Передышка будет краткой,
Но успеем покурить,
Перекрестимся украдкой,
Снова будем фрицев бить,
Мины будут выть протяжно,
Застрекочет пулемет,
В общем-то, теперь не важно,
Пуля где тебя найдет.
А пожить-то как охота,
Сердце ёкает подчас,
Да, родимая пехота,
Эх, и вдарят нам сейчас!
Зубы сводит от досады,
И вспотели руки сразу,
Выползают.… Ну и гады!
Во придумали заразу!
Молча мы переглянулись,
Толковать о чем теперь?
Напоследок затянулись…
Ну, махина, ну и зверь!
Если честно, как-то брюхо
Резко спазмами скрутило,
И во рту вдруг стало сухо,
Правда, вскоре отпустило…
А танки медленно и важно,
Как на параде держат строй,
И суждено видать, отважно,
Принять нам, Ваня,
Смертный бой!
Не робей, второй мой номер,
Повезет, быть может, нам,
Но, покуда я не помер,
Фрицам я еще задам!
Бронебойное ружье-то
Крепко я в руках держу,
Да, родимая пехота,
Я ещё им покажу!
Правильно ты мыслишь, Ваня,
Ты гранатки припаси,
А то не встретит нас маманя…
Тьфу, ты, Боже упаси!
Ах, ты мелкий потрох сучий,
Огрызаешься-то как!
В башню, гад тебе ползучий,
И разэдак и разтак!
Ну, еще патрон, Ванюша,
Угостим сейчас врага,
На, вражина, кушай, кушай!
Еще хочешь пирога?
В реве боя все смешалось,
Среди дыма и огня,
В том бою опять решалось:
Я его, иль он - меня!
Фашист меток был, не скрою,
Здесь расчеты все просты…
Земля смешалась с нашей кровью,
Только вздрогнули кусты…
Мы проститься не успели
И даже что-то прохрипеть,
Но наш патрон достал до цели,
Танку суждено сгореть!
Жаль, увидеть не придется
Чудную картину ту,
Враг проклятый не прорвется,
Не возьмет он высоту!
Пусть хоть треснет он от злости,
Нас ему не одолеть,
Ну а наши, Ваня, кости,
Будут здесь, в окопе тлеть…
Выпала судьба такая:
Сгинуть у высотки той,
Вспомни нас, страна родная,
За наш выпей упокой…
Глава VII. Встреча.
Уже темнеет. Двигаемся медленно, вышли на проселочную дорогу. Позади остались посадки невысокого кустарника желтой акации. Вдруг впереди различаю группу людей. Вооружённые. Борис тоже их видит. Остановились. А если опять немцы? Сердце гулко ухает в груди. Автомат наготове. Подошли ближе.
- Слава богу, не фрицы!- вырвалось у Бориса.
У-ф-ф, отлегло. Это наши, красноармейцы. Четверо. И самое главное - у них машина! Они тоже настороженно оглядели нас.
- Кто такие?- спросил строго высокий угрюмый мужчина со «шпалами» в петлицах.- И где фрицы, которые, как вы выразились, слава богу, не мы?
Мы стали рассказывать, перебивая друг друга. Нас внимательно выслушали, кое-какие детали рассказа даже заставили повторить дважды, это касательно того, где мы видели немцев, а также о раненом капитане.
- Вот что, хлопчики,- после некоторого раздумья сказал, наконец, офицер.- Вы я вижу молодцы! Комсомольцы, небось?
- Собираемся вступить…- быстро сказал я.
- Отлично.… Вот вам на помощь двоих моих ребят. Иващенко, Корытко!- окликнул он кого-то из своей небольшой группы.- Укажите им дорогу, выручать надо капитана.… Значит, немцы за переездом?- ещё раз переспросил он, обращаясь ко мне.
Я кивнул, потом мне в голову пришла хорошая идея:
- Разрешите разведку?- при этих словах Борька аж подпрыгнул.
- Ага! Значит, ты в разведку, а я как та тётя Мотя!?- обиженно воскликнул он.
- Отставить! Какая такая тётя Мотя?- строго прикрикнул офицер.
Мы опустили головы. Действительно, как детский сад, ей богу!
