том смысле, которое мы придаём этому слову сегодня? И наконец, убранство покойника, опускаемого в могилу или укладываемого на погребальный костёр, вовсе не обязательно соответствовало убранству живого, по крайней мере каждодневному. Мало ли какие существовали обычаи, воспрещавшие класть предметы культа в могилу? К примеру, вполне можно предположить, что славяне опасались засыпать землёй символы Солнца, а скандинавы – свои молоточки Тора, символы небесного грома…


Обереги-коньки. XI–XII века

Многие славянские обереги достаточно чётко разделяются на мужские и женские (кстати заметим, что в христианскую эпоху аналогичным образом различались и нательные кресты).

В женских погребениях нередко находят обереги в виде фигурок коня. Согласно верованиям древних славян, конь – символ добра и счастья, мудрость Богов порою являлась людям через это животное. Культ коня связан с почитанием Солнца: в главе «Даждьбог Сварожич» рассказано о крылатых белых конях, влекущих солнечную колесницу. Не случайно оберегиконьки из древних погребений зачастую украшены «солнечным» круговым орнаментом. Славянки носили их у левого плеча, на цепочке, в сочетании с другими оберегами, о которых речь будет дальше.


Обереги с изображением птиц. X–XII века

Коньков без большой натяжки можно назвать любимым оберегом смоленско-полоцких кривичей. В других славянских племенах, даже у тех же кривичей, живших около Пскова, они почти не встречаются. Учёные объясняют это тем, что в районе современного Смоленска до прихода славян жили балтские племена и славяне, смешавшись с ними, вобрали многое из их культуры и верований. В том числе и особую приверженность культу коня. Талисманы смоленских кривичей совсем не случайно перекликаются с теми, что найдены в древностях балтского племени латгалов.

Коньки часто соседствуют с оберегами, изображающими водоплавающих птиц – лебедей, гусей, уток. Наибольшее количество их найдено в тех местах, где славяне соприкасались и смешивались с финно-угорскими племенами. В частности, это относится к областям современных Санкт-Петербурга, Новгорода и Костромы. Нам приходилось уже не раз отмечать, что для финно-угров эти птицы священны, на них не охотились. Однако место им нашлось и в верованиях славян: ведь именно утки, лебеди, гуси перевозили колесницу Даждьбога-Солнца через Океан-море на его пути в Нижний Мир и назад. Такие верования объясняют, почему из рук славянских мастеров выходили своеобразные обереги, сочетавшие тело водоплавающей птицы с конской головкой. Наши пращуры верили, что славный Бог Солнца непременно поспешит им на помощь – и ночью, и днём.

Другими женскими оберегами были маленькие копии предметов домашнего обихода – ковшички, ложечки, гребешки, ключи. Символика их понятна: они должны были привлекать и удерживать в избе богатство, сытость, довольство. Кому же было о том позаботиться, как не домовитой хозяйке? Вот и привешивали их женщины на левое или правое плечо, реже – на пояс, как было принято у их финских соседок. А когда умирала девочка, не успевшая повзрослеть, выйти замуж и обзавестись хозяйством, – подобные обереги могли дать ей «с собой», но не прикрепляя на одежду, а отдельно, в кожаном кошелёчке…


Обереги – миниатюрные изображения оружия (боевые топорики, нож, кинжал). XI–XII века

Обереги-топорики носили и женщины, и мужчины. Только женщины прикрепляли их опять-таки у плеча, а мужчины – у пояса. Топор был излюбленным символом присутствия Перуна (подробнее о нём см. в главе «Перун Сварожич»). Перуна – Бога-воина, подателя тёплых гроз, покровителя урожая – было за что чтить и женщинам, и мужчинам. А вот обереги, представляющие собой миниатюрные изображения оружия – мечей, ножей, ножен, – были чисто мужской принадлежностью.


Обереги – маленькие копии с предметов домашнего обихода. XII–XIII века

«Солнечная» символика хорошо прослеживается и в круглых привесках-оберегах, также входивших в женский убор. Делали их, как правило, из биллона или бронзы, реже – из высокопробного серебра. Иногда они украшались изображением креста, и теперь трудно сказать, что имел в виду мастер ХII века – то ли новый христианский, то ли свой древний Солнечный Крест.


Круглые привески-обереги. Некоторые имеют языческую «солнечную» символику, другие украшает изображение креста. XII–XIII века

Если для «солнечных» круглых привесок употреблялись в основном жёлтые сплавы, то на привески «лунницы» чаще шли белые, в цвет лунного света, – серебро или серебро с оловом, а бронза – лишь изредка. Оно и понятно, ведь в лунницах, как пишут учёные, отразился древний культ Луны, распространённый не только у славян, но и у других древних народов Европы и Азии. В славянских погребениях лунницы появляются с Х века. Обычно их носили по нескольку штук в составе ожерелья, а то вдевали в уши, как серьги. Богатые, знатные женщины носили лунницы из чистого серебра; нередко они отмечены тончайшей ювелирной работой, их украшает мельчайшая зернь и филигрань. Не случайно их находят в окрестностях крупных городов Древней Руси, которые вырастали вдоль торговых путей.


Привески-лунницы. X–XII века

В лунницах, что охотно носило большинство женщин, и металл был подешевле, и работа попроще. Если ремесленнику удавалось заполучить в руки дорогую зернёную лунницу, на которой каждый микроскопический шарик был припаян вручную (невероятно кропотливая и дорогая работа!), – деревенский ювелир, не мудрствуя лукаво, снимал с ценного изделия восковой слепок и уже по нему отливал украшение из сплава, что был под рукой. А то просто оттискивал лунницу в глине, вливал жидкий металл – и получалась «массовая продукция» довольно грубой работы, впрочем, как видно, удовлетворявшая односельчан. Но если такому мастеру не чужд был художественный вкус, он сам делал восковую модель, и тогда на луннице порой возникал растительный орнамент – изящный, тонкий и вполне «функциональный», ведь первейшей мифологической «обязанностью» Луны было следить за ростом растений. Кстати, современные исследования показали, что и в данном случае языком мифа записано меткое наблюдение: оказывается, концентрация полезных веществ в «вершках» и «корешках» наших огородных овощей прямо зависит от новолуния или полнолуния.

[Олег Бунтарев]

Бусы

Слово «бусы» в современном значении начало употребляться в русском языке с ХVII века, до тех пор, по всей видимости, славяне называли эту разновидность украшения «ожерельем», то есть «тем, что носят вокруг горла». Археологи часто так и пишут в своих работах: «…найдено ожерелье из бус». В самом деле, нитка зачастую очень крупных (около 1,5 см в диаметре) бус, однотипных или разных, современному человеку напомнит скорее именно ожерелье, а не те бусы, что носят теперь.


Стеклянные бусины различной формы и разного узора (с рисунком в виде круга, полос, «глазков», наподобие древесных колец и т. п.), двуцветные и смешанных оттенков. VIII–IX века

В древности бусы являлись любимым украшением женщин из северных славянских племён, у южных они были не так распространены. Были они в основном стеклянными и до IХ—Х веков большей частью привозными, так как собственное стеклоделие у славян только налаживалось и не могло удовлетворить массовый спрос. В древнем торговом городе Ладоге в слое VIII века найдены кусочки шлака, что образуется при варке стекла, а также недоделанные, бракованные бусины. Это обнадёжило исследователей, они начали искать остатки мастерской местного стеклодела – «стеклу кузнеца». Вскоре им попались маленькие огнеупорные тигли, но… на проверку они оказались предназначены для литья бронзовых украшений. Позже, однако, в том же слое были обнаружены «залежи» кварцевого песка, причём в таком месте, куда этот песок мог быть перенесён только руками человека: спрашивается, зачем, если не для варки стекла?.. Учёные спорят: одни требуют неопровержимых доказательств, другие говорят, что все необходимые доказательства уже найдены. Время появления собственного стеклоделия в Ладоге, таким образом, предстоит уточнить. Но вот то, что именно через эти места везли из-за Балтийского моря в Северную Русь импортные стеклянные бусы и продавали, быть может, даже на вес, – это факт установленный. Известно также, что ещё в пору написания первых летописей в Ладоге делались «археологические находки»: река, подмывая берег, во множестве выносила на свет «стеклянные глазки» неведомого происхождения…

Одни бусины попали на волховские берега из Средней Азии, другие с Северного Кавказа, третьи – из Сирии, четвёртые – вовсе с Африканского континента, из египетских мастерских. Самое интересное, что везли их сюда не восточным путём, через Русь, а, наоборот, по водным магистралям Западной Европы – через земли западных (Словакия, Моравия, Чехия) и балтийских славян, владевших выходами в море. Образцы таких бус найдены и в Скандинавских странах, в торговых центрах, известных в те времена по всему балтийскому «средиземноморью»: в городах Хедебю и Бирке, на острове Готланд. Сюда везли бусы, продавали их друг другу и местному населению купцы – славянские, скандинавские и прочие. (Кстати, нельзя исключать, что бусы порой служили не только товаром, – но об этом чуть позже.) А начиная с IХ века в этих городах кроме привозных бус находят и явно сделанные на месте…

Учёные делят древние бусы на такое количество видов, групп и подгрупп, что даже вкратце описать все их здесь невозможно. Приглядимся хотя бы к нескольким.


