Рассказы о войне, написанные для детей. Сергей Алексеев

[Амина]

РАССКАЗЫ О ВЕЛИКОЙ МОСКОВСКОЙ БИТВЕ

ХОЛМ ЖИРКОВСКИЙ

   Осень коснулась полей Подмосковья. Падает первый лист.
   30 сентября 1941 года фашистские генералы отдали приказ о наступлении на Москву.
   «Тайфун» — назвали фашисты план своего наступления. Тайфун — это сильный ветер, стремительный ураган. Ураганом стремились ворваться в Москву фашисты.
   Обойти Москву с севера, с юга. Схватить советские армии в огромные клещи. Сжать. Раздавить. Уничтожить. Таков у фашистов план.
   Верят фашисты в быстрый успех, в победу. Более миллиона солдат бросили они на Москву. Тысячу семьсот танков, почти тысячу самолётов, много пушек, много другого оружия. Двести фашистских генералов ведут войска. Возглавляют поход два генерал-фельдмаршала.
   Началось наступление.
   На одном из главных участков фронта фашистские танки двигались на населённый пункт Холм Жирковский.
   Подошли к посёлку фашисты. Смотрят. Что он танкам — какой-то там Холм Жирковский. Как льву на зубок горошина.
   — Форвертс! Вперёд! — прокричал офицер. Достал часы. Посмотрел на время: — Десять минут на штурм.
   Пошли на Жирковский танки.
   Защищали Холм Жирковский 101-я мотострелковая дивизия и 128-я танковая бригада. Засели в окопах солдаты. Вместе со всеми сидит Унечин. Не лучше других, не хуже. Солдат как солдат. Пилотка. Винтовка. Противогаз. На ногах сапоги кирзовые.
   Ползут на окопы танки. Один прямо идёт на Унечина. Взял Унечин гранату в руку. Зорко следит за танком. Ближе, ближе фашистский танк.
   — Бросай, бросай, — шепчет сосед по окопу.
   Выжидает Унечин.
   — Бросай же, леший тебя возьми! — уже не шепчет — кричит сосед.
   Не бросает Унечин. Выждал ещё минуту. Вот и рядом фашистский танк. Сосед уже было глаза зажмурил. Приготовился к верной смерти. Однако видит: поднялся Унечин, швырнул гранату. Споткнулся фашистский танк. Мотором взревел и замер.
   Схватил Унечин бутылку с горючей жидкостью. Вновь размахнулся. Опять швырнул. Вспыхнул танк от горючей смеси.
   Улыбнулся Унечин, повернулся к соседу, пилотку на лбу поправил.
   Кто-то сказал:
   — Вот это да, браток! Выходит, дал прикурить фашистам.
   Рассмеялись солдаты и снова в бой.
   Слева и справа идёт сражение. Не пропускают герои танки.
   Новую вынул солдат гранату. Бутылку достал со смесью. Рядом поставил гранату и жидкость. Ждёт.
   Новый танк громыхнул металлом. И этот идёт на Унечина. Кто-то опять сказал:
   — Зверь на ловца бежит.
   Выждал Унечин минуту, вторую, третью…
   «Бросай же, бросай!» — снова крикнуть хотел сосед. Однако губы зажал, сдержался.
   Ещё минута, и вновь граната кошкой под танк метнулась. А следом бутылка с горючей смесью. Вспыхнул и этот танк.
   Улыбнулся Унечин. Пилотку на лбу поправил. Третью достал гранату. Вынул бутылку с горючей смесью. Рядом её поставил.
   Слева и справа грохочет бой. Не пропускают герои танки.
   Десять минут прошло… тридцать минут прошло. Час продолжается бой, два — не стихает схватка. Смотрят с тревогой на часы фашистские офицеры. Давно уже нужно пройти Жирковский. Застряли они в Жирковском.
   Более суток держались советские бойцы под Холмом Жирковским. Подбили и подожгли 59 фашистских танков. Четыре из них уничтожил солдат Унечин.
   К исходу суток пришёл приказ на новый рубеж отойти солдатам. Меняют бойцы позиции. Вместе со всеми идёт Унечин. Солдат как солдат. Не лучше других, не хуже. Пилотка. Винтовка. Противогаз. На ногах сапоги кирзовые.
   Идут солдаты. Поднялись на бугор, на высокое место. Как на ладони перед ними лежит Холм Жирковский. Смотрят солдаты — батюшка свет! — всё поле в подбитых танках: земли и металла сплошное месиво.
   Кто-то сказал:
   — Жарко врагам досталось. Жарко. Попомнят фашисты наш Холм Жирковский.
   — Не Жирковский, считай, Жарковский, — кто-то другой поправил.
   Посмотрели солдаты опять на поле:
   — Конечно же, Холм Жарковский!
   Слева, справа идут бои. Всюду для фашистов Холмы Жарковские.

СИЛА

   Наступают фашисты. С юга идут на Брянск, на Орёл. С севера движутся к Калинину. Идут на Вязьму, Калугу, Юхнов.
   Город Юхнов. Река Угра. Здесь на Угре под Юхновом обороняли солдаты мост.
   Вышли к мосту фашисты. Танки столпились. Сгрудилась артиллерия. Пехота забила весь правый берег. Необходима для войск переправа. Нужен фашистам мост.
   Смотрят солдаты на фашистские пушки, на танки, на правый берег:
   — Братцы, сила смотри какая!
   Глянешь на эту силу, и вправду, как молот, сила. Мало здесь наших войск. Обороняет мост совсем небольшой отряд, немногим больше стрелковой роты. Защищает мост и солдат Гаркуша.
   Молод совсем Гаркуша. Первый бой впереди у солдата. Расположились бойцы в окопах. Обещали солдатам помощь. Ждут защитники свежей силы.
   Пошли фашисты на штурм моста. Открыли пулемётный огонь по нашим. Изрешетили весь левый берег. Несутся теперь в атаку. Вот-вот и захватят мост.
   Бьются солдаты отважно. Не подпускают к мосту фашистов. И всё же понимает Гаркуша: не устоять им без свежей силы. Ожидают бойцы подкрепления.
   — Где же помощь? — тревожиться стал Гаркуша. — Не удержим мы левый берег.
   И вдруг смотрит солдат — отходят назад фашисты.
   Доволен Гаркуша.
   — Ура!
   Видимо, помощь прибыла.
   Только «Ура!» прокричал солдат, как открыли фашисты миномётный огонь по нашим. Минным градом штурмуют берег. Снова идут в атаку. Вот-вот и захватят мост. Вместе со всеми в бою Гаркуша. Присмотрелся к другим молодой солдат. Грозен в бою Гаркуша.
   — А ну, подходи. А ну, подходи! — Это фашистам кричит Гаркуша. Винтовка в руках у Гаркуши как пулемёт стреляет.
   Стойко дрались солдаты. Смотрит Гаркуша — отходят фашисты.
   Доволен Гаркуша: значит, добавилась к нашим сила, значит, помощь и вправду прибыла.
   Ударила по нашему берегу фашистская артиллерия. Всковырнули, как плуги, снаряды землю. Вспахали металлом берег.
   Снова фашисты в атаку идут на мост. Не сдаётся упрямый мост. Не пропускают солдаты вперёд фашистов. Оживился совсем Гаркуша:
   — Ура! Братцы, не трусь! Братцы, вперёд!
   На атаку врагов ответили наши солдаты своей атакой. Вместе с другими бежит Гаркуша. Кончик штыка, как алмаз, сверкает.
   Смотрит Гаркуша — отходят фашисты.
   Доволен солдат Гаркуша: значит, снова добавилась к нашим сила, значит, вовремя помощь прибыла.
   Повернулся Гаркуша назад, посмотреть на героев, на тех, кто прибыл. За спиной у солдата пустое поле. Глянул налево, глянул направо. Не видно нигде пополнения. Всё те же кругом бойцы — друзья по геройской роте.
   — Где же сила? Была же сила? — смотрит солдат на соседа. — Где же оно, пополнение?
   Пожимает сосед плечами: о чём, мол, солдат толкует?
   Смутился Гаркуша, стоит в удивлении.
   Где она, сила? Была же сила! Клянётся солдат — была!
   Три дня бойцы у Угры держались. Не пропускали вперёд фашистов.

МЦЕНСК

   Отступают наши войска. Отходят. Сильнее враг.
   С юга дорогу на Москву пробивает танковая армия под командованием генерала Гейнца Гудериана.
   Рвутся, рвутся вперёд фашисты. Прорвали фашистские танки советский фронт. Мчатся вперёд машины.
   Дорога к Москве открыта! Дорога к Москве открыта!
   С хода ворвались фашисты в Орёл. Мчатся дальше, спешат на Тулу.
   Между Орлом и Тулой — Мценск.
   К Мценску подходят фашистские танки. Утро. Встал Гейнц Гудериан. Помылся. Побрился. Сел генерал за завтрак.
   Гейнц Гудериан генерал заслуженный. В особом почёте среди фашистов. Ценят его в Берлине.
   «Кто самый примерный у нас генерал?»
   «Гейнц Гудериан».
   «Кто самый у нас решительный?»
   «Гейнц Гудериан».
   «Кто знает одни победы?»
   «Гейнц Гудериан. Гейнц Гудериан. Гейнц Гудериан!»
   Льются к Гудериану рекой награды. Привык генерал к победам, к успехам, к наградам, к почестям. «Быстроногий Гейнц» — называют его в Германии.
   Завтракает Гудериан, сидит за столом, рассуждает:
   — Сегодня мы будем в Мценске. Завтра мы будем в Плавске. В Плавске, в Плавске… — стал напевать генерал.
   Рад генерал успехам.
   — Завтра мы будем в Плавске, послезавтра мы будем в Туле. В Туле, в Туле, — сказал Гудериан.
   Задумался, что-то в уме прикинул:
   — Послезавтра мы будем в Туле. Ещё день, ещё два…
   Позавтракал, собрался, отправился в штаб генерал. Углубился в штабные карты. Смотрит на стрелки, смотрит на даты:
   — Ещё день, ещё два…
   И вот уже видит Москву Гудериан.
   — Москва, Москва… — стал напевать генерал.
   Вдруг вбегает к нему адъютант:
   — Танки! Танки, мой генерал!
   Не понимает Гейнц Гудериан, почему так кричит адъютант и какие танки.
   — Русские танки! — кричит адъютант.
   Под городом Мценском дорогу фашистам преградили советские танки.
   Мало танков советских было. Однако силён удар. Умно поступали танкисты: применяли засады, заслоны, били прямой наводкой, атаковали фашистов в борт — там, где на танках броня слабее. 133 танка потеряли фашисты в боях под Мценском.
   Задержались и здесь фашисты. Приводят себя в порядок. Даже комиссия специальная была созвана. Изучает комиссия — как это так, почему, чудом каким подбито здесь столько фашистских танков.
   Не напевает уже генерал Гудериан. Не поётся ему. Нет желания. Нет настроения.