- Товарищ…- я замялся, боясь ошибиться в звании (и ошибся бы, перепутав майора с подполковником, как позже выяснилось), но нашелся:- Товарищ командир, мы в штатском, даже если нарвёмся на фрицев, проще будет…- я чуть не сказал «отмазаться», но вовремя спохватился,- проще будет ввести в заблуждение, подумают местные…
Подполковник внимательно на меня посмотрел. После недолгого раздумья сказал намного мягче:
- М-да.… А ведь верно ты говоришь, хлопчик.… Давай-ка уж, прогуляйся до разъезда, а вы…- он повернулся к Борьке,- идите на помощь капитану.… Это, брат, сейчас поважнее разведки-то,- он хлопнул Борьку по плечу,- это тебе не тётя Мотя!
Борька спорить не стал, но всё же насупился.
- Да осторожно, ребятки!- напутствовал он нас, когда мы двинулись каждый в свою сторону.- А ты,- окликнул он меня,- давай вон по той ложбинке, да смотри, только взглянуть и обратно. Понял?
- Так точно!- бодро ответил я. Подполковник одобрительно хмыкнул.
И вот я уже иду к той самой ложбинке. Иду налегке. Автомат приказали оставить. Это меня огорчило, конечно, но всё правильно: посмотреть и вернуться, шума не поднимать. Короче, лишняя тяжесть. В тени кустарника я чувствовал себя в достаточной безопасности. Но вот спасительные заросли и кончились. Горит какое-то здание. От него на разъезде отсветы пламени. Место открытое. Я, недолго думая, ложусь и двигаюсь вперёд по-пластунски. Ах, Андрей Юрьевич, Андрей Юрьевич, вот довелось бы ещё раз встретиться с вами, уж я бы рассказал, как эта ваша наука, которую вы так основательно вдолбили в наши головы, меня выручала и спасала от реальной гибели!
Ползу, значит, по какой-то канаве, темно уже, хорошо ещё отсветы пожаров освещают путь, и в то же время плохо, меня-то они тоже освещают. Впереди железнодорожная насыпь, слева - в нескольких десятках метров догорающий дом. Внимательно оглядываюсь. Никаких немцев. Ну и отлично! Решаю возвращаться. Осторожно поднимаюсь, глаза и уши навострил. Вижу в отблесках пламени автомобиль. Наш, ЗИС-5, кажется так он назывался. В его кузов какие-то люди загоняют других людей. Прикладами автоматов! Так, стоп, нет, у автоматов нет прикладов! Очередь! Тьфу, ты, пропасть! Да это немцы! Падаю и быстро назад! В этот момент послышался и тяжелый гул моторов. События недавнего прошлого сразу заставили сердце сжаться. Танки! Первое желание - скорей удрать отсюда! Но что я скажу? Слышал звон, да не знаю, где он? А может это и не танки вовсе? А может наши? Нужно убедиться. Гул из-за насыпи. Ползу по бурьяну. Карабкаюсь по песчаной насыпи к рельсам. В этот момент вспыхнула осветительная ракета. Я знаю, что наши называли их «лампами». Всё вокруг залил её фосфоресцирующий свет. Окружающее пространство сразу приобрело нереальные, призрачные очертания. Вот зараза! Я как на ладони! Залёг. С другой стороны, пока она горит, можно всё более-менее рассмотреть. Мне нужно увидеть, что там, за насыпью. Приподнимаюсь. Да, там танки. Пытаюсь сосчитать, но потом сбиваюсь. Много. Слышу автоматную очередь. По рельсам зазвякали пули. Это от разъезда. Значит, заметили. Надо смываться. Скатился с насыпи, бегу и с маху попадаю в какую-то яму. О, эти чёртовы ямы! Глубокая. На воронку не похожа. Стены крутые. Окоп? Да, нет, большая. Да чёрт его знает.