Бусы разнообразной формы. VIII–X века

Некоторые бусы мастера делали из отрезков стеклянных палочек, имевших несколько слоёв – всего чаще жёлтый, белый, красный. «Стеклу кузнец» раскалял палочку до мягкого состояния, отделял щипцами кусочек и прокалывал его острой иглой по слоям или поперёк. В других случаях основу крупной бусины приготавливали из стекла всевозможных смешанных оттенков (иногда таким образом в дело шли переплавленные остатки бракованных бус). Затем, если требовалось, на основу «наматывали» тонкий слой стекла чистого, красивого цвета: жёлтого, синего, красного, зелёного, фиолетового, белого, какого угодно (освоив приготовление стекла, славяне очень скоро выучились окрашивать его, используя минералы, залежи которых находились на их территории). А дальше в бока пышащей жаром бусины вплавляли всё новые кусочки многослойных прутков, но на сей раз таких, у которых цветные слои чередовались концентрическими кругами, наподобие древесных колец. Получавшиеся узоры археологи называют «глазками»: действительно, к примеру, красное пятнышко, окружённое белым, зелёным и жёлтым ободками, напоминает глазок.

Есть предположение, что «глазки» отвечали не только эстетическим целям. Некоторые исследователи полагают, что подобные бусины (а они довольно строго одинаковы по массе) могли служить разновесами: часть их проколота не до конца, у некоторых отверстия вообще залиты свинцом. Такие бусины были найдены, между прочим, среди наборов гирек, рядом со складными весами. Выдвинута даже гипотеза: а не являлось ли количество «глазков» обозначением достоинства бусины-гирьки? А может быть, до распространения монет местной чеканки, их иногда использовали как деньги?..


Ожерелье из цветного бисера. XIX век

Другие бусы, о которых непременно хочется упомянуть, – это позолоченные и посеребрённые. Техника серебрения и золочения стеклянных изделий, в том числе бус, была освоена мастерами египетского города Александрии ещё до нашей эры. Спустя века ниточка традиции дотянулась и до Северной Европы. Вот как работали тамошние «стеклу кузнецы»: специальными приёмами на стеклянную основу бусины наносились тончайшие лепестки серебряной или золотой фольги, а чтобы покрытие не стиралось, сверху его защищали новым слоем стекла. После VI века нашей эры, когда производство бус стало массовым и носить их начала вся Европа, ремесленники быстро выучились «халтурить»: экономя драгоценное золото, покрывали все подряд бусины более дешёвым серебром, а чтобы придать им вид «золотых» (и продать по соответствующей цене) – обливали сверху прозрачным светло-коричневым стеклом. До конца IХ века среди ладожских находок встречаются настоящие позолоченные бусины, но очень скоро начинают в огромном количестве попадаться откровенные подделки: вместо фольги стали употреблять… стекло, окрашенное в «золотой» цвет солями серебра…

А ещё славяне очень любили бисер. Изготавливали его самых разных цветов: жёлтый (ярко-жёлтый и лимонный), зелёный, бирюзовый, васильковый, серо-голубой, молочно-белый, розовый, красный. Арабские путешественники упоминают, что зелёные бусы (бисер) считались у славян весьма престижными и были признаком богатства. Попадается археологам и «позолоченный» бисер (в Рязано-Окском районе с начала нашей эры и по VIII век он был вообще основным видом бус). Учёные пишут, что делали бисер из стеклянных трубочек диаметром 5–7 мм: сперва намечали бисерины щипцами, потом отделяли острым лезвием. Затем помещали в горшок, перемешивали с золой или мелким песком и вновь нагревали. У части бисерин (у трёх-четырёх на каждую сотню) при этом заплывали отверстия, предназначенные для нити, но зато остальные делались гладкими и блестящими: хочешь – пришивай, хочешь – нанизывай на крепкую нитку и носи на здоровье!

Литература

Голубева Л. А., Варенов А. Б. Полые коньки-амулеты Древней Руси // Советская археология. 1978. Вып. 2.

Гуревич Ф. Д. Древнейшие бусы Старой Ладоги // Советская археология. 1950. Вып. 14.

Даркевич В. П. Символы небесных светил в орнаменте Древней Руси // Советская археология. 1960. Вып. 4.

Даркевич В. П., Фроянов В. П. Старорязанский клад // Древняя Русь и славяне. М., 1978.

Левашева В. П. Височные кольца // Очерки по истории русской деревни Х—ХIII веков. М., 1967. (Труды Государственного Исторического музея. Вып. 43).

Леви-Стросс К. Почему люди носят украшения? // За рубежом. 1991. Вып. 47.

Лукина Г. Н. Названия предметов украшения в языке памятников древнерусской письменности ХI—ХIV веков. // Вопросы словообразования и лексикологии древнерусского языка. М., 1974.

Лукина Г. Н. Предметно-бытовая лексика древнерусского языка. М., 1990.

Львова З. А. Стеклянные бусы Старой Ладоги. Часть 1. Способы изготовления, ареал и время распространения // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л., 1968. Вып. 10.

Львова З. А. Стеклянные бусы Старой Ладоги. Часть 2. Происхождение бус // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л., 1970. Вып. 12.

Мальм В. А., Фехнер М. В. Привески-бубенчики // Очерки по истории русской деревни Х—ХIII веков. М., 1967. (Труды Государственного Исторического музея. Вып. 43).

Успенская А. В. Нагрудные и поясные привески // Там же.

Фехнер М. В. Шейные гривны // Там же.

[Олег Бунтарев]

Оружие ближнего боя



Справедливый меч



На территории нашей страны мечи появляются в погребениях древних славян с конца IХ века. Первые научно зафиксированные находки их были сделаны в 70-х годах XIX столетия, когда археологи успели уже хорошо изучить мечи, открытые в Скандинавии, в основном – в Норвегии. Наши мечи оказались очень похожи на них и характерной формой клинка, и видом рукояти. Не являлось, правда, секретом, что скандинавы не были изобретателями тяжёлого рубящего меча: по отзывам зарубежных учёных, культура, породившая их, была не более скандинавской, чем славянской. Этот тип меча сформировался к VIII веку в Западной и Средней Европе: специалистам удалось проследить предшествовавшие стадии его развития.

Тем не менее российские находки с завидным упорством объявлялись сплошь скандинавскими по происхождению. В исторической науке XIX века господствовал норманизм – теория, согласно которой викинги были «завоевателями и колонизаторами славянской равнины», принесшими в «дикие» земли все приметы цивилизации. В соответствии с такими воззрениями лучшую часть мечей безоговорочно признавали «импортом из Швеции» и лишь скверным или необычным экземплярам отводили роль неумелых «туземных» подражаний.

При этом совершенно не принимали в расчёт, что на «славянской равнине» обитали не дикари, а талантливый и гордый народ, обладатель мощной культуры, за которой, как и у всех соседних племён, стояли века традиций – воинских и ремесленных.

Время и научные исследования, к счастью, расставили всё по местам. Выяснилось, что и викинги нас не завоёвывали, и наши кузнецы-оружейники в своих мастерских создавали не жалкие подражания, а настоящие шедевры.

Современные учёные подразделяют мечи IХ—ХI веков, найденные на территории Древней Руси, почти на два десятка типов с подтипами. Однако различия между ними сводятся в основном к вариациям в размерах и форме рукояти, клинки же практически однотипны. Средняя длина клинка составляла около 95 см. Известен только один «богатырский» меч длиной 126 см, но это – исключение. Его в самом деле нашли вместе с останками человека, обладавшего статью богатыря.


Мечи. IX–XI века

Ширина клинка у рукояти достигала 7 см, к концу он плавно сужался. Посередине клинка проходил «дол» – широкое продольное углубление. В художественной литературе, желая подчеркнуть «свирепость» эпохи, дол иногда называют «желобком для стекания крови». На самом же деле он служил для некоторого облегчения меча, который весил около 1,5 кг. Толщина меча в области дола была около 2,5 мм, по сторонам дола – до 6 мм. Однако выделка металла была такова, что это не влияло на прочность клинка.