[Амина]

ВЯЗЬМА

   Привольны поля под Вязьмой. К небу бегут холмы.
   Слова из были не выкинешь. Под городом Вязьмой большая группа советских войск попала к врагу в окружение. Довольны фашисты.
   Сам Гитлер, предводитель фашистов, звонит на фронт:
   — Окружены?
   — Так точно, наш фюрер, — рапортуют фашистские генералы.
   — Сложили оружие?
   Молчат генералы.
   — Сложили оружие?
   Вот смелый один нашёлся.
   — Нет. Осмелюсь доложить, мой фюрер… — Генерал что-то хотел сказать.
   Однако Гитлер отвлёкся чем-то. На полуслове прервалась речь.
   Вот уже несколько дней, находясь в окружении, советские солдаты ведут упорные бои. Сковали они фашистов. Срывается фашистское наступление. Застряли враги под Вязьмой.
   Снова Гитлер звонит из Берлина:
   — Окружены?
   — Так точно, наш фюрер, — докладывают фашистские генералы.
   — Сложили оружие?
   Молчат генералы.
   — Сложили оружие?
   — Нет.
   Страшная брань понеслась из трубки.
   — Осмелюсь доложить, мой фюрер, — пытается что-то сказать тот, смелый. — Наш Фридрих Великий ещё сказал…
   Однако не слушает дальше фюрер. Бросил с досадой трубку.
   Снова проходят дни. Не утихают бои под Вязьмой. Застряли, завязли враги под Вязьмой.
   Вяжет их Вязьма, вяжет. За горло рукой взяла!
   В гневе великом фюрер. Снова звонок из Берлина.
   — Сложили оружие?
   Молчат генералы.
   — Сложили оружие?!
   — Нет, — за всех отвечает смелый.
   Снова брызнул поток нехороших слов. Заплясала мембрана в трубке.
   Притих генерал. Переждал. Уловил минутку:
   — Осмелюсь доложить, мой фюрер, наш великий, наш мудрый король Фридрих ещё сказал…
   Слушает Гитлер:
   — Ну, ну так что же сказал наш Фридрих?
   — Фридрих Великий сказал, — повторил генерал, — русских нужно дважды застрелить. А потом ещё и толкнуть, мой фюрер, чтобы они упали.
   Буркнул что-то невнятное в трубку фюрер. Отсоединился берлинский провод.
   Целую неделю под Вязьмой не утихали бои. Неоценимой была для Москвы неделя. За эти дни защитники Москвы успели собраться с силами и подготовили для обороны удобные рубежи.
   Привольны поля под Вязьмой. К небу бегут холмы. Здесь на полях, на холмах под Вязьмой сотни лежат героев. Здесь, защищая Москву, совершили советские люди ратный великий подвиг.
   Знай!
   Запомни!
   Светлую память о них храни!

ГЕНЕРАЛ ЖУКОВ

   Командующим Западным фронтом — фронтом, в состав которого входило большинство войск, защищавших Москву, был назначен генерал армии Георгий Константинович Жуков.
   Прибыл Жуков на Западный фронт. Докладывают ему штабные офицеры боевую обстановку.
   Бои идут у города Юхнова, у Медыни, возле Калуги.
   Находят офицеры на карте Юхнов.
   — Вот тут, — докладывают, — у Юхнова, западнее города… — и сообщают, где и как расположены фашистские войска у города Юхнова.
   — Нет, нет, не здесь они, а вот тут, — поправляет офицеров Жуков и сам указывает места, где находятся в это время фашисты.
   Переглянулись офицеры. Удивлённо на Жукова смотрят.
   — Здесь, здесь, вот именно в этом месте. Не сомневайтесь, — говорит Жуков.
   Продолжают офицеры докладывать обстановку.
   — Вот тут, — находят на карте город Медынь, — на северо-запад от города, сосредоточил противник большие силы, — и перечисляют, какие силы: танки, артиллерию, механизированные дивизии…
   — Так, так, правильно, — говорит Жуков. — Только силы не вот здесь, а вот тут, — уточняет по карте Жуков.
   Опять офицеры удивлённо на Жукова смотрят. Забыли они про дальнейший доклад, про карту.
   — Слушаю дальше, — сказал командующий.
   Вновь склонились над картой штабные офицеры. Докладывают Жукову, какова боевая обстановка у города Калуги.
   — Вот сюда, — говорят офицеры, — к югу от Калуги, подтянул противник мотомехчасти. Вот тут в эту минуту они стоят.
   — Нет, — возражает Жуков. — Не в этом месте они сейчас. Вот куда передвинуты части, — и показывает новое место на карте.
   Остолбенели штабные офицеры. С нескрываемым удивлением на нового командующего смотрят. Уловил Жуков недоверие в глазах офицеров. Усмехнулся.
   — Не сомневайтесь. Всё именно так. Вы молодцы — обстановку знаете, похвалил Жуков штабных офицеров. — Но у меня точнее.
   Оказывается, побывал уже генерал Жуков и под Юхновом, и под Медынью, и под Калугой. Прежде чем в штаб — поехал прямо на поле боя. Вот откуда точные сведения.
   Во многих битвах принимал участие генерал, а затем Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков — выдающийся советский полководец, герой Великой Отечественной войны. Это под его руководством и под руководством других советских генералов советские войска отстояли Москву от врагов. А затем в упорных сражениях и разбили фашистов в Великой Московской битве.

МОСКОВСКОЕ НЕБО

   Было это ещё до начала Московской битвы.
   Размечтался в Берлине Гитлер. Гадает: как поступить с Москвой? Мучается — что бы сделать такое необычное, оригинальное. Думал, думал…
   Придумал такое Гитлер. Решил Москву затопить водой. Построить огромные плотины вокруг Москвы. Залить водой и город, и всё живое.
   — Сразу погибнет всё: люди, дома и Московский Кремль!
   Прикрыл он глаза. Видит: на месте Москвы бездонное плещется море!
   — Будут помнить меня потомки!
   Потом подумал: «Э-э, пока набежит вода…»
   — Ждать?!
   Нет, не согласен он долго ждать.
   — Уничтожить сейчас же! В сию минуту!
   Подумал Гитлер, и вот приказ:
   — Разбомбить Москву! Уничтожить! Снарядами! Бомбами! Послать эскадрильи! Послать армады! Не оставить камня на камне! Сровнять с землёй!
   Выбросил руку вперёд, как шпагу:
   — Уничтожить! Сровнять с землёй!
   — Так точно, сровнять с землёй, — замерли в готовности фашистские генералы.
   22 июля 1941 года, ровно через месяц после начала войны, фашисты совершили первый воздушный налёт на Москву.
   Сразу 200 самолётов послали в этот налёт фашисты. Нагло гудят моторы.
   Развалились в креслах своих пилоты. Всё ближе Москва, всё ближе. Потянулись фашистские лётчики к бомбовым рычагам.
   Но что такое?! Скрестились в небе ножами-шпагами мощные прожекторы. Поднялись навстречу воздушным разбойникам краснозвёздные советские истребители.
   Не ожидали фашисты подобной встречи. Расстроился строй врагов. Лишь немногие самолёты прорвались тогда к Москве. Да и те торопились. Бросали бомбы куда придётся, скорей бы их сбросить и бежать отсюда.
   Сурово московское небо. Крепко наказан непрошеный гость. 22 самолёта сбито.
   — Н-да… — протянули фашистские генералы.
   Задумались. Решили посылать теперь самолёты не все сразу, не общей кучей, а небольшими группами.
   — Будут наказаны большевики!
   На следующий день вновь 200 самолётов летят на Москву. Летят небольшими группами — по три, четыре машины в каждой.
   И снова их встретили советские зенитчики, снова их отогнали краснозвёздные истребители.
   В третий раз посылают фашисты на Москву самолёты. Неглупыми, изобретательными были генералы у Гитлера. Новый придумали план генералы. Надо самолёты послать в три яруса, решили они. Одна группа самолётов пусть летит невысоко от земли. Вторая — чуть выше. А третья — и на большой высоте, и чуть с опозданием. Первые две группы отвлекут внимание защитников московского неба, рассуждают генералы, а в это время на большой высоте незаметно к городу подойдёт третья группа, и лётчики сбросят бомбы точно на цели.
   И вот снова в небе фашистские самолёты. Развалились в креслах своих пилоты. Гудят моторы. Бомбы застыли в люках.
   Идёт группа. За ней вторая. А чуть поотстав, на большой высоте, третья. Самым последним летит самолёт особый, с фотоаппаратами. Сфотографирует он, как разрушат фашистские самолёты Москву, привезёт напоказ генералам…
   Ждут генералы известий. Вот и возвращается первый самолёт. Заглохли моторы. Остановились винты. Вышли пилоты. Бледные-бледные. Едва на ногах стоят.
   Пятьдесят самолётов потеряли в тот день фашисты. Не вернулся назад и фотограф. Сбили его в пути.
   Неприступно московское небо. Строго карает оно врагов. Рухнул коварный расчёт фашистов.
   Мечтали фашисты и их бесноватый фюрер уничтожить Москву до основ, до камня. А что получилось?
   Биты фашисты. Москва же стоит и цветёт, как прежде. Хорошеет от года к году.

[Амина]

ТУЛЬСКИЕ ПРЯНИКИ

   Тульский пряник вкусный-вкусный. Сверху корочка, снизу корочка, посередине сладость.
   Встретив героическое сопротивление советских войск на западе и на других направлениях, фашисты усилили свою попытку прорваться к Москве с юга. Фашистские танки стали продвигаться к городу Туле.
   Здесь вместе с Советской Армией на защиту города поднялись рабочие батальоны.
   Тула — город оружейников. Тульские рабочие сами наладили производство нужного вооружения.
   Одно из городских предприятий стало выпускать противотанковые мины. Помогали этому производству готовить мины и рабочие бывшей кондитерской фабрики. Среди помощников оказался ученик кондитера Ваня Колосов. Изобретательный он паренёк, находчивый, весёлый.
   Как-то явился Ваня в цех, где производили мины. Под мышкой папка. Раскрыл папку, в папке лежат наклейки. Наклейки были от коробок, в которые упаковывали на кондитерской фабрике тульские пряники. Взял Ваня наклейки. Подошёл к готовым минам. Наклейки на мины — шлёп, шлёп. Читают рабочие, на каждой мине написано: «Тульский пряник».
   Смеются рабочие:
   — Вот так фашистам «сладость».
   — Фрицам хорош «гостинец».
   Ушли мины на передовую к защитникам города. Возводят сапёры на подходах к Туле противотанковые поля, укладывают мины, читают на минах «тульский пряник».
   Смеются солдаты:
   — Ай да «сюрприз» фашистам!
   — Ай да «гостинец» фрицам!
   Пишут солдаты письмо рабочим: «Спасибо за труд, за мины. Ждём новую партию „тульских пряников“».
   В конце октября 1941 года фашистские танки подошли к Туле. Начали штурм города. Да не прошли. Не пропустили их советские воины и рабочие батальоны. На минах многие машины подорвались. Почти 100 танков потеряли фашисты в боях за Тулу.
   Понравилось советским солдатам выражение «тульские пряники». Всё, что из Тулы приходило теперь на фронт — снаряды и патроны, миномёты и мины, стали называть они тульскими пряниками.
   Долго штурмовали фашисты Тулу. Да всё напрасно. Бросали в атаку армады танков. Безрезультатно. Так и не прорвались фашисты к Туле.
   Видимо, «тульские пряники» хороши!

КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ



   1941 год. 7 Ноября. Годовщина Великой Октябрьской социалистической революции.
   Враг рядом. Советские войска оставили Волоколамск и Можайск. На отдельных участках фронта фашисты подошли к Москве и того ближе. Бои идут у Наро-Фоминска, Серпухова и Тарусы.
   Но как всегда, в этот дорогой для всех граждан Советского Союза день, в Москве, на Красной площади, состоялся военный парад в честь великого праздника.
   Когда солдату Митрохину сказали, что часть, в которой он служит, будет принимать участие в параде на Красной площади, не поверил солдат вначале. Решил, что ошибся, ослышался, что-то неверно понял.
   — Парад! — объясняет ему командир. — Торжественный, на Красной площади.
   — Так точно, парад, — отвечает Митрохин. Однако в глазах неверие.
   И вот замер Митрохин в строю. Стоит он на Красной площади. И слева стоят от него войска. И справа стоят войска. Руководители партии и члены правительства на ленинском Мавзолее. Всё точь-в-точь как в былое мирное время.
   Только редкость для этого дня — от снега бело кругом. Рано нынче мороз ударил. Падал снег всю ночь до утра. Побелил Мавзолей, лёг на стены Кремля, на площадь.
   8 часов утра. Сошлись стрелки часов на кремлёвской башне.
   Отбили куранты время.
   Минута. Всё стихло. Командующий парадом отдал традиционный рапорт. Принимающий парад поздравляет войска с годовщиной Великого Октября. Опять всё стихло. Ещё минута. И вот вначале тихо, а затем всё громче и громче звучат слова Председателя Государственного Комитета Обороны, Верховного Главнокомандующего Вооружёнными Силами СССР товарища Сталина.
   Сталин говорит, что не в первый раз нападают на нас враги. Что были в истории молодой Советской Республики и более тяжёлые времена. Что первую годовщину Великого Октября мы встречали окружёнными со всех сторон захватчиками. Что против нас тогда воевало 14 капиталистических государств и мы потеряли три четвёртых своей территории. Но советские люди верили в победу. И они победили. Победят и сейчас.
   — На вас, — долетают слова до Митрохина, — смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков.
   Застыли в строю солдаты.
   — Великая освободительная миссия выпала на вашу долю, — летят сквозь мороз слова. — Будьте же достойными этой миссии!
   Подтянулся Митрохин. Лицом стал суровее, серьёзнее, строже.
   — Война, которую вы ведёте, есть война освободительная, война справедливая. — И вслед за этим Сталин сказал: — Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!



   И сразу же вслед за речью Верховного Главнокомандующего по Красной площади торжественным маршем прошли войска. Шла пехота, шла артиллерия, кавалерийские части прошли по площади, прогремели металлом танки.
   И всё это здесь, на Красной площади, в этот тревожный час, казалось чудом, почти видением. И всё это, как в сказке, возникнув здесь, в центре Москвы, снова ушло на фронт, туда, где совсем рядом решалась судьба и Москвы, и всего Советского Союза.
   Шли солдаты. Шёл рядовой Митрохин. А рядом шагала песня:


    Пусть ярость благородная
    Вскипает, как волна,
    Идёт война народная,
    Священная война!

ПОДВИГ У ДУБОСЕКОВА

   В середине ноября 1941 года фашисты возобновили своё наступление на Москву. Один из главных танковых ударов врага пришёлся по дивизии генерала Панфилова.
   Разъезд Дубосеково. 118-й километр от Москвы. Поле. Холмы. Перелески. Чуть поодаль петляет Лама. Здесь на холме, на открытом поле, герои из дивизии генерала Панфилова преградили фашистам путь.
   Их было 28. Возглавлял бойцов политрук Клочков. Врылись солдаты в землю. Прильнули к краям окопов.
   Рванулись танки, гудят моторами. Сосчитали солдаты:
   — Батюшки, двадцать штук!
   Усмехнулся Клочков:
   — Двадцать танков. Так это, выходит, меньше, чем по одному на человека.
   — Меньше, — сказал рядовой Емцов.
   — Конечно, меньше, — сказал Петренко.
   Поле. Холмы. Перелески. Чуть поодаль петляет Лама.
   Вступили герои в бой.
   — Ура! — разнеслось над окопами.
   Это солдаты первый подбили танк.
   Снова гремит «Ура!». Это второй споткнулся, фыркнул мотором, лязгнул бронёй и замер. И снова «Ура!». И снова. Четырнадцать танков из двадцати подбили герои. Отошли, отползли уцелевших шесть.
   Рассмеялся сержант Петренко:
   — Поперхнулся, видать, разбойник.
   — Эка же, хвост поджал.
   Передохнули солдаты. Видят — снова идёт лавина. Сосчитали — тридцать фашистских танков.
   Посмотрел на солдат политрук Клочков. Замерли все. Притихли. Лишь слышен железа лязг. Ближе всё танки, ближе.
   — Друзья, — произнёс Клочков, — велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва.
   — Понятно, товарищ политрук, — ответили солдаты.
   — Москва!
   Вступили солдаты в битву. Всё меньше и меньше в живых героев. Пали Емцов и Петренко. Погиб Бондаренко. Погиб Трофимов. Нарсунбай Есебулатов убит. Шопоков. Всё меньше и меньше солдат и гранат.
   Вот ранен и сам Клочков. Поднялся навстречу танку. Бросил гранату. Взорван фашистский танк. Радость победы озарила лицо Клочкова. И в ту же секунду сразила героя пуля. Пал политрук Клочков.
   Стойко сражались герои-панфиловцы. Доказали, что мужеству нет предела. Не пропустили они фашистов.
   Разъезд Дубосеково. Поле. Холмы. Перелески. Где-то рядом петляет Лама. Разъезд Дубосеково — для каждого русского сердца дорогое, святое место.

[Амина]

?ЗНАЙ НАШИХ!?

   Явилась она, как птица. Словно с неба, словно из снега, словно из дивной сказки.
   Суровые бои идут на северо-западе от Москвы на Ленинградском шоссе. Фашисты прорвались к городу Клину. Отходят советские роты. Поднялись бойцы на пригорок. Слева низина. В низине покрытая льдом река. Здесь собрались фашисты. Жмутся один к другому. Много их — сотни, а то и тысяча. К новой атаке тут сборный пункт.
   Смотрят бойцы на фашистских солдат. Кто-то сказал:
   — Э-эх, картечью бы в это месиво.
   — Верно — картечью, — подтверждает второй.
   — Да, картечью бы в самый раз, — соглашается кто-то третий.
   Размечтались солдаты.
   — Эх бы пушку сюда, — произнёс один.
   Второй добавляет:
   — А к ней — снаряды.
   — И смелых ребят к орудию, — включается третий.
   Мечтают солдаты. И вдруг с той, с другой стороны оврага на такой же высокой, как эта, круче появилась артиллерийская упряжка.
   Протёрли глаза солдаты — считай, мерещится. Нет! Всё настоящее. Лошади. Пушка. Два солдата. Офицер при пушке.
   Посмотрели артиллеристы в низину. Тоже заметили там фашистов. Остановились.
   Смотрят солдаты на пушкарей. Словно с неба, словно из снега, словно из сказки они явились.
   Постояли артиллеристы минуту над кручей и ближе к фашистам — на полном карьере — слетели вниз. Видят фашисты артиллеристов. Гадают: куда это мчит упряжка? Да и чья, сразу не разобрала. Пока разбирались — упряжка рядом. Развернули солдаты пушку. В ствол вложили снаряд с картечью.
   — Ну, знай наших! — прокричал офицер. — Огонь!
   Чихнула картечью пушка. Выстрел, за ним второй.
   — Знай наших! Знай наших! — кричал офицер. — Огонь! Огонь!
   Третий выстрел. Четвёртый. Поднял снежные вихри пятый.
   — Знай наших! Знай наших!
   Покрылась телами фашистов низина. Те, кто остался жив, бросились вверх по крутому склону, как раз туда, где стояли солдатские роты. Встретили их пулемётным огнём солдаты. Довершили отважное дело.
   Когда бойцы вновь посмотрели вниз, не было там упряжки. Скрылась она из вида. Как птица, как песня. Как пришла, так и ушла, словно вернулась в сказку.
   Долго стояли над кручей солдаты.
   Кто же герои? Кто эти дерзкие артиллеристы? Так и не узнали о том солдаты.
   «Знай наших!» — вот и всё, что на память об отважных бойцах осталось.

ОРЛОВИЧ-ВОРОНОВИЧ

   Не утихают бои под Москвой. Рвутся и рвутся вперёд фашисты. В середине ноября 1941 года особенно сильные бои развернулись на подступах к городу Истре. Немало и здесь героев. Гордятся солдаты младшим лейтенантом Кулчинским, гордятся заместителем политрука Филимоновым, гордятся другими. Насмерть стоят солдаты. Отважно разят врага. Выбивают фашистских солдат и фашистскую технику.
   Как-то после тяжёлого дня собрались солдаты в землянке, заговорили о подвигах. О лётчиках речь, о танкистах — вот кто народ геройский!
   Сидит в сторонке солдат Воронович. Тоже о смелых делах мечтает. Только не танкист Воронович, не лётчик. Скромная роль у него на войне. Связист Воронович. Да и характером тих, даже робок солдат. Где уж такому мечтать о подвиге!
   И вдруг порвали где-то фашистские мины связь. На поиски повреждения и отправился солдат Воронович.
   Шагает, идёт Воронович, пробирается лесом, полем, и вот у овражка, у прошлогоднего стога сена, стоят четыре фашистских танка. Всмотрелся солдат. Кресты на боках. Дула пушек на него, на Вороновича, глазом змеиным смотрят.
   Неприятно солдату стало. Холодок пробежал по телу. Прилёг Воронович на землю. Зорче ещё всмотрелся. Видит — у танков в кружок собрались фашисты. Соображает солдат — привал у врагов. И верно — достали фашисты еду.
   Лежит Воронович. Громко стучит сердце. Один солдат и четыре танка! Уйти? Отступить? Отползти? Укрыться?
   Ещё громче забилось сердце, в висках молотком застучало. А что-то внутри: «Вот минута твоя, солдат. Вперёд — там ожидает подвиг!»
   Четыре танка, один солдат. Да разве тут сила к силе. Лежит Воронович: «Четыре танка! Конечно, не к силе сила».
   Но снова какой-то голос: «Вперёд! Не мешкай, солдат. Вперёд!»
   Лежит Воронович: «Четыре танка! Отряд фашистов!» А мысли одна за другой: «Смелее, солдат, смелее! Время не трать, солдат!»
   Пополз Воронович к фашистам. Остановился. Поднялся. Швырнул гранату. Тех, кто выжил от этой гранаты, тут же гранатой второй скосил.
   Поражались потом солдаты.
   — Один — и четыре фашистских танка. Орёл! Орёл! — смеялись солдаты. Не Воронович ты вовсе. Нет! Есть ты у нас Орлович!