Совсем рядом топот, немецкие выкрики: « Вайтер, вайтер! Шнеллер!» « Дальше, дальше! Быстро!»- сразу вспомнил уроки немецкого и нашу фрау Цыц (так мы звали нашу учительницу немецкого языка). Но у меня с немецким очень непростые отношения. На уровне «два с плюсом», ну или «три с минусом», что обычно фрау Цыц мне и ставила. А топот совсем рядом. Стреляют на ходу. Я замер и прижался к стенке своего ненадёжного убежища. Даже дыхание затаил. Сердце, блин, так бухает в груди, что ощущение, будто этот стук сейчас будет услышан бегущими немцами! Пробежали. Под рукой нащупал что-то. Мягкое. Не то пальто, не то ещё что-то. Вспыхнувшая очередная «лампа» дала возможность рассмотреть: немецкий китель. А рядом - планшетка или небольшая сумка. Свет осветительной ракеты потух, я - хвать планшетку и одним махом вылетел наверх. Бегу со всех ног, уже не разбирая дороги. Только быстрее, быстрее к своим. Опять повесили «лампу». Я - носом в землю. Пополз, наткнулся на согнутую, покорёженную вывеску, при мертвенно-бледном свете фрицевского «осветителя» прочёл: станция Садовая. Ползу дальше. Ползу долго. Наконец-то, вот она, чернеющая впереди «эмка». Моему возвращению все обрадовались, особенно Борька, который вместе с остальными, а главное, с Верой и капитаном, уже был здесь. Подполковник внимательно выслушал мой доклад.
- Молодчина, парень,- он хлопнул меня по плечу,- а вот за это…- он потряс добытой планшеткой,- Ну, короче, отдельный будет разговор…- он крепко пожал мне руку.
Ну, я, естественно, довольно заулыбался, и конечно, не сумел скрыть своей радости. В «Эмку» должна была сесть Вера по распоряжению подполковника Рутковского (а что это был именно он, мне потом оживлённо рассказал Борька, и о том, как Вера бросилась к своему командиру на шею, с воплем: «Алексей Матвеевич, родненький!»- и заревела. Рассказал и о том, как капитана Краскина бережно положили в машину, а потом, услышав отдалённую автоматную стрельбу, Рутковский приказал приготовиться к бою, и даже ему, Борьке, вернул трофейный автомат, вздохнув, правда при этом, и сказав: «Эх, пацан…»). Вера сказала:
- Я без вас, Алексей Матвеевич, никуда не поеду!
На что Рутковский отреагировал сурово и без скидок на пол и возраст:
-Отставить, боец Стрельникова, разговоры! Марш в машину! Наряд вне очереди за пререкания с командиром! А ну, живо выполнять приказ!
Вера быстро юркнула в машину.
- А вы, товарищ подполковник?- спросил пожилой боец, севший за руль.
- Вперёд, Семёнов!- махнул рукой Рутковский.
Машина уехала. А я, Борька, подполковник и ещё двое солдат, соблюдая большую осторожность двинулись за ней пешим ходом. На удивление, расположение полка, откуда, оказывается, был Рутковский и его бойцы, оказалось совсем рядом.
« Однако, как же близко немцы!»- промелькнуло у меня в голове.
А Борис всё рассказывал мне вполголоса то, что успел узнать и услышать, пока меня не было. Оказывается, днем немецкие танки и автоматчики атаковали одну из батарей полка. Тяжело был ранен командир батареи. Командование взял на себя комиссар. Зенитчики открыли по танкам огонь прямой наводкой. Как раз про этот бой нам немного рассказала Вера Стрельникова.
Мы шли и негромко переговаривались и совсем не знали, что шагали рядом с самим командиром 748-го зенитно-артиллерийского полка! Да и скажи нам в тот момент об этом, мы бы и не поверили! Откуда нам было знать, что комполка днём, как правило, руководит дивизионами с КП, с вышки, а ночью… Ночью ездит по подразделениям вверенного ему полка на своей черной «Эмке» и часто с группой разведчиков выясняет местонахождение противника!
Что представляла собой батарея зенитно-артиллерийского полка? Четыре тяжеленных орудия-85-миллиметровые
пушки на четырех колесах каждая, два пулемёта и приборы: дальномер (четырехметровая труба) и ПУАЗО-3- прибор управления артиллерийским зенитным огнём, сообщавшийся с основным орудием синхронной передачей и помогающий ему бить точно по цели. А ещё землянки - сплошные нары. И очень много девушек, совсем молодых, 17-18 лет. Девушки были связистами, прибористами, дальномерщиками. У орудий, в основном, стояли мужчины. Правда, я знаю, были и зенитные батареи полностью из девчат. Очень много наших девчонок - камышанок было в 1077 зенитно-артиллерийском полку. Но мы попали в расположение 748-го, в район Дар-горы. Этот район совсем недавно представлял собой тихую окраину города. Маленькие домики с полисадничками, огороды, сады.… За ними сразу - пустынная серая холмистая местность, прорезанная оврагами, поросшая мелким кустарником. Сейчас же это линия обороны полка.