Составной меч скандинавского типа: 1. Рукоять («крыж»): а – набалдашник («яблоко»), б – рукоять («черен»), в – перекрестье («огниво»). 2. Клинок: г – дол

Особое внимание хочется обратить на закруглённый кончик меча. В IХ—ХI веках меч был чисто рубящим оружием и для колющих ударов вовсе не предназначался. Об этом иногда забывают авторы, которые заставляют своих героев, викингов или славян, сплошь и рядом пронзать кого-то мечами. Если это и делали, то большей частью в безвыходной ситуации, когда отчаяние придаёт сил. Между прочим, таким образом воины иногда совершали самоубийство, смывая невыносимый позор. «Он воткнул рукоятку меча в лёд и навалился на остриё», – рассказывает скандинавская сага…

Как же изготавливали наши предки клинки своих мечей, которые в Х веке вывозились на Восток и там пользовались исключительной популярностью, поскольку их, по словам мусульманского автора тех времён, можно было «сгибать пополам и когда отнять, они возвращаются в прежнее положение»?

Говоря о холодном оружии из высококачественной стали, мы привычно оглядываемся на арабский Восток. Всем знакомы слова «булат» и «дамасская сталь». Однако в эпоху викингов, о которой здесь в основном говорится, исламские мечи не ввозили в Европу, ибо они значительно уступали местным по качеству. Замечательную сталь делали несколько дальше, в Персии и Индии. Как пишут историки, название древнего царства Пулуади, занимавшего часть территории современных Турции, Армении, Грузии и Ирана, где с древнейших времён выделывали железо, дало персидское слово «пулад» (сталь), которое в устах наших предков и превратилось в «булат».

Слово «булат» слышали все, но далеко не все знают, что же это такое.

Вообще сталь – это сплав железа с другими элементами, в основном с углеродом. Булат – сорт стали, издревле славившийся удивительными свойствами, трудно сочетаемыми в одном веществе. Булатный клинок был способен, не тупясь, рубить железо и даже сталь: это подразумевает высокую твёрдость. В то же время он не ломался, даже будучи согнут в кольцо.


Рукояти мечей. IX–XI века

Как выяснили учёные-металлурги, противоречивые свойства булата объясняются высоким (более одного процента) содержанием углерода и в особенности его неоднородным распределением в металле. Достигалось это путём медленного охлаждения расплава железа с минералом графитом – природным источником чистого углерода. Клинок, выкованный из полученного металла, подвергали травлению, и на его поверхности проявлялся характерный узор – волнисто извивающиеся, прихотливые светлые полоски по тёмному фону. Фон получался тёмно-серым, золотисто– или красновато-бурым и чёрным. По мнению некоторых языковедов, именно этому тёмному фону мы и обязаны древнерусским синонимом булата – словом «харалуг»: его сопоставляют с тюркским «каралук» – «чёрная сталь». Другие учёные, впрочем, приводят название афганского племени (карлук, харлук, харлуж), которое славилось изготовлением стальных клинков.

Булатный узор бывал белым или светло-серым, матовым или блестящим. Булат с чёрным фоном считался более хрупким, знатоки предпочитали золотисто-бурый фон. Различались сорта булата и по виду узора. Крупный (признак высшего качества) узор достигал 10–12 мм, меньше ценился средний – 4–6 мм, ещё меньше – мелкий, 1–2 мм.

Играл свою роль и рисунок узора. «Полосатый» состоял из прямых, почти параллельных линий: такой булат считался низкосортным. Когда среди линий попадались изогнутые, булат стоил дороже и назывался «струйчатым». Ещё лучше был «волнистый» узор из сплошных изогнутых линий. Если они сплетались в пряди, это был «сетчатый» узор, ценившийся очень высоко. Но всех лучше был «коленчатый» булат. Узор на таком клинке располагался прядями, как на «сетчатом», только в виде поперечных поясков-«коленец», повторявшихся по всей длине клинка.

На высших сортах персидских и индийских булатов отчётливо виден белый «коленчатый» узор – повторяющиеся грозди, клубки, мотки и пряди волокон по тёмно-бурому с золотистым отливом фону. Когда же рисунок узора напоминал человеческую фигуру – мечу поистине не было цены.

По отзывам среднеазиатских авторов Х—ХI веков, литая булатная сталь боялась лишь одного – лютых северных морозов, делавших её хрупкой. Так или иначе, подобных мечей той эпохи в Европе не найдено ни одного. Однако булат с похожими свойствами делали и здесь. Только не литой, а «сварочный».

Чтобы получить металл с неравномерным содержанием углерода, западноевропейские и славянские кузнецы брали прутья или полосы железа и стали, складывали или скручивали их вместе через один и затем множество раз проковывали, вновь складывали в несколько раз, перекручивали, собирали «гармошкой», резали вдоль, проковывали ещё раз и так далее. Получались полосы красивой и очень прочной узорчатой стали, которую травили для выявления характерного рисунка «ёлочкой». Эта-то сталь и позволяла делать мечи достаточно тонкими без потери прочности, это благодаря ей клинки распрямлялись, будучи согнуты вдвое.

Часто полосы сварочного булата («дамаска») составляли основу клинка, по краю же приваривали лезвия из высокоуглеродистой стали: её предварительно подвергали так называемой цементации – нагреванию в присутствии углерода, который пропитывал металл, придавая ему особую твёрдость. Подобный меч вполне способен был рассекать панцири и кольчуги врага, ведь их, как правило, делали из стали или железа более низких сортов. Перерубали они и клинки мечей, изготовленных менее тщательно.

Специалисты подчёркивают, что сварка железа и стали – сплавов, заметно различающихся температурой плавления, – процесс, требующий от кузнеца высочайшего мастерства. И археологические данные подтверждают, что в IХ—ХI веках наши предки вполне владели этим мастерством, а не только «умели изготавливать простые железные предметы», как полагали норманисты!

В связи с этим нелишне рассказать историю меча, найденного в местечке Фощеватая, что в Полтавской области на Украине. Его долгое время считали «бесспорно скандинавским», поскольку на рукояти просматриваются узоры в виде переплетающихся чудовищ, очень похожие на орнамент памятных камней Скандинавии ХI века. Правда, скандинавские учёные обращали внимание на некоторые особенности стиля и предлагали искать родину меча в Юго-Восточной Прибалтике. Но когда в конце концов клинок обработали специальным химическим составом, на нём неожиданно проступили чёткие кириллические буквы: «ЛЮДОТА КОВАЛЬ». В науке разразилась сенсация: «бесспорно скандинавский» меч оказался сделан у нас, на Руси!


Меч, изготовленный русским оружейником. Надпись на клинке: «Людота коваль»

Любопытно, что покупателю тех времён, вознамерившемуся приобрести клинок настоящего (то есть литого) или сварочного булата, приходилось опасаться подделки. Техника, о которой выше рассказывалась, очень сложная и, естественно, дорогая. Хороший булатный меч покупали за равное по весу количество золота и не жаловались на дороговизну: он того стоил. Ничего удивительного, что жуликоватые ремесленники иной раз пускались на хитрость: делали основу меча из простого железа и покрывали с двух сторон тонкими пластинками булата. Чтобы не обмануться, покупатель первым делом проверял меч по звону: хороший меч от лёгкого щелчка по клинку издавал чистый и долгий звук. Чем он выше и чище, тем лучше булат. Испытывали и на упругость: не останется ли искривлённым после того, как его положили себе на голову и пригнули (к ушам) за оба конца. Напоследок меч должен был легко (не тупясь) перерубить толстый гвоздь и разрезать тончайшую ткань, брошенную на лезвие. В Западной Европе ещё пускали комок непряденой шерсти плыть по течению речки на подставленный клинок – сложнейшее испытание для меча.

Не всякий воин обладал мечом, – это было в первую очередь оружие профессионала. Но и не каждый обладатель меча мог похвастаться великолепным и чудовищно дорогим «харалужным» клинком. У большинства мечи были попроще. Скандинавская сага рассказывает о викинге, которому туго пришлось в бою из-за того, что его меч всё время гнулся: чуть не после каждого удара приходилось выправлять его, наступая ногой. Различия в способах изготовления разных по качеству мечей прослеживаются и археологически: во все времена существовал как «штучный товар», так и «ширпотреб». У одних мечей стальные лезвия приварены к основе из простого железа.