ЛОПАТА

   Война есть война. Всякое здесь бывает. Лопата и та стреляет. Москва готовилась к схватке с врагом. Вокруг города возводились оборонительные рубежи. Рылись окопы. Создавались баррикады, завалы, возводились проволочные заграждения, устанавливались «ежи» и надолбы. Тысячи женщин, стариков и подростков брали в руки кирки, ломы, лопаты…
   Длинной полоской уходит ров. Вот он прямо идёт, вот чуть изогнулся, коленце сделал. Пополз чуть на взгорье. Сбежал к низинке. Пересек оголённое поле. Ушёл за ближайший лес. Это противотанковый ров. Много их у границ Москвы. И этот. И чуть правее. И чуть левее. И дальше — за лесом. И дальше — за полем. И дальше, и дальше — перекрывшие горизонт.
   Костя Незлобин — студент-текстильщик. В землеройной студент бригаде. Просится Костя в армию:
   — Я в роту хочу. Я — в снайперы.
   Не взяли Незлобина в армию. Слаб оказался зрением. И вот в землекопах теперь Незлобин. Вместе с другими копает ров. Девушки рядом, подростки, женщины. Старшим — старик Ордынцев.
   — Объясняет Костя:
   — Не взяли в снайперы.
   — Тут тоже. Незлобин, фронт, — отвечает Ордынцев.
   — Подумаешь, фронт, — усмехнулся Костя, — канава, ров.
   — Не ров, а военный объект, — поправляет старик Ордынцев.
   Только сказал, как в небе низко, совсем над землёй, над людьми, над окопом пронёсся фашистский лётчик. Бросил он бомбу. Открыл огонь.
   — Ложись! — закричал Ордынцев.
   Бросились люди на дно окопа. Переждали огонь врага. Трижды в тот день приходили сюда фашисты.
   — Ну, чем же тебе не фронт, — посмотрев на Костю, усмехнулся старик Ордынцев.
   Ночь опустилась над лесом, над полем. На отдых ушли отрядники. Рядом на взгорке стоит деревня. Расположились в уютных избах.
   Только стал засыпать Незлобин, вдруг голос:
   — Тревога! Тревога!
   Вскочил Незлобин. Момент — на улице. Узнал, в чём дело. Оказалось, с воздуха сброшен фашистский десант. Проснулись люди. Бегут на поле. Промчались кони — наряд охраны. Вернулся Костя к избе, к сараю. Схватил лопату — вперёд, за всеми.
   Бежит к окопам, где место сбора. А здесь девчата, а здесь Ордынцев. Вдруг с неба — солдат фашистский. Повис на стропах. И прямо в группу.
   Не ожидали девчата «гостя».
   — Ай, ай! — с испуга.
   А Костя словно лишь ждал момента. Схватил Незлобин секиру-заступ. Фашиста в спину.
   — А-а-а! — взревел десантник. Осел и рухнул. Лежит, раскинул руки.
   Расцеловали Костю друзья-девчата.
   — Снайпер, ну, право, снайпер, — сказал Ордынцев.
   Отбили люди десант фашистов. Вернулись в избы, ко сну, к покою. А утром снова трубит побудка. И снова люди в суровом поле.
   Смешались с фронтом тылы, обозы. Кругом девизом, кругом паролем:
   «Врага не пустим!»
   «Врага осилим!»
   И взмах лопаты, как взрыв снаряда. И если надо, она копает. И если надо, она стреляет.

[Амина]

ТРИ ПРИЯТЕЛЯ С ВОЛХОНКИ

   Гошка, Витька и Алёшка — три приятеля с Волхонки.
   В дни обороны Москвы население города не только уходило в ряды ополченцев, не только помогало в сооружении оборонительных рубежей и укреплений. Все, кто мог, стали к станкам московских заводов. Жена заменяла ушедшего на фронт мужа, сестра — брата, старики — сыновей, подростки — своих отцов.
   Круглые сутки, в три смены работали московские заводы. Всё, что необходимо фронту, выпускали тогда заводы: гранаты и мины, колючую проволоку и противотанковые «ежи», железобетонные надолбы, снаряды и другое вооружение, военное обмундирование и много-много другого военного имущества.
   На одном из московских заводов и работали трое друзей.
   Вот идут они с работы. Вот встречают их мальчишки. Все мальчишки на Волхонке обожают трёх друзей. Вот кричат привет мальчишки:
   — Здравствуй, Гошка, здравствуй, Витька! Здравствуй, Лёшенька, привет!
   Остановились ребята, улыбнулись:
   — Нас не трое, нас четыре.
   Сказали и пошли себе дальше.
   Стоят мальчишки, смотрят подросткам вслед, поражаются:
   — Где четыре? Как четыре? Где четыре, если три!
   Верно — трое идут ребят. Три спины. Три головы. Четвёртой нигде не видно.
   Через несколько дней снова мальчишки увидели трёх друзей. Озорно кричат мальчишки:
   — Здравствуй, Гошка, здравствуй, Витька! Здравствуй, Лёшенька, привет!
   Остановились ребята, опять улыбнулись:
   — Нас не трое — целых шесть!
   Сказали и пошли себе дальше.
   Опешили вовсе теперь мальчишки, смотрят подросткам вслед, плечами худыми водят:
   — Где же шесть, раз только трое?! Трое, трое! Где же шесть?
   Снова прошло несколько дней. Вновь идут они с работы — три приятеля с Волхонки, три рабочих паренька — Гошка, Витька и Алёшка. Вновь мальчишки на Волхонке отдают друзьям салют:
   — Здравствуй, Гошка, здравствуй, Витька! Здравствуй, Лёшенька, привет!
   Остановились опять подростки, посмотрели на мальчишек и вдруг сказали (у мальчишек даже глаза вразлёт):
   — Нас не трое, девять нас!
   Ухмыльнулись мальчишки, на лицах улыбки глупые — как же понять?
   Не мучили долго ребята мальчишек. Достали подростки свои рабочие книжки. Показали. В книжках нормы, в книжках цифры, сколько сделано за день. Вот рябит в глазах от чисел. Вот ещё графа — процент. Смотрят мальчишки: сто… сто тридцать… двести… триста.
   — Ого-го! — зашумели мальчишки.
   Пропали с лиц у мальчишек улыбки глупые. Ясность теперь на лицах. Понятно любому и каждому — триста процентов, значит, работа здесь за троих. Смотрят мальчишки на трёх друзей:
   — Девять их, конечно, девять! Математика проста!
   Улыбаются ребята. Приосанились ребята. Вот шагает по асфальту молодой рабочий класс: Гошка, Витька и Алёшка — три приятеля с Волхонки. Три приятеля с Волхонки, лет военных пареньки.

ЗОЯ

   Сизой лентой на запад бежит шоссе. Мчат по шоссе машины. 85-й километр от Москвы. Присмотрись налево. Мраморный пьедестал. На пьедестале застыла девушка. Связаны руки. Гордый, открытый взгляд.
   Это памятник Зое. Зое Космодемьянской.
   Зоя училась в московской школе. Когда враг стал подходить к Москве, она вступила в партизанский отряд. Девушка перешла линию фронта и присоединилась к народным мстителям. Многие жители Подмосковья против фашистов тогда поднялись.
   Полюбили в отряде Зою. Отважно переносила она все тяготы и невзгоды опасной жизни. «Партизанка Таня» — так называли в отряде Зою.
   В селе Петрищево остановился большой фашистский отряд. Ночью Зоя проникла в Петрищево. Она пришла сюда с боевым заданием. Но враги схватили юную партизанку.
   Допрашивал Зою сам командир дивизии подполковник Рюдерер:
   — Кто вы?
   — Не скажу.
   — Это вы подожгли дома?
   — Да, я.
   — Ваши цели?
   — Уничтожить вас.
   Зою начали избивать. Требовали, чтобы она выдала своих товарищей, сказала, откуда пришла, кто послал её на задание.
   «Нет», «Не знаю», «Не скажу», «Нет», — отвечала Зоя.
   И снова пошли побои.
   Ночью Зою подвергли новым мучениям. Почти раздетую, в одном нижнем белье, её несколько раз выгоняли на улицу и заставляли босую ходить по снегу.
   И снова:
   — Скажите, кто вы? Кто вас послал? Откуда пришли?
   Зоя не отвечала.
   Утром Зою повели на казнь. Устроили её в центре деревни на деревенской площади. К месту казни согнали колхозников.
   Девушку повели к виселице. Поставили на ящик. Набросили петлю на шею.
   Последняя минута, последний миг молодой жизни. Как использовать этот миг? Как остаться бойцом до конца?
   Вот комендант приготовился дать команду. Вот занёс руку, но остановился. Кто-то из фашистов в это время припал к фотоаппарату. Комендант приосанился — нужно получиться достойным на снимке. И в это время…
   — Товарищи! Не бойтесь, — прозвучал голос Зои. — Будьте смелее, боритесь, бейте фашистов, жгите, травите!
   Стоявший рядом фашист подбежал к Зое, хотел ударить, но девушка оттолкнула его ногой.
   — Мне не страшно умирать, товарищи, — говорила Зоя. — Это счастье умереть за свой народ. — И, чуть повернувшись, прокричала своим мучителям: — Нас двести миллионов. Всех не перевешаете. Всё равно победа будет за нами!
   Комендант дёрнулся. Подал рукой команду…
   Минское шоссе. 85-й километр от Москвы. Памятник героине. Люди, пришедшие поклониться Зое. Синее небо. Простор. Цветы…