Последнее время часто вижу во сне
Тех девчонок, в форме не по росту,
Им бы, милым, радоваться солнцу и весне
Да они и радовались, по-девичьи просто.
Голосам суровость старались придать,
Но куда ее спрячешь, эту юность кипучую,
А то, что они могут в бою свои жизни отдать,
Вызывало к фашистам ненависть жгучую.
Жестокая штука- наука войны,
Она не щадит солдата,
А я до сих пор вижу страшные сны,
Как гибли наши девчата…
- Товарищ командир!- голос дрожит и на глазах слезинки,
- Сорок третьего размера нам выдали ботинки!
Разрешите в туфельках бить врага проклятого,
Ведь ноги-то у нас размера тридцать пятого!
Застревает в горле пересохшем ком,
Но он всё же справился с собой:
- Бойцы, враг ворвался в наш дом,
Разрешаю в туфлях идти в бой!
-Ура-А-А!- и солдаты-девчонки
Не по уставу радостно скачут,
А белые наши березки плачут, родимые, плачут…
Я часто бессонницей маюсь,
вижу наших девчат средь берез,
А как усну, вновь и вновь просыпаюсь с лицом,
мокрым от слез…
В памяти моей годами неубитой,
Встают, как живые: Катя, Тоня, Любаша, Вера…
Черные туфли на земле кровавой, изрытой,
Туфли тридцать пятого размера…
ГЛАВА VIII. У зенитчиков.
Я, конечно, нагло соврал, что мне уже семнадцать (хотел сказать сразу восемнадцать, но побоялся, что не поверят). Сказал, что хочу на передовую, не зря ведь я записался в добровольцы! На что мне Рутковский просто сказал:
- А здесь, по-твоему, разве не передовая?- и засмеялся.- Немцев без бинокля видно!- Потом добавил:- 17 говоришь лет-то? Ты ври, да не завирайся, хорошо, если 16 исполнилось…
- Исполнилось…- буркнул я.
- Не волнуйся, вот подожди чуток, врежем немцам, остановить надо гадов, лично займусь тобой, и на довольствие поставим, а может и как боевую единицу оформим!
А насчет Борьки он был непреклонен:
- Пацан ещё, и речи быть не может! Какой боец Красной Армии!? Молодец он, конечно, но…
Но… Правда, не прогонял, и мы очень быстро нашли себе применение. Обосновались мы у связистов. Девчонки-связистки к нам очень привязались. Мы помогали им во всём и выполняли разные поручения. А поручения эти были, надо сказать, те ещё! Обстановка менялась с каждым часом. Всё реже были передышки. И в эти минуты короткого отдыха у всех была одна забота - поспать, отдохнуть хоть немного, хоть самую малость, расслабиться перед очередным налётом или вражеской атакой. Днём отбоя тревоги практически нет, небольшие перерывы для еды и короткого отдыха бывают, если позволяют немцы. Девчата все дежурят, кто - на вышке, кто- в боевом охранении. Спать им приходится урывками, совсем понемногу.
Мы помогаем во всем, к чему имеем допуск, и чем только можем. Досадно конечно, что не можем быть полноправными бойцами, но то, что принимают нашу помощь, а часто и сами за ней обращаются, не может не радовать! Кстати, опять про сон. Я теперь понимаю выражение «пушкой не разбудишь». Когда падали от усталости и мгновенно засыпали, бомбежка, взрывы, гул самолётов, стрельба орудий не мешали спать. Обычные слова: «Вставай!», «Хватит спать!»- хоть ори, разбудить не могли. Но стоило сказать или даже прошептать: « На пост!» или
« На боевое дежурство!», мгновенно просыпались и бегом по своим местам…
Часто доводилось и с донесениями бегать, ведь связь очень быстро выходила из строя. Бомбили и обстреливали нас нещадно. Например, однажды прекратилась связь с дивизионом. А без связи – это же как без рук! Связь – это всё! На поиски повреждения быстро отправился рядовой Груцкий. Вскоре телефон заработал, а боец не вернулся. Уже позже его нашли мертвым. А в руке были зажаты оба провода. Боец последним усилием воли сумел восстановить связь. Бывало и так, что связь только восстановят, а вскоре она опять пропадает. Очередной налёт или обстрел сделали своё чёрное дело.