Меч с замысловатым растительным узором на рукояти. Первая половина XI века

У других при стальных лезвиях основа состоит из трёх полос – двух железных и стальной. У третьих и лезвия, и основа стальные, разного качества. У четвёртых – стальная основа сделана из нескольких пластин. У пятых – весь клинок из одного куска железа, впоследствии цементированного…

«Каких-либо технологических трудностей и секретов в производстве клинков мечей, не известных русскому кузнецу-оружейнику, не было», – с законной гордостью утверждает современный учёный, автор большой специальной работы о технике металлообработки в Древней Руси.

Рукояти древних мечей, как легко убедиться, богато и разнообразно отделаны. Мастера умело и с большим вкусом сочетали благородные и цветные металлы – бронзу, медь, латунь, золото и серебро – с рельефным узором, эмалью и чернью. Особенно любили наши предки замысловатый растительный узор.

Шедевром национального ремесла называют учёные меч первой половины ХI века, у которого бронзовая рукоять украшена замечательным растительным узором, рельефно выделенным на чернёном фоне. Целое Мировое Древо со стволом, ветвями и листьями цветёт на его рукояти…

Носили мечи в ножнах, которые делались из кожи и дерева. В погребениях от них остаются только фигурные металлические наконечники. Зарубежные учёные пишут даже о влиянии русского производства наконечников ножен на скандинавское: во всяком случае, со второй половины Х века в орнаменте наконечников ножен у мечей викингов, для которых ранее были характерны изображения животных, всё чаще появляется растительный узор, перенятый на Руси.

Насколько можно судить по материалам погребений, ножны с мечом располагали не только у пояса, но и за спиной, так, чтобы рукоять торчала над правым плечом. Подобный способ ношения был распространён в Х веке во многих странах Европы, что нетрудно понять, если вспомнить о тяжести и метровой длине клинка и о том, насколько подвижен должен быть воин. Плечевую портупею охотно использовали всадники. (Заметим, что «портупея» – французское слово, означающее буквально «перевязь для меча».)


1. Мечи и ножны к ним. XI–XIV века. 2. Портупея. Реконструкция

В дальнейшем мечи, как и прочее вооружение, существенно изменяются. Сохраняя преемственность развития, в конце ХI – начале ХII века мечи становятся короче (до 86 см), легче (до 1 кг) и тоньше, их дол, занимавший в IХ—Х веках половину ширины клинка, в ХI—ХII веках занимает лишь треть, чтобы в ХIII веке вовсе превратиться в узкий желобок. В ХII—ХIII веках, по мере усиления воинского доспеха, клинок снова вытягивается в длину (до 120 см) и утяжеляется (до 2 кг). Становится длиннее и рукоять: так появились на свет двуручные мечи. Мечами ХII—ХIII веков по-прежнему большей частью рубили, но ими можно было и колоть. Такой удар впервые упоминается в летописи под 1255 годом.

Меч, пожалуй, наиболее мифологизированное оружие.

В главе «Кузница и мельница» уже рассказывалось о том значении, которое наши предки-язычники придавали железу. Этот металл, относительно новый и очень важный для человечества, считался подарком Богов. Сходные легенды о железе распространены у многих народов: из-за этого некоторые учёные пришли даже к выводу, будто древние люди сперва познакомились с метеоритным железом, а руду обнаружили позже. Мастер-кузнец, связанный со стихиями огня и железа, по всему миру предстаёт помощником и побратимом светлых Богов. Он выручает их из беды, куёт им оружие, помогает одолеть страшного Змея. Священная сила кузнеца распространяется и на изделия его рук: любой железный предмет является оберегом, защитой от нечисти, вот почему мы по сей день хватаемся за железо, «чтобы не сглазить».

Разумеется, могущество подобного оберега тем больше, чем больше труда и вдохновения вложил в него мастер. Мы уже видели, что приготовление качественного металла и ковка клинка требовали массу времени, сил и искусства. К тому же необходимой частью «технологического процесса» были молитвы, заговоры и заклинания: работа кузнеца, впрочем как и любого ремесленника древности, оказывалась своего рода священнодействием. (Заметим, что, по мнению некоторых исследователей, размеренно произносимые заговоры и молитвы ещё и помогали поддерживать нужный ритм технологического процесса.) Изготовление новой вещи, в особенности сложной, означало для древнего человека участие в Сотворении Мира – дело, требовавшее помощи свыше. Наше выражение «работать с душой» – лишь бледное отражение того, о чём я говорю…

Понятно, что меч, родившийся при таких обстоятельствах, никак не мог быть «просто железкой». Это было живое, разумное существо. Более того, он был своего рода личностью.

Между мечом и его хозяином-воином возникала таинственная связь; нельзя сказать однозначно, кто кем владел. А если учесть, что во многих языках слово «меч» женского рода, становится ясно, что меч зачастую был для воина не только другом, но как бы и любимой подругой…


Воин с мечом

К мечу обращались по имени. Меч легендарного короля Артура звался Экскалибур. Мечи короля Карла Великого и его рыцаря Роланда носили женские имена: Жуайёз («Радостная») и Дюрандаль. Были имена у мечей викингов: Хвитинг, Тюрвинг, Атвейг и другие. Нет причин сомневаться, что и славянские воины нарекали свои клинки торжественными и грозными именами. Жаль только, эти имена до нас не дошли. Может быть, славяне считали их слишком священными и редко произносили вслух? А может быть, летописцы, работавшие в христианских монастырях, сочли этот обычай языческим и оттого о нём умолчали?

Вера в священную силу мечей ощущается и в легендах о происхождении многих знаменитых клинков. Иные мечи считались прямым подарком Богов. Могущественные силы вручают их воинам: так, Экскалибур, согласно сказанию, был передан юному Артуру сверхъестественной рукой, воздетой из озера. Когда земной путь Артура приблизился к концу, та же рука унесла меч обратно в пучину… Отважные герои скандинавских саг нередко добывают свои мечи из древних курганов, порою выдерживая нелёгкий поединок с призраком погребённого. А о том, при каких обстоятельствах обретали свои мечи-кладенцы русские богатыри, можно прочитать в любом сборнике сказок. Не забудем всё же, что сказка – тот же миф, только утративший значение «священной истории».

Каким бы путём ни достался меч герою сказания, эта встреча никогда не бывает случайной. Не только воин подбирает себе добрый меч, но и меч ищет владельца под стать. Никогда священное оружие не отдаст себя в недостойные, нечистые руки. Обладание чудесным мечом зачастую уже означает избранничество героя. Будущий король Артур вырос в безвестности, вдали от столицы. Он доказал своё право на трон, сумев вытащить меч, неведомо кем воткнутый в камень. Заколдованное оружие покорилось только ему.

Кстати, по некоторым вариантам легенды, меч был вонзён в наковальню, что снова выводит нас на чародея-кузнеца…

Избрав себе хозяина, меч верно служит ему до смертного часа. Или до тех пор, пока воин не обесчестит себя, что равносильно гибели, если не хуже. Скандинавский вождь Гейррёд не знал поражений, пока не запятнал себя нарушением закона гостеприимства. И тотчас выпал у него из руки любимый клинок, и Гейррёд «умер без всякой славы, напоровшись грудью на остриё»…

Если верить сказаниям, мечи древних героев сами собой выпрыгивали из ножен и задорно звенели, предвидя сражение. Любопытный эпизод сохранила для нас скандинавская сага. Один человек слишком долго медлил с местью за убитого родича. Тогда жена этого человека потихоньку подрезала ножны его меча таким образом, чтобы меч то и дело вываливался наружу. Муж нисколько не удивился, увидев, как меч «побуждает» его к отмщению…


Мечи. XII–XIV века

Иные мечи «запрещали» владельцам обнажать их без достойного повода; но будучи вынуты, «отказывались» возвращаться в ножны, не отведав вражеской крови. Они жалобно стонали и покрывались кровавой росой, если другу-хозяину суждено было погибнуть. Меч мог и отомстить за погибшего. Когда пал великий Кухулин, любимый герой ирландских легенд, вражеский вождь подошёл срубить ему голову. Тогда меч Кухулина вдруг выскользнул из мёртвой ладони и отсёк руку врага…

Во многих воинских погребениях рядом с человеком лежит его меч. И нередко оказывается, что меч – мы помним, это живое существо! – перед похоронами «убивали»: старались согнуть, сломать пополам. Однако бывало и так, что меч «отказывался» уходить в курган, предвидя встречу с новым героем и новые славные подвиги.

В начале этой главы уже говорилось о том, что мечи появляются в славянских погребениях с конца IХ века. Учёные пишут: это отнюдь не значит, что до тех пор славяне не знали мечей. Скорее всего, в более ранние времена ещё сильна была традиция, согласно которой меч не мог являться личным имуществом: это было наследие рода, передававшееся от отцов к сыновьям. Как положить его в могилу?