ОТДЕЛЬНЫЙ ТАНКОВЫЙ БАТАЛЬОН

   Продолжается жестокая схватка с фашистами. Тяжёлые бои идут у посёлка и станции Крюково. С особой силой здесь жмут фашисты. Не хватает солдатских сил. Вот-вот отойдут солдаты.
   Звонят командиры старшим начальникам. Просят о срочной помощи. Нет у старших начальников помощи. Все резервы давно в бою.
   Всё тяжелее дела под Крюковом. Снова звонят командиры начальникам.
   — Хорошо, — говорят начальники. — Ждите танковый батальон.
   И верно, вскоре на командный пункт сражающегося здесь полка явился офицер-танкист. Молод, красив танкист. В кожаной куртке, в шлеме танкистском. Глаза синие-синие. Словно в мае с неба схватил лазурь и сунул себе под веки.
   Подошёл танкист к командиру полка, руку к шлему поднёс, представился:
   — Товарищ командир полка, отдельный танковый батальон прибыл в ваше распоряжение. Докладывает командир батальона старший лейтенант Логвиненко.
   Доволен — нет сил — командир полка. Мало того, что доволен счастлив. Обнял офицера:
   — Спасибо, браток, спасибо. — И сразу конкретно к делу: — Сколько в батальоне танков?
   — Одна машина, — отвечает танкист. И небесной лазурью на командира смотрит.
   — Сколько-сколько? — не верит своим ушам командир полка.
   — Одна машина, — повторяет танкист. — Одна осталась… Танк типа «Т-37».
   Большие потери несли под Москвой фашисты. Но и у наших они немалые… Вся радость с лица у командира полка — словно кто-то огромный дунул секундой слетела. Танк «Т-37» — самый устаревший советский танк. Самый старый и самый малый. Один пулемёт — вот и всё вооружение. Броня толщиной с мизинец.
   — Жду боевую задачу, — сказал танкист.
   «Катись к чёрту — вот и вся боевая задача», — хотел было сказать командир полка. Однако сдержался, себя осилил.
   — Направляйтесь в распоряжение первого батальона, — сказал командир полка.
   Этот батальон больше всего и атаковали сейчас фашисты.
   Прибыл танкист к батальону и сразу с пехотинцами ринулся в бой. Умно поступал танкист. То в одном месте поддержит бронёй пехотинцев, то быстро меняет позиции. И вот уже виден на новом месте. Видят броню солдаты. Легче в бою солдатам. Слух от солдата идёт к солдату — прибыл танковый батальон.
   Устояли тогда герои. Не пустили вперёд фашистов.
   И вторую отбили атаку солдаты. А за этой ещё четыре. Теперь уж не только первому батальону — всему полку помогал танкист.
   Закончился бой. Стоит танкист — молодой, возбуждённый, красивый. Глаза синие-синие. Майской горят лазурью.
   Подошёл к танкисту командир полка, крепко обнял героя:
   — Спасибо, браток, спасибо. Вижу, что прибыл действительно танковый батальон.

[Амина]

АЭРОСТАТЧИК

   Среди защитников Москвы находился отряд аэростатчиков. Поднимались аэростаты в московское небо. С помощью металлических тросов создавали заслоны против фашистских бомбардировщиков.
   Спускали как-то солдаты один из аэростатов. Однотонно скрипит лебёдка. Стальной трос, как нитка, ползёт по бобине. При помощи этого троса и спускают аэростат. Всё ниже он, ниже. С оболочки аэростата свисают верёвки. Это фалы. Схватят сейчас бойцы аэростат за фалы. Держась за фалы, перетащат аэростат к месту стоянки. Укрепят, привяжут его к опорам.
   Аэростат огромный-огромный. С виду как слон, как мамонт. Послушно пойдёт за людьми махина. Это как правило. Но бывает, заупрямится аэростат. Это если бывает ветер. В такие минуты аэростат, словно скакун норовистый, рвётся и рвётся с привязи.
   Тот памятный для солдата Велигуры день выдался именно ветреный.
   Спускается аэростат. Стоит рядовой Велигура. Стоят другие. Вот схватят сейчас за фалы.
   Схватил Велигура. Другие же не успели. Рвануло аэростат. Слышит Велигура какой-то хлопок. Потом Велигуру дёрнуло. Земля отошла от ног. Глянул боец, а он уже в воздухе. Оказалось, лопнул трос, с помощью которого спускала лебёдка аэростат. Поволок Велигуру аэростат за собой в поднебесье.
   — Бросай фалы!
   — Бросай фалы! — кричат Велигуре снизу товарищи.
   Не понял Велигура вначале, в чём дело. А когда разобрался — поздно. Земля далеко внизу. Всё выше и выше аэростат.
   Держит солдат верёвку. Положение просто трагическое. Сколько же может так человек удержаться! Минутой больше, минутой меньше. Затем силы его покинут. Рухнет несчастный вниз.
   Так бы случилось и с Велигурой. Да, видно, в сорочке боец родился. Хотя, скорее, просто Велигура боец находчивый. Ухватил он ногами верёвку. Легче теперь держаться. Дух перевёл, передохнул. Петлю ногами на верёвке старается сделать. Добился солдат удачи. Сделал боец петлю. Сделал петлю и в неё уселся. Совсем отошла опасность. Повеселел Велигура. Интересно даже теперь бойцу. Впервые так высоко поднялся. Парит, как орёл, над степью.
   Смотрит солдат на землю. Проплывает под ним Москва лабиринтом домов и улиц. А вот и окраина. Кончился город. Над дачным Велигура летит районом. И вдруг понимает боец, что ветер несёт его в сторону фронта. Вот и район боёв, вот и линия фронта.
   Увидели фашисты советский аэростат. Открыли огонь. Разрываются рядом снаряды. Неуютно бойцу на воздушном шаре.
   Несёт ветер солдата всё дальше и дальше вдоль линии фронта. Положение катастрофическое. Сколько же продержится человек над огнём на воздушном шаре? Минутой больше, минутой меньше. Пробьют оболочку аэростата. Рухнет махина вниз.
   Так бы случилось, конечно, и с Велигурой. Да, видно, и впрямь в сорочке боец родился. Не задевают, мимо проходят взрывы.
   Но главное — вдруг, как по команде, изменил направление ветер. Понесло Велигуру опять к Москве. Вернулся боец почти туда же, откуда отбыл. Благополучно спустился вниз.
   Жив солдат. Невредим. Здоров.
   Вот и вышло, что рядовой Велигура на аэростате к врагам слетал почти так же, как в своё время в неприятельскую крепость верхом на ядре знаменитый барон Мюнхаузен.
   Всё хорошо. Беда лишь в одном. Мало кто в этот полёт поверил. Только Велигура начнёт рассказывать, сразу друзья кричат:
   — Ну, ну, ври, загибай, закручивай!
   Не Велигура теперь Велигура. Только откроет бедняга рот, сразу несётся:
   — Барон Мюнхаузен!
   Война есть война. Всякое здесь бывает. Бывает такое, что сказкой потом считают.

ПУШКА

   Был один из самых тяжёлых моментов Московской битвы.
   Бои шли севернее Москвы, на Рогачёвском шоссе.
   Ударили фашистские танки встык между двумя соседними советскими армиями, устремились в прорыв, понеслись к Москве. Пали селения Белый Раст, Озерецкое, Мышецкое, рабочий посёлок Красная Поляна. Враги подошли к станции Лобня, к Савёловской железной дороге.
   До Москвы оставалось около 30 километров. Это — расстояние, на которое могла стрелять фашистская дальнобойная артиллерия.
   Привезли фашисты в Красную Поляну дальнобойную пушку. Стали её устанавливать. Дали приказ подвозить снаряды.
   Возятся фашистские солдаты у пушки. Площадку ровняют. Лафет укрепляют. В прицел, как в бинокль, заглядывают.
   Не могут скрыть торжества солдаты:
   — Мы первыми из всех по Москве ударим!
   — Награда от фюрера будет!
   Суетится артиллерийский офицер. И этот о том же думает: будет ему награда — рыцарский крест на шею, известность по всей Германии.
   Торжествуют фашисты удачу. А в это время навстречу прорвавшимся врагам срочно двигались наши части. Подходили полки и роты, с марша вступали в бой.
   Возятся фашистские солдаты у пушки. Привезли им как раз снаряды.
   — Шнель, шнель! — покрикивает офицер.
   Предвкушает фашист успех. Вот заложат солдаты в пушку сейчас снаряд. Вот вскинет он руку. В три горла рванёт команду. Вот она, радость боя!
   — Шнель, шнель! — покрикивает офицер.
   Возятся солдаты у пушки, слышат шум боя. Только не дальше, не к Москве почему-то отходит бой, а кажется солдатам, что сюда, к Красной Поляне, ближе.
   Переглянулись солдаты:
   — Ближе!
   — Ближе!!
   Вот и несётся уже «Ура!». Вот и ушанки с красной звездой мелькнули.
   Выбили советские войска фашистов из Красной Поляны. Досталась пушка советским бойцам. Обступили её солдаты. Любопытно на пушку глянуть.
   — Вот бы сейчас — по Гитлеру!
   — Прихватим с собой к Берлину!
   Однако пришёл приказ пушку отправить в тыл. И всё же задержались чуть-чуть солдаты. Подождёт пять минут приказ!
   Развернули солдаты пушку. Вложили снаряд. Прицелились. Ударила пушка стократным басом. Устремился снаряд на запад, весть о нашей победе врагам понёс.
   Проходят наши роты мимо фашистской пушки. Видят солдаты гигант трофей:
   — Ух ты, мама!
   — Неужто взяли?
   — Взяли, родные, взяли!
   Смотрят солдаты опять на пушку:
   — Ну, если такую фашисты бросили, значит, примета добрая.
   Всё больше у наших упорства, силы. Всё слабее напор врагов. И снова солдаты:
   — Выдыхается, знать, фашист.
   Понимают бойцы — быть повороту, быть переменам. Сердцем солдатским чувствуют.

«НАПИШУ ИЗ МОСКВЫ»


   Не удаётся фашистам прорваться к Москве ни с юга, ни с севера.
   — Брать её штурмом, брать её в лоб! — отдают приказ фашистские генералы.
   И вот вечер накануне нового наступления. Обер-лейтенант Альберт Наймган спустился к себе в землянку. Достал бумагу, начал писать письмо. Пишет своему дядюшке, отставному генералу, в Берлин. Уверен Наймган в победе.
   «Дорогой дядюшка! — строчит Наймган. — Десять минут тому назад я вернулся из штаба нашей гренадерской дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву…» Пишет Наймган, торопится: «Москва наша! Россия наша! Европа наша! Тороплюсь. Зовёт начальник штаба. Утром напишу из Москвы».
   Новую свою попытку прорваться к Москве фашисты начали с самого кратчайшего, Западного направления. Прорвали вражеские дивизии фронт под городом Наро-Фоминском, устремились вперёд.
   Торжествуют фашистские генералы:
   — Путь на Москву открыт!
   Посылают депешу быстрей в Берлин:
   «Путь на Москву открыт!»
   Мчат к Москве фашистские танки и мотоциклетные части. Пройдено пять километров… десять… пятнадцать, деревня Акулово. Здесь, под Акуловом, встретил враг заслон. Разгорелся смертельный бой. Не прошли здесь фашисты дальше.
   Пытаются враги пробиться теперь южнее Наро-Фоминска. Прошли пять километров… десять… пятнадцать. Село Петровское. И здесь, у Петровского, преградили дорогу фашистам наши. Разгорелся смертельный бой. Не прорвались фашисты дальше.
   Повернули фашисты на север. Устремились к станции Голицыно. Прошли пять километров… десять… пятнадцать. У деревень Бурцево и Юшково стоп! Стоят здесь на страже наши. Разгорелся смертельный бой. И здесь не прорвались фашисты дальше. Захлебнулась и здесь атака.
   Отбили советские воины новый прорыв на Москву. Отползли, отошли фашистские танки к своим исходным рубежам. Отошли фашисты и всё же не верят в силу советских войск. Успокаивают сами себя фашистские генералы:
   — Ничего, ничего — отдохнём, поднажмём, осилим!
   А в это время на север, на юг от Москвы и здесь, на Западном направлении, собирали советские части свежие силы. К Москве подходили новые дивизии, в войска поступали новые танки и новые пушки. Советская Армия готовилась нанести сокрушительный удар по врагу.
   Готовы войска. Нужен лишь сигнал к наступлению.
   И он поступил.
   На одних участках фронта 5-го, а на других 6 декабря 1941 года войска, оборонявшие Москву, перешли в грандиозное наступление. Советская Армия стала громить врага и погнала его на запад.
   Ну, а как же с письмом Наймгана? Дописал ли его офицер?
   Нет, не успел. Погиб лейтенант Наймган. Вместе с письмом в снегах под Москвой остался.
   «Тайфуном» назвали фашисты своё наступление.
   Взвился «Тайфун», как ястреб. Рухнул, как камень, в пропасть. Укротили его советские солдаты.