Вот тогда и посылали кого-нибудь с донесением. И очень часто нас, потому что не было возможности посылать бойцов во время боя, каждый был на счету. К позициям полка в любой момент могли подойти немцы. Наша наземная разведка каждую ночь проводила далеко впереди боевых порядков полка.
Вот и сегодня они вернулись на рассвете. Сейчас они перекусят, немного отдохнут и снова по своим постам. Мы с Борькой с завистью смотрим им вслед…
Поручили нам и другое, не менее важное дело. На нашем участке появились снайперы. Житья от них не стало! Бои - боями, и война - войной, но кормить людей нужно было! Мы с Борькой часто носили бойцам еду. Привязывали по три больших термоса: два - по бокам, один - на спину и вперёд! Тяжело, конечно, но тащить надо: люди под непрерывным огнём, по нескольку суток без еды. Фишка в том, что мы небольшого роста, особенно Борька, и когда мы шли по ходу сообщения, по окопам, пригибаясь совсем немного, нас не было видно. А более высоким солдатам приходилось очень низко нагибаться, а это мешали сделать привязанные термоса. Никогда не забыть мне, как добрели лица солдат, когда я, навьюченный термосами, добирался к ним!
- Ребята, каша, каша пришла!- обрадовано кричал первый, кто меня замечал. И бросался ко мне навстречу, помогать отстегивать тяжелые баклажки… Если позволяла обстановка, бойцы тут же принимались за еду, нахваливая дымящуюся немудреную пищу, будто это были самые изысканные деликатесы. А я, глядя на них, вспоминал своего деда, того, из моего недавнего прошлого, где ему уже восемьдесят. Сколько же раз рассказывал он мне про эти свои «кашевые рейды», а я пропускал эти рассказы мимо ушей, слушая плеер, и кивая деду, будто бы внимательно его слушаю. Мне теперь было стыдно до того, что комок становился в горле. Я уже почти не вспоминал о своём времени. Оно мне уже казалось совершенно нереальным. Иногда я ловил себя на мысли, что на самом деле я всегда жил здесь, на войне, а всё, что было раньше - фантастический сон. И ещё я часто думал о маме. Как там она без меня? Мама, как же я был иногда невнимателен к тебе!! Как же мне хотелось уткнуться в её тёплые ладони!
… Шли дни. И с каждым днём положение обороняющихся, то есть наше, осложнялось. Один только я знал, как долго это будет продолжаться, и какие события будут сменять друг друга. Что к 10 сентября 48-й танковый корпус 4-й танковой армии Гота, потеснив войска 64-й армии, займут южнее города Ельшанку и Купоросное и выйдут на берег Волги. К исходу 12 сентября линия фронта будет уже от двух до десяти километров от города. А с 11 по 15 сентября 4-я танковая армия после тяжелых боёв овладеет большей частью районов Сталинграда, расположенных к югу от реки Царица. А 14 сентября 6-я армия Паулюса захватит Мамаев курган- господствующую над всем городом высоту, и 15 сентября обе немецкие армии- 4-я танковая и 6-я, соединятся у реки Царица. 16 сентября город в основном будет в руках немцев, кроме промышленных объектов, расположенных на севере до района Рынка. А с 27 сентября начнутся бои за заводские посёлки «Красный Октябрь» и « Баррикады», а с 4 октября бои развернутся непосредственно в цехах этих заводов! Знал, но, разумеется, благоразумно помалкивал, ведь в итоге всё равно будет победа! Вот об этом я говорил всегда и много, но такая уверенность была у всех, вернее почти у всех. У связистов было хорошо, но мы с Борькой по-прежнему мечтали попасть к разведчикам. И попали. Началось с того, что мы с ним (самовольно конечно) стали совершать вылазки. Мы вполне могли себе это позволить, ведь мы не были красноармейцами и никто не мог нас обвинить в дезертирстве или самовольстве. Что мы делали в своих вылазках? Сначала мы лазали по разбитым домам, развалинам.