Наши предки клялись своими мечами: предполагалось, что справедливый меч не станет слушаться клятвопреступника, а то и покарает его. Западноевропейские рыцари, молясь накануне сражения, втыкали в землю свои мечи с крестообразными рукоятями и преклоняли перед ними колена.


Рукояти мечей. XII–XIV века

Мечам доверяли вершить «Божий суд» – судебный поединок, которым, согласно тогдашнему «уголовному кодексу», порою оканчивалось разбирательство. Происходило подобное и у древних славян, судебный поединок назывался у них «поле». И можно представить, с какими чувствами выходил подлец и обманщик на «Божий суд» против оклеветанного им человека, предчувствуя, как возмущённый меч вотвот задрожит и вывернется из преступной руки, а то и переломится от первого же удара. Ведь его, меч, только что клали перед изваянием Перуна и заклинали именем грозного и справедливого Бога: «Не дай совершиться неправде!»

Сознание правоты придаёт силы и порою выводит нас из безнадёжных, казалось бы, ситуаций. А в древности за справедливость сражался не только сам человек, но и его меч, наделённый разумом и нравственным чувством…

Герою одной из славянских легенд довелось изобличить собственную мать в гнусной измене: злая женщина надумала погубить сына-богатыря и погубила бы, не выручи его любимая девушка. Потрясённый злодейством, богатырь тем не менее отказался поднять руку на мать.

«Рассуди нас», – сказал он мечу и бросил его высоко в небо. Преступница-мать подскочила к сыну и прижалась как можно теснее, но всё напрасно: справедливый меч поразил её насмерть…

Надо упомянуть и ещё об одном обычае. Знаменитые мечи во все времена отличались не только великолепным клинком, но и богато отделанной рукоятью. Чаще всего в этом видят лишь стремление к красоте да тщеславие воина плюс желание мастера изготовить и выгодно продать драгоценное оружие. Всё это так, хотя учёные доказывают, что богатый наряд воина и дорогое оружие представляло собой скорее дополнительный вызов врагу: «Попробуй-ка отними, коли не боишься…»

Однако в первую очередь драгоценные украшения были… своего рода подарками мечу за верную службу, знаками любви и благодарности хозяина. Вот сколько удивительного и таинственного можно рассказать о мече. А ведь здесь упомянуты лишь немногие свойства из тех, что ему приписывались.

Отнюдь не случайно даже персонажи современных «космических» боевиков, путешествующие на звездолётах, очень часто решают смертельный спор не на бластерах, а… на вполне средневековых мечах. Причём меч положительного героя почти наверняка какой-нибудь «особенный». Что поделаешь – никуда нам не деться от исторической памяти, более того – от глубинной памяти мифа.

У тех, кто носил мечи, был совсем другой закон жизни и смерти, другие отношения с Богами, чем у обычных мирных людей… Учёные упоминают и о любопытной иерархии разных видов оружия, существовавшей, к примеру, у древних германцев. Лук в ней стоит на самом последнем месте. Оно и понятно, ведь застрелить врага можно из укрытия, не подходя к нему близко и не подвергаясь опасности. А на самой высшей ступени – меч, спутник истинных воинов, исполненных мужества и воинской чести.

[Олег Бунтарев]

Сабля, кинжал и боевой нож

В нашем представлении сабля служит неотъемлемым атрибутом мусульманского воина. Тем не менее турецкие археологи, специально занявшиеся этим вопросом, установили: с VII по ХIV век у арабов и персов, как и в Западной Европе, господствовал прямой меч. Он и по форме клинка был схож с западноевропейским, отличаясь в основном рукоятью.

Сабля же впервые появилась в VII–VIII веках в евразийских степях, в зоне влияния кочевых племён, где главной военной силой были отряды лёгких всадников, действовавших на просторе. Родина сабли – территория, где археологи находят древнейшие искривлённые клинки, – простирается от Венгрии, Чехии и Северного Причерноморья до Алтая и Южной Сибири. Отсюда этот вид оружия и начал распространяться среди народов, которым силою исторических обстоятельств приходилось иметь дело с кочевниками.

Повествуя о временах седой старины, русская летопись противопоставляет хазарскую саблю и обоюдоострый славянский меч. Хазары, рассказывает летописец, вышли к поселениям днепровских славян и предложили им выплачивать дань – не то, мол, худо будет. Славяне, посовещавшись, вынесли незваным гостям… по мечу «от дыма», то есть от каждой семьи. «Недобрая это дань!» – поглядев на грозные клинки, решили хазары. И ни с чем убрались восвояси.

Другая летописная сцена противопоставления меча и сабли – знаменитый эпизод 968 года. Русский воевода «замирился» с печенежским вождём и обменялся с ним оружием: подарил ему кольчугу, щит и меч. Печенег отдарил воеводу конём, саблей и стрелами – классическим набором вооружения конного степняка.

Тем не менее в том же Х веке наши предки понемногу берут саблю на вооружение, а в дальнейшем она даже несколько теснит меч. Однако дело здесь вовсе не в том, что она была «вообще» более прогрессивным оружием, как иногда пишут. Всякое оружие появляется там, где оно может быть использовано с наибольшим успехом, и тогда, когда оно нужно. Карта археологических находок свидетельствует, что в Х– ХIII веках (особенно после 1000 года) сабля была весьма популярна у конных воинов Южной Руси, то есть в местах, где происходили постоянные стычки с кочевниками. Специалисты пишут: по своему назначению сабля – оружие маневренной конной борьбы. Благодаря изгибу клинка и лёгкому наклону рукояти в сторону лезвия сабля в бою не только рубит, но и режет; при небольшой кривизне и обоюдоостром конце годится она и для колющего удара.

С другой стороны, меч был более древним общеевропейским оружием, за ним стояла могучая сила традиций (см. главу «Справедливый меч»). Меч годился и конному, и пешему, тогда как сабля была исключительно оружием всадника. По всей видимости, преимущества перед мечом в домонгольское время сабля у нас так и не получила, во всяком случае в центральных и северных областях. В батальных эпизодах летописей меч упомянут пятьдесят четыре раза, сабля – десять раз. На сохранившихся миниатюрах, по подсчётам учёных, изображены двести двадцать мечей, сабель же – сто сорок четыре. А в ХIII веке, для которого характерно усиление защитных доспехов, на первый план снова выходит тяжёлый рубящий меч, а с ним – и утяжелённая сабля.

Сабли Х—ХIII веков изогнуты несильно и притом равномерно. Делали их примерно так же, как и мечи: были клинки из лучших сортов стали, были и попроще. Вот только украшений и орнамента, за исключением некоторых драгоценных экземпляров, в целом поменьше. Видимо, из-за того, что сабле в те времена не сопутствовала такая «аура», как мечу.

По мнению археологов, сабли того времени формой клинка напоминают шашки образца 1881 года, но длиннее их и пригодны не только для всадников, но и для пеших. В Х—ХI веках длина клинка составляла около 1 м при ширине 3,0–3,7 см, в ХII веке он удлиняется на 10–17 см и достигает ширины 4,5 см, увеличивается и изгиб. Такие же тенденции изменения свойственны и саблям наших соседей-кочевников – печенегов, половцев, венгров.

Носили саблю в ножнах, причём, судя по её расположению в погребениях воинов, как у пояса, так и за спиной, кому как было удобней. Археологами найдены небольшие пряжки от узких портупейных ремней.

Любопытно, что славяне, сами воспринявшие саблю у соседей, до некоторой степени способствовали её проникновению в Западную Европу. По мнению специалистов, именно славянские и венгерские мастера в конце Х – начале ХI века изготовили шедевр оружейного искусства – так называемую саблю Карла Великого, ставшую позднее церемониальным символом Священной Римской империи. Вообще же в европейском воинском обиходе сабля появилась позже, чем на Руси: во Франции – в середине ХIII века, в Сербии – в ХIV веке, в Германии – около 1500 года. Любопытно также, что славянское название этого оружия вошло во многие западноевропейские языки, в том числе французский, немецкий и скандинавские. Откуда оно попало к нам – вопрос остаётся открытым. Некоторые филологи считают, что из венгерского, но другие учёные это оспаривают.

Итак, сабля проникла в Европу с Востока. Но и из Европы на Русь пришли некоторые принятые там виды оружия. Правда, у нас они из-за специфики местных условий широкого распространения не получили.