[Амина]

ПЕРЕЛОМИЛОСЬ

   Переломилось. Свершилось. Сдвинулось. Наступает Советская Армия. Рванулись войска вперёд. Громят фашистов армии генералов Говорова, Рокоссовского, Лелюшенко, Кузнецова, Голикова, танкисты Катукова, Гетмана, Ротмистрова, конники Доватора и Белова, герои-панфиловцы и много других частей.
   Успешно идёт наступление. Много отважных солдат из разных сёл, городов, областей, республик защищало Москву. Здесь москвичи и рязанцы, украинцы и белорусы, латыши и казахи и много других бойцов. Перед самым наступлением прибыло в войска пополнение — сибиряки и уральцы.
   В канун наступления командующий Западным фронтом генерал армии Георгий Константинович Жуков направился к войскам. Приехал сначала как раз к уральцам. Рослый уральцы народ, красивый.
   — Здравствуйте, товарищи бойцы!
   — Здравия желаем, товарищ командующий!
   Поговорили о том о сём.
   — Как настроение?
   — Боевое, товарищ командующий!
   — Как доехали?
   — Люксом, люксом!
   А сами в теплушках ехали.
   — Готовы идти в наступление?
   — Готовы, товарищ командующий!
   — Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!
   Простился Жуков с уральцами, поехал в дивизии к сибирякам. Ядрёный сибирский народ, смекалистый.
   — Здравствуйте, товарищи бойцы!
   — Здравия желаем, товарищ командующий!
   Пошли разговоры о том о сём. Как настроение? Как доехали? Как вас тут встретили? И наконец:
   — Готовы идти в наступление?
   — Хоть сию минуту, товарищ командующий!
   — Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!
   Поехал Жуков в полки к москвичам.
   — Здравствуйте, товарищи бойцы!
   — Здравия желаем, товарищ командующий!
   И тут разговоры о том о сём. О Москве, о войне, о московской хватке. Закаленный народ москвичи. В боях и в защите стойкий.
   Смотрит Жуков на москвичей:
   — Ну как, товарищи, готовы идти в наступление?
   — Заждались, товарищ командующий!
   Объехал Жуков другие дивизии. Встречался с казахами и белорусами, с латышами и украинцами. Побывал у рязанцев, у каширцев, у туляков. Всюду один ответ. Скорее ударить по лютому зверю. Скорее разить врага. Ехал Жуков назад, на командный пункт, смотрел на снег, на поля Подмосковья.
   «Момент наступил. Самый момент», — рассуждал Жуков.
   Доложил он в Ставку Верховного Главнокомандования, что готовы войска к наступлению.
   Дала Ставка приказ к боям.

ХОДИКИ

   Наступает Советская Армия. Отходят фашисты, сжигают всё на своём пути, минируют.
   В одном из уцелевших крестьянских домов временно разместился штаб генерала Константина Константиновича Рокоссовского. Прославилась армия Рокоссовского в боях за Москву. Герои-панфиловцы сражались именно в этой армии.
   Очистили сапёры дом от фашистских мин. Штаб приступил к работе. Рокоссовский, начальник штаба армии генерал Малинин и член Военного совета армии генерал Лобачёв склонились над картой. Нужно подготовить и передать войскам срочные распоряжения.
   Однако в избу то и дело входят различные люди. Свои же штабные работники рады поздравить генералов с успехом, от местных жителей поблагодарить за освобождение, офицеры из штаба фронта — за сводками новостей.
   Отрывают от срочной работы посетители генералов. Ко всему — приехали корреспонденты. Много и разные. Просто журналисты, фотокорреспонденты и даже один кинооператор с огромным штативом и неуклюжей камерой. Набросились корреспонденты на генералов, как соколы на добычу. Особенно усердствует фотокорреспондент.
   — Подойдите, подойдите сюда поближе, товарищ командующий! — командует Рокоссовскому.
   — Присядьте, товарищ генерал, присядьте. — Это к начальнику штаба генералу Малинину.
   — Привстаньте, товарищ генерал, привстаньте. — Это к члену Военного совета генералу Лобачёву.
   Машет руками, командует. Словно не они здесь генералы, а он генерал.
   Посмотрел на корреспондента генерал Малинин. Человек он резкий, вспыльчивый. Шепчет Рокоссовскому:
   — Гнать их отсюда, товарищ командующий!
   — Не деликатно. Нет, нет, — шепчет в ответ Рокоссовский.
   Висят на стене часы-ходики. Тик-так, тик-так… — отбивают время. Пропадают дорогие минуты у генералов. Часы старые-старые. Циферблат со щербинкой. Одна стрелка чуть-чуть подогнута. Вместо гирь висят мешочки с какими-то грузилами.
   Глянул Рокоссовский на ходики, затем на корреспондентов и говорит:
   — Дорогие товарищи, только очень прошу, не прикасайтесь и не подходите близко к часам, они заминированы.
   Сказал и хитро глянул на генерала Малинина.
   «Как заминированы! Тут всё проверено», — хотел было сказать Малинин. Однако Рокоссовский делает ему знак: молчи, мол, молчи.
   Промолчал генерал Малинин. Понял, что Рокоссовский решил припугнуть журналистов.
   — Заминированы, — вновь повторил Рокоссовский.
   Рассчитывал Рокоссовский — уйдут журналисты. А те и не думают.
   По-прежнему больше других старается фотокорреспондент:
   — Станьте сюда, станьте сюда, товарищ командующий…
   — Передвиньтесь чуть-чуть. Левее. Левее. Ещё левее. Отлично. Благодарю. — Это к генералам Малинину и Лобачёву.
   Затем совсем вплотную подошёл к ходикам. Изловчился и снял так, что на одном снимке и генералы, и ходики.
   — Осторожно, они заминированы, — вновь говорит Рокоссовский.
   — Ничего-ничего, — отвечает фотокорреспондент. — Это даже ещё интереснее. Редкостный будет снимок.
   Щёлкнул отдельно ходики. Повернулся опять к генералам. И другие журналисты идут в атаку. И эти терзают военачальников.
   Так и не получилось ничего с выдумкой у Рокоссовского. Развёл он руками, посмотрел на Малинина, на Лобачёва:
   — Не ожидал!
   Повернулся к корреспондентам. Руки поднял:
   — Сдаюсь!
   Пришлось Малинину «взяться» за журналистов.
   Ушли журналисты. Усмехается Рокоссовский:
   — Ишь, боевой народ.
   Глянул на ходики.
   Тик-так, тик-так… — отсчитывают время ходики.

ДОМ

   Советские войска стремительно продвигались вперёд. На одном из участков фронта действовала танковая бригада генерал-майора Катукова. Догоняли врага танкисты.
   И вдруг остановка. Взорванный мост впереди перед танками. Случилось это на пути к Волоколамску в селе Новопетровском. Приглушили танкисты моторы. На глазах уходят от них фашисты. Выстрелил кто-то по фашистской колонне из пушки, лишь снаряды пустил по ветру.
   — Ауфвидерзеен! Прощайте! — кричат фашисты.
   — Бродом, — кто-то предложил, — бродом, товарищ генерал, через речку.
   Посмотрел генерал Катуков — петляет река Маглуша. Круты берега у Маглуши. Не подняться на кручи танкам.
   Задумался генерал.
   Вдруг появилась у танков женщина. С нею мальчик.
   — Лучше там, у нашего дома, товарищ командир, — обратилась она к Катукову. — Там речка уже. Подъём положе.
   Двинулись танки вперёд за женщиной. Вот дом в лощине. Подъём от речки. Место здесь вправду лучше. И всё же… Смотрят танкисты. Смотрит генерал Катуков. Без моста не пройти тут танкам.
   — Нужен мост, — говорят танкисты. — Брёвна нужны.
   — Есть брёвна, — ответила женщина.
   Осмотрелись танкисты вокруг — где же брёвна?
   — Да вот они, вот, — говорит женщина и показывает на свой дом.
   — Так ведь дом! — вырвалось у танкистов.
   Посмотрела женщина на дом, на воинов.
   — Да что дом — деревяшки-полешки. То ли народ теряет… О доме ль сейчас печалиться, — сказала женщина. — Правда, Петя? — обратилась к мальчику. Затем снова к солдатам: — Разбирайте его, родимые.
   Не решаются трогать танкисты дом. Стужа стоит на дворе. Зима набирает силу. Как же без дома в такую пору?
   Поняла женщина:
   — Да мы в землянке уж как-нибудь. — И снова к мальчику: — Правда, Петя?
   — Правда, маманя, — ответил Петя.
   И всё же мнутся, стоят танкисты.
   Взяла тогда женщина топор, подошла к краю дома. Первой сама по венцу ударила.
   — Ну что ж, спасибо, — сказал генерал Катуков.
   Разобрали танкисты дом. Навели переправу. Бросились вслед фашистам. Проходят танки по свежему мосту. Машут руками им мальчик и женщина.
   — Как вас звать-величать? — кричат танкисты. — Словом добрым кого нам вспоминать?
   — Кузнецовы мы с Петенькой, — отвечает, зардевшись, женщина.
   — А по имени, имени-отчеству?
   — Александра Григорьевна, Пётр Иванович.
   — Низкий поклон вам, Александра Григорьевна. Богатырём становись, Пётр Иванович.
   Догнали танки тогда неприятельскую колонну. Искрошили они фашистов. Дальше пошли на запад.
   Отгремела война. Отплясала смертями и бедами. Утихли её сполохи. Но не стёрла память людские подвиги. Не забыт и подвиг у речки Маглуши. Поезжай-ка в село Новопетровское. В той же лощине, на том же месте новый красуется дом. Надпись на доме: «Александре Григорьевне и Петру Ивановичу Кузнецовым за подвиг, совершённый в годы Великой Отечественной войны».
   Петляет река Маглуша. Стоит над Маглушей дом. С верандой, с крылечком, в резных узорах. Окнами смотрит на добрый мир.