Мы находили много ценного. Ценного в том смысле, что нужного бойцам. Ну, например, очень туго было с куревом, а мы иногда приносили настоящие папиросы и сигареты, которые каким-то чудом уцелели и попадались в развалинах. Находили хорошо сохранившиеся простыни, одеяла и тому подобное, это могло пригодиться и бойцам и раненым. Или попадалось что-то уцелевшее из добротной посуды. Мы всё найденное тащили на батарею и сдавали прижимистому старшине Коноваленко. Он неизменно выговаривал нам за наши вылазки, но с удовольствием поцокав языком, оценивал наши находки, которым всегда находилось быстрое и достойное применение…
Случилось так, что зенитчики оказались без продуктов. Сначала говорили, что сгорели от бомбёжки крупные армейские склады. Потом - якобы тыл округа в спешном порядке эвакуировался, и забыл или не успел передать в тыл фронта, сменившего округ, аттестаты на пищевое довольствие частей ПВО. Кроме того, в городе бомбёжками были разбиты хлебозаводы. Командование организовало выпечку хлеба у местного населения, дома и печи которых еще сохранились в пригороде и близлежащих посёлках. Вот нас и загрузили этой работой: носить хлеб. Мы с Борькой, кроме этого, много находили укупоренных банок в уцелевших погребах разрушенных домов. (Август - самое урожайное время и до превращения города в руины 23 августа, многие женщины, конечно, успели наготовить запасов на зиму). Повезло однажды даже раздобыть несколько ящиков консервов, « бычки в томатном соусе», за что нас похвалил даже сам подполковник Рутковский, а уж старшина Коноваленко, тот, вообще, расцеловал прямо в чумазые физиономии.
Да, прав, конечно, Рутковский. Здесь у нас и есть передовая. КП полка пока, правда, в тылу. Тыл- это для немецких танков и пехоты конечно. А для авиации нет таких понятий. Бомбят без разбору. Налёт за налётом. Я уже различаю по гулу моторов, кто есть кто. Вот Ю-87, при подлёте к объекту бомбёжки они один за другим падают на крыло, и вниз, с сумасшедшим воем. На них устанавливались сирены, отсюда и этот истошный звук. Вот про них-то и говорили «музыканты». А ещё – «лаптёжники», потому что у них шасси неубирающиеся с обтекателями очень напоминали ноги в лаптях.
«Юнкерсы» пикируют почти до земли, швыряют бомбы и поливают из пулемётов. Иногда, особенно в последнее время, вместе с бомбами вниз летят куски рельсов, пустые бензиновые бочки, всякие железяки. Это добавляет воя и свиста. Очень неприятно… Буквально леденит душу, особенно в первый раз. Желание одно - зарыться глубже и не слышать, не слышать! Опять душераздирающий вой, опять взрывы!! Ушли.… Но не все. Один «музыкант» доигрался. Взорвался за железной дорогой у станции Садовой. Так тебе и надо, урод!
Из большинства дивизионов на КП снова поступают доклады и донесения о том, что немецкие танки и пехота атакуют батареи. Наземных войск мало. Зенитчики по-прежнему ведут огонь из орудий по танкам и самолётам, из винтовок и автоматов по пехоте. Комполка на вышке. Вышка- это сооружение над командным пунктом полка, который расположен в блиндаже под несколькими накатами толстых брёвен. Крыши нет, только маскировочная сетка на всякий случай. Невысокий барьер, но не для укрытия. Возле него телефоны, бинокли и прочие оптические приборы для наблюдения за воздухом. Мне два раза пришлось туда сбегать. Оттуда видно всё. Труднее всего шестой батарее. Там сплошной дым. Батарею постоянно бомбят «Юнкерсы», обстреливает артиллерия. И всё-таки они живут, сражаются. Связь с ними прервалась. Я прошу разрешения попытаться восстановить, комполка не разрешает, посылает кого-то другого. Обидно конечно, но обижаться времени нет, да и приказы командира не обсуждаются, это ещё Андрей Юрьевич нам твёрдо втолковал. Бои с танками и пехотой идут и справа от нас – в долине реки Царицы. Там немцы рвутся к центру города.