1. Воин с саблей. С миниатюры Радзивилловской летописи. XV век. 2, 4, 5. Сабли. XI – первой половины XIII века. 3, 6, 7, 8. Сабли черноклобуцких памятников. Сабли 2, 4, 5, 6, 7 – показаны с навершиями и деталями ножен в том виде, в каком были найдены

Один из этих видов оружия – большой боевой нож, или «скрамасакс». В V – начале VIII века эти ножи, длина которых достигала 0,5 м, а ширина – 2–3 см, были любимым оружием франков – группы германских племён, давших современное название Франции. В VI–VII веках кое-где на севере континентальной Европы скрамасаксы даже вытеснили из обихода обоюдоострые мечи. Другое германское племя – саксы – считало, что даже именем своим обязано этим боевым ножам, наводившим ужас на врагов. Судя по сохранившимся изображениям, носили их в ножнах, которые располагались вдоль пояса воина, горизонтально. Скрамасаксы употреблялись и в Скандинавии, и на Руси, но для IХ—Х веков это оружие было уже архаично. Находки его у нас немногочисленны, а в ХI веке скрамасакс, по-видимому, исчезает совсем.

«Боевыми» учёные называют все ножи более 20 см длиной, но делались ли они специально для боя или для универсального применения, сказать невозможно. Ясно одно: каждый воин имел при себе нож, удобный хозяйственный и походный инструмент, который, конечно, мог сослужить службу и в бою. Летописи, однако, упоминают их применение лишь при богатырских единоборствах, при добивании поверженного врага, а также во время особо упорных и жестоких сражений, когда в ход пускали не то что ножи – любую подвернувшуюся утварь. Ношение за голенищем «засапожных» ножей, отмеченное памятниками литературы, археологически ещё не подтверждено.


Боевые ножи: 1 – скрамасаксы, 2 – подсайдашный нож, т. е. носившийся при саадаке, 3 – засапожный нож, 4 – нож походный, 5 – кинжалы

Другая разновидность холодного оружия, не нашедшая широкого применения в домонгольской Руси, – это кинжал. Для той эпохи их обнаружено ещё меньше, чем скрамасаксов. Учёные пишут, что в состав снаряжения европейского рыцаря, в том числе русского, кинжал вошёл лишь в ХIII веке, в эпоху усиления защитной брони. Кинжал служил для поражения противника, одетого в броню, во время тесного рукопашного боя. Русские кинжалы ХIII века похожи на западноевропейские и имеют такой же удлинённо-треугольный клинок.

[Олег Бунтарев]

Копьё

Судя по археологическим данным, наиболее массовыми видами оружия были такие, которые могли использоваться не только в сражении, но и в мирном обиходе: на охоте (лук, копьё) или в хозяйстве (нож, топор). Военные столкновения происходили нередко, но главным занятием народа они не были никогда.

Наконечники копий очень часто попадаются археологам и в погребениях, и на местах древних сражений, уступая по массовости находок лишь наконечникам стрел. Учёные шутят, что, когда наконец решено было рассортировать многочисленные находки и привести их в систематический порядок, им пришлось буквально «продираться сквозь лес копий». Тем не менее наконечники копий домонгольской Руси удалось разделить на семь типов и для каждого проследить изменения в течение веков, с IХ по ХIII.


1. Всадник с копьем из Сильвестровского списка. XIV век. 2. Копья и наконечники копий. Образцы характерных типовых форм. IX–XIII века

При составлении книги мне не раз приходилось убеждаться, что о каждом «пункте» материальной или духовной культуры древних славян, будь то Бог Грозы, простая ложка или закладка новой избы, можно написать отдельную большую работу – откуда пошло, как развивалось, во что превратилось в дальнейшем, как (о материальном предмете) делали и с какими поверьями связывали. В этом смысле не представляют исключения и копья. Чтобы не растягивать чрезмерно эту главу и не утонуть в обильном материале, расскажем лишь о трёх неправильных представлениях, почему-то укоренившихся в нашем сознании и даже проникших в произведения, претендующие на историческую достоверность.


Наконечники сулиц. X–XIII века

Во-первых, многие убеждены, что древнерусские воины, пользуясь копьями, метали их во врага. Батальные сцены иных исторических романов пестрят фразами типа: «просвистело метко пущенное копьё…» Во-вторых, когда спрашиваешь кого-нибудь, что такое рогатина, люди после некоторого раздумья чаще всего тычут в воздухе двумя растопыренными пальцами – дескать, что-то вроде вил или рогульки. И в-третьих, конных витязей наших былин очень любят изображать изготовившимися к «рыцарскому» таранному удару копьём, нимало не задумываясь, в каком веке такой приём появился.

Начнём по порядку.

Как рассказывается в соответствующих главах, меч и топор – оружие ближнего боя – были предназначены для нанесения рубящего удара. Колющим оружием рукопашной служило копьё. Учёные пишут, что копьё пешего воина IХ—Х веков общей длиной несколько превосходило человеческий рост: 1,8–2,2 м. На прочное деревянное древко («древо», «стружие», «оскепище») около 2,5–3,0 см толщиной насаживали втульчатый наконечник до полуметра длиной (вместе со втулкой). К древку он крепился заклёпкой или гвоздём. Формы наконечников бывали различны, но, по убеждению археологов, преобладали удлинённо-треугольные. Толщина наконечника доходила до 1 см, ширина – до 5 см, причём оба режущих края остро оттачивались. Кузнецы изготавливали наконечники копий разными способами; бывали цельностальные, бывали и такие, где прочная стальная полоса помещалась между двумя железными и выходила на оба края. Такие лезвия получались самозатачивающимися, так как железо стирается легче стали.


Наконечники рогатины. X–XIII века

Подобное копьё служило не для метания. Очень похожие, кстати, бытовали у скандинавов. Викинги часто украшали серебряной насечкой втулку наконечника копья, что и позволяет отличать скандинавские копья, найденные в нашей земле: у славян такого обыкновения археологи не прослеживают. Зато скандинавские саги сохранили для нас красочные описания копий и их боевого применения. Древко копья иногда защищали металлическим покрытием, чтобы враг не мог с лёгкостью его перерубить. Подобное копьё викинги называли «кол в броне». А вот как им сражались: «…он закинул за спину щит и, взяв обеими руками копьё, рубил им и колол…» Древнерусские документы, упоминая об ударе копьём, употребляют аналогичные выражения. А скандинавские археологи добавляют: «Посмотрите на эту замечательную насечку. Можно ли представить себе, чтобы такое богато украшенное оружие использовали всего один раз?»

Для метания наши предки использовали специальные дротики – «сулицы». Их название происходит от глагола «сулить», имевшего значение «совать» и «метать». Как доказано специалистами, сулица представляла собой нечто среднее между копьём и стрелой. Длина её древка доходила до 1,2–1,5 м, соответственно меньше были и все остальные размеры. Наконечники же чаще были не втульчатые, как у копий, а черешковые, причём – любопытная деталь – прикреплялись к древку сбоку, входя в дерево лишь загнутым нижним концом. Вот это – типичное оружие «одноразового использования», которое почти наверняка терялось в бою. Археологи относят сулицы с более широкими наконечниками к охотничьим, к боевым же – снабжённые узким, прочным наконечником, способным пробить доспех и глубоко войти в щит. Последнее было немаловажно, так как сулица, засевшая в щите, мешала воину маневрировать им, прикрываясь от ударов. Поворачивая щит, чтобы обрубить торчащее древко, воин опять-таки подвергал себя опасности…

Заметим, что в исключительных случаях, в упорных сражениях, когда необходимо любой ценой поквитаться с противником, копья, бывало, метали. И точно так же случалось, что сулицами кололи в ближнем бою. Наши летописи упоминают и о тех и о других случаях, но всегда – как исключение, как иллюстрацию к жестокости боя. Вот пример. Израненный воин, лёжа среди мёртвых, видит неосторожно подошедшего к нему вражеского полководца. Под руку воину попадает сулица – и тут уже «не до правил»…

Возвращаясь к копьям, нарочно предназначенным для пешего рукопашного боя, упомянем о наконечниках особого рода, которые попадаются археологам в пластах, относящихся к ХII веку и позже. Их вес достигает 1 кг (при весе обычного наконечника 200–400 г), ширина пера – до 6 см, толщина – до 1,5 см. Длина лезвия – 30 см. Впечатляет и внутренний диаметр втулки: поперечник древка доходит до 5 см. Наконечники эти по форме напоминают лист лавра. В руках могучего и опытного воина такое копьё могло пробить самый прочный доспех, в руках охотника – остановить медведя и кабана. Вот это-то грозное копьё и называют рогатиной. Впервые рогатина появляется на страницах летописи при описании событий ХII века (что соответствует и археологическим данным) как боевое оружие, но в дальнейшем она всё более переходит в разряд охотничьих копий. Учёные указывают, что рогатина – русское изобретение, ничего подобного в других странах на сегодняшний день не обнаружено. И даже в соседнюю Польшу слово «рогатина» проникло из русского языка.