[Амина]

ФРАНЦУЖЕНКА

   «Француженка» — так солдаты назвали пушку.
   Когда сержанту Барабину впервые её вручили, глянул солдат и ахнул. Пушка была выпуска 1897 года. Выходит, из неё деды ещё стреляли.
   — Да-а-а… — протянул солдат.
   — Зато — француженка, — говорят Барабину.
   Пушка действительно была французской. Во Франции её изготовили. Ещё в первую мировую войну попала она в Россию. Оказалась пушка на батарее, в которой служил Барабин в самые тяжёлые часы Московской битвы. Много требовалось тогда вооружения. И вот случайно где-то на артиллерийских складах было обнаружено несколько старых пушек. Были здесь пушки русские, были английские, была и французская. Отправили их на фронт. Французская и досталась сержанту Барабину.
   Артиллерийская батарея, как правило, состоит из четырёх пушек. Из четырёх состояла и батарея Барабина. Три пушки современные, новые, только что пришедшие с заводов. Четвёртая, Барабинская, — французская.
   Долго бурчал артиллерист. Смотрел на пушку, как на дитё нелюбимое. Всё раздражало солдата в пушке. И вид старинный, и бьёт ближе других, и много возни, пока перезарядишь.
   — Утиль, — бурчал солдат. — Доисторический век.
   Солдаты смеются:
   — Зато — француженка.
   Побурчал-побурчал Барабин, а затем и привык к француженке. А когда подбил первый фашистский танк, даже расцеловал пушку.
   Кто-то сказал:
   — Любовь начинается.
   И не ошибся.
   Сержант Барабин был прекрасным артиллеристом. Прекрасным оружием стала в его руках и француженка.
   Сражалась пушка на Минском шоссе в армии, которой командовал генерал Леонид Александрович Говоров. Сдерживала вместе с другими натиск фашистов. И вот теперь вместе со всеми пошла вперёд.
   Проезжал как-то генерал Говоров мимо артиллерийской позиции. Увидел необычную пушку. Спросил у офицера, что за пушка.
   — Француженка, — ответили генералу.
   Объяснили офицеры генералу, откуда пушка и как к ним попала.
   — Да, нелёгкие были дни, — сказал генерал Говоров.
   А когда узнал, что француженка танк подбила, даже похлопал её по стволу.
   — Спасибо, — сказал, — француженка.
   Недолго после этого пробыла пушка в войсках. Поступили с Урала новые пушки. Много тогда нового оружия для наступающих армий под Москву приходило. Нет уже больше нужды во француженке. Прислали новую пушку и для сержанта Барабина.
   Упёрся было Барабин. То да сё. Привык, не отдаёт он свою француженку. Однако приказ есть приказ. Пришлось артиллеристу расстаться с пушкой.
   Обнял он её, расцеловал:
   — Ну что ж, прощай, родимая.
   Покатила на склады опять француженка. Случилось так, что генерал Говоров через несколько дней вновь встретил Барабина. Признал он сержанта. Спросил:
   — Ну, как француженка?
   Показал Барабин на новую пушку. Была она дальнобойной, скорострельной, самой последней, самой совершенной конструкции.
   — Да, время другое, другая сила, — сказал Говоров.

СЕРЖАНТ-ЛЕЙТЕНАНТ

   Сержант Павел Бирюков служил адъютантом у командующего стрелковым батальоном. Произошло это перед самым нашим наступлением. Получил Бирюков от командира задание отправиться на передовую, установить связь с ротами.
   Отправился Бирюков. Идёт по обочине леса, вдруг видит — из леса выходит колонна фашистов. Схватил Бирюков автомат, бросился за сосну, открыл по врагам огонь. Побежали фашисты. Однако быстро пришли в себя. Поняли, что перед ними всего-то один русский боец. Ответили они на огонь Бирюкова своим огнём. Но и на помощь советскому солдату пришли товарищи. Завязалась перестрелка.
   Точно стрелял Бирюков. Уже не стоит за сосной, а прилёг. Выбирает, как снайпер, цели. Прицелится. Скажет:
   — Понеслись! — и выпускает пули.
   Снова прицелится. И снова:
   — Вперёд, голубушки.
   Не ошибаются пули, точно летят в фашистов.
   Не устояли фашисты. Отползли от опасного места. Побежали к своим окопам.
   Нет бы Бирюкову на этом бой посчитать оконченным. А он поднялся и вслед за фашистами.
   — Да куда ты! — кричат товарищи.
   Не услышал, видать, боец. Несётся, кричит:
   — Сдавайтесь!
   Фашистов много, а он один.
   — Сдавайтесь! — кричит. — Сдавайтесь!
   Подбежали фашисты к своим окопам. Укрылись. Но не спасли их окопы на этот раз. Вслед за ними влетел и Бирюков в траншею.
   — Рус! — закричали фашисты. — Рус!
   Кричат и те, кто спрыгнули только сейчас в окопы, и те, кто в окопах уже сидели. Не поняли фашисты в горячке боя, что из русских у них в окопе только один солдат. И Бирюков в той же горячке боя, видимо, тоже не очень понял, что он один. Увлёкся солдат погоней. Влетел в окоп, полоснул автоматом, швырнул гранату.
   Побежали фашисты. Те, что остались живы, укрылись в других траншеях.
   В это время подоспели на помощь к Бирюкову наши солдаты. Поравнялись они с окопом. Видят: жив, невредим Бирюков. Стоит в неприятельском окопе, трофеи считает. Подобрали солдаты трофеи: автоматы, миномёт, фашистские пулемёты — восемь пулемётов одних досталось, — вернулись к своим позициям.
   За свой героический подвиг сержант Бирюков был награждён орденом. Одновременно ему было присвоено звание лейтенанта.
   Поздравляли его товарищи. Радовались успеху. Солдаты всегда солдаты. Любят солдаты шутку. Обнимают Бирюкова, бросают шутки:
   — В окопы вбежал сержантом, выбежал — лейтенантом. Ещё два окопа майором будешь.
   Через день началось наступление. Офицером шёл Павел Бирюков в наступление.

ДОВАТОР

   В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки: донские, кубанские, терские…
   Лих, искромётен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на голове.
   Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят станичники на генерала:
   — Наших кровей — казацких!
   Спорят бойцы, откуда он родом:
   — С Дона.
   — С Кубани!
   — Терский он, терский.
   — Уральский казак, с Урала.
   — Забайкальский, даурский, считай, казак.
   Не сошлись в едином мнении казаки. Обратились к Доватору.
   — Товарищ комкор, скажите, с какой вы станицы?
   Улыбнулся Доватор:
   — Не там товарищи, ищете. В белорусских лесах станица.
   И верно. Совсем не казак Доватор. Белорус он. В селе Хотино, на севере Белоруссии, недалеко от города Полоцка — вот где родился комкор Доватор.
   Не верят Доватору казаки:
   — Шутки комкор пускает.
   И снова:
   — Терский!
   — Оренбургский.
   — Донской!
   — Кубанский!
   — Уральский!
   — Братцы, да он же, считай, забайкальский, даурских кровей казак.
   Ещё в августе — сентябре конная группа Доватора ходила по фашистским тылам. Громила склады, штабы, обозы. Сильно досталось тогда фашистам. Пошли слухи — 100 тысяч советских конников прорвалось в тыл. Успокаивают солдат фашистские генералы. Отдают даже специальный приказ. А в этом приказе: «Не верьте слухам! Слухи о том, что в тыл наших войск прорвалось 100000 кавалеристов противника, преувеличены. Линию фронта перешло всего 18000». А на самом деле в конной группе Доватора было только 3000 человек.
   Когда советские войска под Москвой перешли в наступление, казаки Доватора снова прорвались в фашистский тыл.
   Боятся фашисты советских конников. За каждым кустом им казак мерещится…
   Назначают фашистские генералы награду за поимку Доватора — 10 тысяч немецких марок.
   Рыщут любители денег и славы. Ловят в мечтах Доватора. Исчезает, как дым, Доватор. Повышают фашисты цену. 20 тысяч марок за поимку советского генерала. Рыщут любители денег и славы, хватают в мечтах Доватора.
   Как гроза, как весенний гром, идёт по фашистским тылам Доватор.
   Бросает фашистов в дрожь. Проснутся, ветра услышав свист.
   — Доватор! — кричат. — Доватор!
   Услышат удар копыт.
   — Доватор! Доватор!
   Повышают фашисты цену. 50 тысяч марок назначают они умелому. Лежат без хозяина эти деньги. Как сон, как миф, для врагов Доватор.
   Едет верхом на коне Доватор. Легенда следом за ним идёт.

[Амина]

НАТАШКА

   Среди лесов и полей Подмосковья затерялось небольшое село Сергеевское. Стоит оно ладное-ладное. Избы словно только родились на белый свет.
   Любит Наташка своё Сергеевское. Резные ставни. Резные крылечки. Колодцы поют здесь песни. Калитки поют здесь песни. Басом скрипят ворота. Соревнуются в крике голосистые петухи. Хороши леса и рощи. Малина в лесах, орешник. Хоть на возах вывози грибы.
   Любит Наташка своё Сергеевское. Речка журчит здесь Воря. Хороши берега у Вори. Травка. Песочек. Склонились ивы. Рыбий под вечер всплеск.
   И люди в Сергеевском тоже особые. Добрые-добрые!
   Солнце Наташке светит. Люди Наташке светят. Дарит улыбки мир.
   И вдруг оборвалось всё, как сон, как тропа над кручей. Кончилась мирная жизнь в Сергеевском. Опалила война округу. Попало к врагам Сергеевское.
   Вступили в село фашисты. Разместились фашисты в крестьянских избах. Выгнали жителей всех на улицу.
   В погребах и землянках укрылись люди. Живут все в страхе, как тёмной ночью. До самой зимы, до снега в руках у врагов находилось Сергеевское. Но вот долетела сюда канонада. Сверкнула радость — идут свои!
   — Свои!
   Ждут в Сергеевском избавления. Ожидают Советскую Армию. И вдруг обежали фашисты погреба и землянки. Выгнали снова людей на улицу. Согнали в сарай, что стоял на краю Сергеевского. Закрыли на все засовы.
   Смотрит Наташка: вот мамка, вот бабка, соседи, соседки. Полно народа.
   — Чего нас, мамка, в сарай загнали? — лезет Наташка.
   Не понимает, не знает, не может ответить мать.
   Сильнее слышна за селом канонада. Радость у всех:
   — Свои!
   И вдруг кто-то тихо, затем что есть силы:
   — Горим!
   Глянули люди. Дым повалил сквозь щели. Огонь побежал по брёвнам.
   — Горим!
   Бросились люди к дверям сарая. Закрыты двери на все засовы. Даже снаружи чем-то тяжёлым подпёрты.
   Всё больше и больше в сарае огня и дыма. Задыхаться начали люди. Не хватает Наташке воздуха. Пламя ползёт к шубейке. Уткнулась, прижалась Наташка к матери. Ослабла, забылась девочка. Сколько времени прошло — не знает. Вдруг слышит:
   — Наташка! Наташка!
   Открыла глаза Наташка. Не в сарае она, на снегу, под чистым небом. Ясно Наташке — успели наши, пришло спасение. Улыбнулась Наташка и вновь забылась.
   Перенесли её в дом. Отлежалась, к утру поправилась. А утром побежала девочка по селу. Как именинник стоит Сергеевское. Запели опять калитки. Запели опять колодцы. Заговорили ворота басом. Бежит Наташка. Снег под ногами хрустит, искрится, озорно белизной сверкает. Добежала до речки Вори. Взлетела на кручу. Остановилась вдруг, замерла. Холм из свежей земли над Ворей. Красная звёздочка сверху вкопана. Дощечка под звёздочкой. На дощечке идут фамилии. Смотрит на холм Наташка. Два солдата рядом стоят с лопатами.
   — Кто здесь такие, дяденьки? — показала на холм Наташка.
   Посмотрели бойцы на девочку.
   — Спаситель здесь твой лежит.
   Войны без смертей не бывает. Свобода нелёгкой ценой достаётся.