К нам, на Дар-гору, к КП вышла группа бойцов и командиров- остатки шестой батареи. Многие из них ранены. Все усталые. На вопросы отвечают неохотно. Оказывается, на батарее осталось одно исправное орудие, но кончились совсем снаряды. Большие потери среди личного состава. Посланный на восстановление связи боец нашёл обрыв, и комполка дал приказ оставшимся в живых отойти. Вот это герои! Сражались до последнего снаряда! И если бы не приказ - не ушли бы. Подполковник знал это, поэтому и отдал приказ отойти…
На Дар-горе всё чаще и чаще рвутся снаряды. С визгом резаного поросёнка прилетают крупнокалиберные мины. О бомбах вообще молчу. В полку большие потери. Однажды позади нас что-то с чудовищным скрежетом зашипело, что мы невольно втянули головы в плечи. Мы оглянулись и были потрясены величественным и грозным зрелищем. В небо уносились с шипением и скрежетом огненные хвосты. Это были залпы ставшей уже знаменитой «Катюши».
- « Катька!» « Катюша!» Давай, родная! Жги гадов, милая!- понеслись отовсюду восторженные крики…
… А в другой раз что-то два раза противно скрипнуло, прогрохотало, утробно проскрежетало, будто два огромных листа железа потёрлись друг о друга, а в наших боевых порядках стали рваться мины страшной разрушительной силы. Это был немецкий шестиствольный миномёт, или « Ванюша», как назвали его позже. Наверное, немцы его создали в противовес нашей «Катюше»…
Мы с Борькой часто теряем друг друга из вида. То меня куда-нибудь унесёт, то его. И когда вновь встречаемся, радости нет предела: живы!
Но положение нашего полка и пехотных подразделений, что сражаются с нами бок о бок, с каждым часом сложней. Постоянный артиллерийский и миномётный огонь, бомбёжки… Потери всё тяжелее. Командиры и политработники обязательно рассказывают о том, как сражаются бойцы на батареях. Нет, никаких собраний не проводится. Для этого нет совершенно никакой возможности. Просто тот же комполка, батарейный комиссар, другие офицеры коротко информирует тех, кто находится на КП или на вышке, и просят рассказать остальным.
Так мы узнали о том, что молодой коммунист Василий Долганов, командир орудия из десятой батареи, со своим расчётом из оставшегося единственного орудия в подразделении уничтожил немецкий танк, семь автомашин с пехотой. Прямой наводкой уничтожил до роты фашистских автоматчиков.
Взвод прикрытия двенадцатой батареи под командованием Николая Сенченко уничтожил гранатами и бутылками с зажигательной смесью восемь танков. Сам был ранен, но из окопов не ушел.
Лейтенант Юрий Беляев, с группой бойцов ночью в разведке наткнулись на немецкие танки. Почему-то без танкистов. Вернулись, доложили. Раздобыли где-то трактор. Беляев ночью зацепил танк и приволок в наше расположение. Теперь из него ведёт огонь по врагу…
Даша Даниленко. Дашу послали на КП батареи, вынесенный вперёд, за позиции, чтобы она оказала помощь тяжело раненому бойцу. Взяла она винтовку, две гранаты и неглубокой балочкой, где бегом, где по-пластунски пробралась. Рана у бойца оказалась очень тяжелой. Нужен врач, операция. Даша взвалила бойца на себя и под прикрытием сумерек решила вынести раненного. По пути встретились два немца. Даша сумела с раненным залечь за какой-то пригорок и стала отстреливаться. Патроны кончились. Раненый боец умолял бросить его, только оставить гранату - он подорвёт и себя и этих гадов. Мысль Даше понравилась. Зажала гранату с выдернутой чекой, и они с бойцом затихли. Немцы решили, что перестреляли их, и пошли в открытую. А когда подошли ближе, девушка бросила гранату, да так удачно, что обоих наповал. Добралась до батареи, раненого солдата отправили в тыл. Позднее Даше вручили медаль «За отвагу».
Мы с Борькой завидовали дикой завистью: «Воюют же люди! А мы тут на побегушках!»