Воин с копьем

В том же «рыцарственном» ХII веке распространяется и таранный удар копьём в конном бою. Собственно, копья на Руси использовались всадниками и раньше (длина такого копья достигала 3,6 м), существовали – по крайней мере с Х века – и характерные для кавалерийских пик наконечники в виде узкого четырёхгранного стержня. Но в IХ—ХI веках всадники наносили удар копьём сверху вниз, предварительно замахнувшись рукой. Какой силы были эти удары, следует из сообщений летописей, где повсеместно встречается выражение: «изломил своё копьё». «Изломить копьё» становится чуть ли не синонимом сражения, при том что переломить при ударе с замаха трёхсантиметровое древко задача не из простых. Но в ХII веке утяжеляется защитный доспех, изменяется и посадка воина-всадника теперь он упирается в стремена прямыми ногами. И воины постепенно перестали замахиваться копьём. Они всё чаще прижимали локоть к правому боку, предоставляя коню взять разбег для удара. В Западной Европе такой приём появился в начале ХI века, но, как и на Руси, широкое распространение получил в середине следующего столетия.

[Олег Бунтарев]

Боевой топор

Этому виду оружия, можно сказать, не повезло. Былины и героические песни не упоминают топоров в качестве «славного» оружия богатырей, на летописных миниатюрах ими вооружены разве что пешие ополченцы. Зато почти в любом издании, где речь заходит о вооружении и боевых действиях викингов, непременно упоминаются «огромные секиры». В результате укоренилось мнение о топоре как об оружии для Руси нетипичном, чужом. Соответственно, в художественных произведениях его «вручают» либо нашим историческим противникам, либо отрицательным персонажам, чтобы таким образом подчеркнуть их злодейский характер. Мне приходилось даже читать, будто русский народ «испокон веку» осмысливал топор как нечто «тёмное и гнусное» и даже «человеконенавистническое»…


1. Секира. 2. Чекан. 3. Топор

Подобное убеждение весьма далеко от истины и, как обычно, происходит от незнания предмета. О том, какой смысл в действительности придавали топору наши предки-язычники, говорится в главе «Перун Сварожич». Редкость же упоминания его в летописях и отсутствие в былинах учёные объясняют тем, что топор был не слишком удобен для всадника. Между тем раннее средневековье на Руси прошло под знаком выдвижения на первый план конницы как важнейшей военной силы. Если обратиться к карте археологических находок, можно убедиться, что на севере Руси боевые топоры находят значительно чаще, нежели на юге. На юге, в степных и лесостепных просторах, конница рано приобрела решающее значение. На севере, в условиях пересечённой лесистой местности, ей было развернуться труднее. Здесь долго преобладал пеший бой. Ещё в ХIII веке, по сообщению летописи, новгородцы порывались спешиться перед сражением, заявляя своим военачальникам, что не желают «измереть на конех», предпочитая биться пешими, «яко отцы наши». Пешими сражались и викинги – даже если к месту битвы приезжали верхом.

Между прочим, миф об «огромных секирах», для простого поднятия которых требовалась «невероятная сила», тотчас развеивается, стоит заглянуть в любую учёную книгу. Боевые топоры, будучи похожи по форме на рабочие, бытовавшие в тех же местах, не только не превосходили их размерами и весом, но, наоборот, были меньше и легче. Археологи часто пишут даже не «боевые топоры», а «боевые топорики». Древнерусские памятники также упоминают не «огромные секиры», а «топоры лёгки». Тяжёлый топор, который нужно заносить двумя руками, – орудие лесоруба, а не оружие воина. У него в самом деле страшный удар, но тяжесть его, а значит, неповоротливость, даёт врагу хороший шанс увернуться и достать секироносца каким-нибудь более маневренным и лёгким оружием. А кроме того, топор надо нести на себе во время похода и «без устали» махать им в бою!

Специалисты считают, что славянские воины были знакомы с боевыми топорами самого разного образца. Есть среди них и такие, что пришли к нам с запада, есть – с востока. В частности, Восток подарил Руси так называемый чекан – боевой топорик с обухом, вытянутым в виде длинного молотка. Подобное устройство обуха обеспечивало своего рода противовес лезвию и позволяло наносить удары с отменной точностью. Скандинавские археологи пишут, что викинги, приезжая на Русь, именно здесь познакомились с чеканами и отчасти взяли их на вооружение. Тем не менее в ХIХ веке, когда решительно всё славянское оружие объявлялось по своему происхождению либо скандинавским, либо татарским, чеканы были признаны «оружием викингов». Забавное впечатление производят иллюстрации некоторых тогдашних художников, где викинги идут навстречу славянам, держа в руках оружие, которое, по авторитетному мнению учёных, им предстояло через несколько столетий у славян же заимствовать!

Гораздо более характерны для викингов были секиры, которые археологи называют «широколезвийными». Ничего уж такого «огромного» (кроме метрового топорища) в них нет: длина лезвия – 17–18 см (редко до 22 см), ширина тоже чаще всего 17–18 см. Вес – от 200 до 450 г; для сравнения – вес крестьянского рабочего топора составлял от 600 до 800 г. Такие топоры распространились около 1000 года по всему северу Европы. Пользовались ими от Карелии до Британии, в том числе и в таких местах, где викинги появлялись редко, например в центральных областях Польши. Учёные признают скандинавское происхождение широколезвийных секир. Но это не значит, что всякий, кто их делал или ими сражался, непременно был скандинавом.

Ещё один вид боевых топориков – с характерной прямой верхней гранью и лезвием, оттянутым вниз, – чаще встречается на севере Руси, главным образом в районах со смешанным населением, где рядом жили славянские и финские племена. Учёные так и называют эти секиры – «русско-финскими». Топорики подобной формы, судя по археологическим данным, появились в Норвегии, Швеции и Финляндии ещё в VII–VIII веках. В Х—ХII веках они становятся типичными для Финляндии и северо-востока Руси.

Выработался на Руси и свой собственный, «национальный» вид боевых топоров – что, кстати, лишний раз подтверждает неправильность мнения о чужеродности этого вида оружия для славян. Конструкция таких топоров удивительно рациональна и совершенна. Их лезвие несколько изогнуто книзу, чем достигались не только рубящие, но и режущие свойства. Форма лезвия такова, что коэффициент полезного действия топора приближался к единице: вся сила удара концентрировалась в средней части лезвия, так что удар получался поистине сокрушительным. По бокам обуха помещались небольшие отростки – «щекавицы», тыльная часть также удлинялась специальными «мысиками». Они предохраняли рукоятку, когда засевший топор приходилось раскачивать туда-сюда после сильного удара. Таким топором можно было совершать разнообразные движения и в первую очередь – наносить мощный вертикальный удар.

Не случайно топоры этого вида бывали (в зависимости от размеров) и рабочими, и боевыми. Начиная с Х века они широко распространились по Руси, становясь наиболее массовыми. Другие народы по достоинству оценили русское изобретение. Археологи находят топорики такого типа в Волжской Болгарии, Скандинавии, Польше, Чехии и Прибалтике. Но эти находки датируются более поздним временем, так что даже самым упорным норманнистам остаётся только признать восточнославянское происхождение топоров данного вида.

Упомянем одну любопытную деталь. На лезвиях некоторых боевых секир учёные нет-нет да и обнаруживают… дырочку. Её назначение очень долго было предметом научного спора. Одни считали дырочку магическим знаком, другие – украшением, третьи – производственным клеймом, четвёртые полагали, что в дырочку вставлялся металлический стержень, чтобы топор не слишком глубоко входил при ударе, пятые доказывали, что в неё продевали проволочное кольцо с привязанной верёвкой – подтягивать секиру обратно к себе после броска в цель. В действительности всё оказалось куда практичней и проще. По мнению многих археологов, дырочка служила для пристёгивания на лезвие матерчатого чехла, «да ся человек не обрежет». А кроме того, за неё топор вешали у седла или на стену.

Некоторые учёные по аналогии с дырочкой на секире предлагают вспомнить копья эпохи бронзы, в наконечниках которых тоже делались отверстия. Подобные копья археологи находят в степной зоне России, а также в Дании и в Китае. Установлено, что их отверстия служили для крепления кожаных или матерчатых кисточек, подвесок, даже фигурок – вроде того как в наши дни оформляется конец древка военного знамени. Сохранилось одно древнекитайское копьё – к отверстиям в его наконечнике прикреплены на цепочках миниатюрные фигурки пленников, висящих, словно на дыбе, с вывернутыми руками…


Боевые топоры. Образцы основных форм. X–XIII века

Итак, топор был универсальным спутником воина и верно служил ему не только в бою, но и на привале, а также при расчистке дороги для войска в густом лесу. Право же, неплохо бы помнить об этом авторам произведений, которые заставляют своих героев рубить мечами кусты и деревья или колоть дрова для костра. Гораздо большего уважения заслуживают наблюдения восточных путешественников, которые своими глазами видели славянских воинов в начале Х века. Записи эти свидетельствуют, что наши предки в боевом походе постоянно носили при себе не только меч, но также топор, нож и другие необходимые инструменты, вплоть до пилы – целый арсенал «орудий ремесленника».

В заключение сделаем ещё одно замечание. Чем отличается «секира» от «топора» и есть ли между ними различие? В археологической литературе оба эти слова употребляются вперемежку, как синонимы. В древнерусских литературных памятниках чёткого различения также нет. Зато в художественной литературе «секирой» чаще называют боевой, а не рабочий топор: видимо, грознее звучит.

Тем не менее часть филологов настаивает, что «топором» в основном именовали как раз боевой топор, а «секирой» – рабочий. Во всяком случае, именно слово «топор» перешло из языка восточных славян в язык далёкой Исландии, закрепившись в нём как одно из названий боевого топора. Интересно, что славянские и германские языки в этом случае как бы «обменялись» названиями. Наши предки употребляли ещё один синоним «топора» – забытое ныне слово «брадва» (“брадовь”, “брады”). Языковеды полагают, что в глубочайшей древности это слово перешло к нам из языка германцев. Причём «брадва» не случайно похожа на «бороду». И германцам, и нашим предкам оттянутое вниз лезвие топора казалось «бородатым». Уже знакомую нам широколезвийную секиру в Исландии так и называли – «бородатый топор»…

[Олег Бунтарев]

Булава, палица, дубина

Когда говорят «булава», чаще всего представляют себе то чудовищное грушеобразное и, видимо, цельнометаллическое оружие, которое художники так любят привешивать на запястье или к седлу нашему богатырю Илье Муромцу. Вероятно, оно должно подчёркивать тяжеловесную мощь былинного персонажа, который, пренебрегая утончённым «господским» оружием вроде меча, сокрушает врага одной физической силой. Возможно также, что здесь сыграли свою роль и сказочные герои, которые если уж заказывают себе у кузнеца булаву, так непременно «стопудовую»…


Булавы из железа. (XI–XIII века): 1 – булавы пирамидальной формы с шипами, 2 – булавы-«клевцы»

Между тем в жизни, как водится, всё было гораздо скромнее и эффективней. Древнерусская булава представляла собой железное или бронзовое (иногда заполненное изнутри свинцом) навершие весом 200–300 г, укреплённое на рукояти длиной 50–60 см и толщиной 2–6 см. Рукоять в некоторых случаях обшивалась для прочности медным листом. Как пишут учёные, булава употреблялась в основном конными воинами, была вспомогательным оружием и служила для нанесения быстрого, неожиданного удара в любом направлении. Булава кажется менее грозным и смертоносным оружием, нежели меч или копьё. Однако прислушаемся к историкам, которые указывают: далеко не всякий бой раннего средневековья превращался в схватку «до последней капли крови». Довольно часто летописец заканчивает батальную сцену словами: «…и на том разошлись, и раненых было много, убитых же мало». Каждая сторона, как правило, желала не истребить врага поголовно, а лишь сломить его организованное сопротивление, заставить отступить, причём бегущих преследовали отнюдь не всегда. В таком бою было вовсе не обязательно заносить «стопудовую» булаву и по уши вколачивать недруга в землю. Его вполне достаточно было «ошеломить» – оглушить ударом по шлему. И с этой задачей булавы наших предков справлялись отлично.


Многошипные булавы различных форм. XI–XIII века

Судя по археологическим находкам, булавы проникли на Русь с кочевого Юго-Востока в начале ХI века. Среди древнейших находок преобладают навершия в виде куба с четырьмя шипами пирамидальной формы, расположенными крестообразно. При некотором упрощении эта форма дала дешёвое массовое оружие, распространившееся в ХII—ХIII веках среди крестьян и простых горожан: булавы делали в виде кубов со срезанными углами, при этом пересечения плоскостей давали подобие шипов. На некоторых навершиях такого типа имеется сбоку выступ-«клевец». По мнению учёных, булавы-«клевцы» предвосхищают «молоты с клювом сокола», распространившиеся в ХV веке и служившие для дробления тяжёлых, прочных доспехов.


1. Шаровидная головка булавы с выпиленными ребрами. XIII век. 2. Шестоперы. XIV–XV века

Однако развитие шло не только по линии упрощения. Тогда же, в ХII—ХIII веках, появились навершия весьма сложной и совершенной формы – с шипами, торчавшими во всех направлениях таким образом, чтобы на линии удара в любом случае оказался выступ – один или несколько. Эти навершия в основном отливали из бронзы, что первоначально ввело учёных в досадное заблуждение: в музейных каталогах и даже в научных трудах их причисляли к эпохе бронзы лишь на том основании, что они были сделаны из упомянутого металла!

Многошипные булавы в руках опытных мастеров-литейщиков подчас превращались в настоящие произведения искусства. Пространство между шипами заполняли мелкими выпуклостями и плетёным узором. На некоторых навершиях узор сплющен и смят: эти булавы побывали в сражениях…

Археологи установили, что мастер делал вначале восковую модель, придавая податливому материалу нужную форму. Затем модель обмазывали глиной и нагревали: воск вытекал, а в образовавшуюся пустотелую форму вливали расплавленную бронзу. Но булав требовалось немало, и восковую модель делали не для каждой. Форму-слепок можно было получить и с готового навершия, только в этом случае глиняную форму разделяли надвое, а потом скрепляли: на готовом слитке получался характерный шов, который в дальнейшем заглаживали напильником. Отлив по восковой модели одно навершие, мастер затем уже с него изготавливал несколько форм. Разойдясь по рукам, изделия порой попадали в руки других, часто менее квалифицированных ремесленников, те делали копию с копии – и так далее. Интересно следить за тем, как учёные, знакомясь с копиями разного качества, постепенно выходят на главные центры художественного ремесла…

Кроме железа и бронзы, на Руси ещё делали навершия для булав из «капа» – очень плотного нароста с причудливой волнистой структурой волокна, который встречается на берёзах.

А с ХII—ХIII веков археологам попадаются шаровидные головки булав, у которых рёбра, предназначенные для удара, выпилены. Учёные считают такие булавы непосредственными предшественниками знаменитых шестопёров – булав с шестью рёбрами «перьями», историю которых в Западной Европе и на Руси принято начинать с ХIV века.

Как мы видели выше, булавы нередко становились массовым оружием. С другой стороны, сверкающая позолоченная булава, изделие хорошего мастера, делалась порой и символом власти. Это отмечено, в частности, у русских, украинцев, турок, венгров и поляков. В ХVI веке, например, булавы ещё служили оружием, но уже появились и специальные, церемониальные: их отделывали золотом, серебром и дорогими каменьями и, конечно, использовали не для сражений.


1. Палица. XIII век. 2. Булава. XII век

В том же ХVI веке, по-видимому, закрепляется в русском языке и само слово «булава», первоначально имевшее смысл «шишка», «набалдашник». Во всяком случае, впервые встречается оно в письменных документах начала ХVII века. Как же именовали это оружие в более ранние времена? В древнерусских летописях встречаются два термина, смысл и употребление которых не оставляет сомнений, что речь идёт именно о булавах. Первый из них это «жезл ручной», упоминаемый в произведениях ХI века. Второй термин «кий». В главе «Кузница и мельница» было рассказано об одном из значений этого слова «молот». Однако оно имело ещё смысл «посох», «тяжёлая палка», «дубинка». Между тем булава есть не что иное, как наследница первобытной дубины, боевая разновидность молота. А по-сербски «кий» и значит до сих пор – «булава».


Всадник с булавой в руке

Что же касается древних дубин, наши предки славяне отлично сохранили память о временах, когда ещё не были известны металлы и люди «бились палицами и камнями». Об этом говорилось в главе «Мать Земля и Отец Небо». Деревянные дубины истлели в земле, не дождавшись лопат археологов, но из письменных источников известно, что они очень долго находились на вооружении. В самом деле: палицу мог изготовить себе самый последний ополченец, у которого не было даже приличного лука, не говоря уже о мече. Арабский путешественник Х века, рассказывая о вооружении встретившихся ему славян, упоминает дубинки. Их носили у пояса, в бою же стремились ударить противника по шлему. Иногда дубинки метали. Происхождение слов «палица» и «дубинка» в комментариях, надо думать, не нуждается. Другим названием палицы было «рогдица» или «рогвица».