ТУЛУПИН

   Стрелковая рота вступила в село. Правда, не первой. Освободили село другие. Ещё утром бежали отсюда фашисты.
   Идут солдаты вдоль главной улицы. Сохранилось село. Быстро бежали фашисты. Ни сжечь, ни разрушить ничего не успели.
   Подошли солдаты к крайнему дому. Дом-пятистенок. Калитка. Ворота. На воротах написано что-то. Заинтересовались солдаты. Читают: «Прощай, Москва, уходим в Берлин. Ефрейтор Беккерс».
   — Вот это здорово, — рассмеялись солдаты. — Значит, прощай, Москва, прощай, надежды.
   — Хоть и фашист, а верную надпись сделал.
   Присмотрелись солдаты, а внизу и ещё слова. Кто-то приписку сделал. Читают бойцы приписку: «Ничего, догоним. Рядовой Тулупин».
   Рассмеялись солдаты:
   — Вот это по-нашему!
   — Вот молодец Тулупин!
   — Мужик с головой, выходит.
   Понравилось бойцам солдатское добавление. Интересно им узнать о судьбе Тулупина. Может, Тулупин фашиста уже догнал?
   Идут вперёд солдаты. Всюду наводят о Тулупине справки. Кого ни встретят — пехотинцев, танкистов, артиллеристов — сразу с вопросом:
   — Нет ли у вас Тулупина?
   Фамилия не очень частая. Скорее, редкая. Не попадается им Тулупин.
   Зашли солдаты за Можайск, за Медынь, дальше фашистов гонят. Нет и нет, не встречается им Тулупин. И вдруг в одном месте…
   — Есть, — говорят, — Тулупин.
   Кинулись солдаты к бойцу:
   — Тулупин?
   — Тулупин.
   — Писал на воротах?
   — На каких на воротах? — поразился боец.
   Объясняют солдаты.
   — Нет, не писал, — отвечает Тулупин.
   Огорчились солдаты:
   — Не тот Тулупин.
   Продолжает армия ратный путь. Движутся вперёд солдаты, освобождают родную землю. Наступают солдаты и всюду:
   — Есть ли у вас Тулупин?
   — Есть ли у вас Тулупин?
   И вот…
   — Есть, — говорят, — Тулупин.
   Бросились солдаты к бойцу:
   — Тулупин?
   — Тулупин.
   — Писал на воротах?
   — На каких на воротах? — поразился боец.
   Объясняют солдаты.
   — Нет, не писал, — отвечает Тулупин.
   — Э-эх, снова не тот, — огорчились солдаты.
   — Не повезло.
   Много километров прошагали вперёд солдаты. Продолжают искать Тулупина. Тревожиться стали солдаты:
   — Может, ранен, попал в санбат?
   — Может, убит Тулупин?
   И вдруг:
   — Есть Тулупин!
   — Тулупин?
   — Тулупин.
   — Тот самый?
   — Сдаётся, тот.
   Повстречались солдаты с Тулупиным и сразу ему про Беккерса.
   — Беккерс… Беккерс? — стал вспоминать солдат. — Ах, Беккерс! Догнали, догнали его, родимые!
   Оживились солдаты:
   — Давно?
   — С месяц уже, считай.
   Довольны солдаты — попался Беккерс. Лезут опять к Тулупину:
   — Здорово ты на воротах…
   — Что на воротах?
   — Здорово ты написал.
   — Что написал? — поразился боец. — На каких на воротах?! — стоит, на солдат удивлённо смотрит.
   Вот так дела. Ясно солдатам — снова не тот Тулупин.
   Заговорили опять о Беккерсе.
   — Помню Беккерса, помню, — повторяет Тулупин. — Как же, помню полковник Беккерс. Нашей ротой был схвачен в плен.
   — Полковник? — смутились солдаты. (На воротах писал ефрейтор.)
   — Полковник, — сказал Тулупин.
   Ясно теперь солдатам, что и Беккерс совсем не тот.
   Простились солдаты. Дальше пошли походом.
   Сожалеют солдаты:
   — Эх, Беккерс не тот и не тот Тулупин.
   Тут же со всеми шагает старшина Задорожный. Посмотрел на друзей Задорожный:
   — Тот — не тот! Да в этом ли разве дело. Братцы, хватай за суть. Время смотри какое. Не беккерсы ныне теснят Тулупиных. Фашистов Тулупины нынче бьют.
   Наступает Советская Армия. На нашей улице нынче праздник. Множится счёт побед.

ПАРТИЙНАЯ РАБОТА

   Иван Михайлович Скачков был первым секретарём Можайского городского комитета Коммунистической партии. Любили его в районе. Скачков человек деловой, энергичный. Да и партийная организация в Можайске сильная, дружная. Во время боёв под Можайском немалую помощь можайские коммунисты оказали Советской Армии.
   Храбро сражались тогда войска. Однако сила была у фашистов. Оставили наши войска Можайск. Ушёл и Скачков с войсками.
   Вспоминали в Можайске партийного секретаря. Где он? Жив, невредим? Погиб ли в бою? А может, в другом районе помощь войскам оказывает. А может, и так: на важной партийной Скачков работе.
   Наступили в Можайске тяжёлые, чёрные дни. В центре города фашисты поставили виселицу. У вокзала и на базарной площади устроили тюрьмы для непокорных. Редко пустует виселица. Допросы и пытки не прекращаются.
   Но не смирились можайцы. Ушли в партизаны. Есть Северный партизанский отряд, есть Южный. Возглавляет отряды товарищ Михайлов. Ходят слухи, мол, опытный командир.
   Чудеса творятся вокруг Можайска.
   Шёл лесом по Саввинской дороге фашистский танк. Тянул сзади прицеп с пехотой. В лес зашёл, а оттуда не вышел. Утром видят фашисты — танк взорван, перебитой лежит пехота.
   Направлялся в село Облянищево фашистский отряд во главе с офицером. Шли солдаты грабить крестьян: за маслом, за хлебом, за сеном для лошадей. Не дошли до села фашисты. Спят вечным сном на лесной поляне.
   Нашёлся в Можайске предатель. Сделали фашисты каким-то важным его начальником. Как начальству отвели кабинет. Заглянули фашисты как-то к нему в кабинет. Мёртвым лежит предатель.
   Прибыли под Можайск на аэродром Ватулино новые фашистские самолёты. Только сели, только разместились в землянках лётчики, как тут тревога. Прилетели советские бомбардировщики, уничтожили фашистские самолёты.
   Пришли на пополнение в фашистскую армию танки, пушки и мощные тягачи. Скопились они у деревень Клементьево и Горбово. Только стали командиры решать — кому, в какой полк и сколько всего направить, как в небе снова появились советские лётчики. Полетели на фашистскую технику бомбы. Смешали металл с землёй.
   Не прекращаются чудеса под Можайском. Да и не только здесь. Под Волоколамском, под Рузой, под Истрой, Малым Ярославцем, Боровском, Нарой всюду горит под врагами земля. Мститель за горло берёт врага.
   94 дня пробыл Можайск под фашистской неволей. Но верили люди в нашу победу. И радостный час наступил. Прогнали отсюда фашистов. Снова Можайск советский.
   Собрались на митинг жители.
   — Слово имеет руководитель партизанского движения Можайского района товарищ Михайлов.
   Глянули люди — так это ж Скачков. Иван Михайлович Скачков, их секретарь партийный. Боевой орден на груди у Скачкова. Ясно людям: так вот где он был. Вот за что орден ему в награду.
   Кончился митинг. Спустился Скачков с трибуны. Обступили его горожане. Подошёл к Скачкову и старик Матвей Елизарович Маслов. Смотрит на орден:
   — Вот оно как. А мы-то думали, Иван Михалыч, ты-то был на важной партийной работе.
   Улыбнулся Скачков:
   — Не ошибся, Матвей Елизарыч. Так и есть, на партийной я был работе. На партийной и очень важной.

[Амина]

ТРОЕ

   Осташевский район — глубинный, дальний в Московской области. Деревня Бутаково в Осташевском районе — дальняя. Отступали фашисты через Бутаково. Тянулись с утра и до самого вечера. Не успели пройти всё засветло. Один из фашистских отрядов остался в деревне на ночь. Избы здесь спалены. В землянках укрылись жители.
   Однако на окраине деревни сохранился большой сарай. В нём и разместились фашисты на ночь.
   Хорошо им под крышей. Ветер не дует. Снег не сыплет. Только холод страшный стоит в сарае.
   О тепле, о костре стали мечтать фашисты. Покрутились вокруг сарая: не видно ли рядом дров? В лес же идти опасно. Разыскали щепок, собрали малость. Зажгли. Огонь улыбнулся теплом и замер. Лишь запах дыма, тепла оставил. Дразнит фашистов запах.
   Прижались солдаты покрепче друг к другу. Стали дремать фашисты. Вдруг слышат скрип на снегу за сараем. Встрепенулись солдаты. Автоматы немедля в руки. Ясно врагам: «Партизаны!» Однако видят — идут ребята. Школьники. Трое. Сапоги на одном огромные. Другой в треухе добротном заячьем. Третий солдатским ремнём затянут.
   Подошли мальчишки, остановились. Смотрят на них фашисты. Не опускают пока автоматы.
   — Партизаны?! — взвизгнул один из фашистов. Взвизгнул и сам смутился. Видит же он и другие видят — перед ними стоят ребята.
   Отделился от мальчишек тот, что в треухе. Был он ростом чуть-чуть повыше. Шагнул к сараю. Рассмотрели фашисты за спиной у подростка что-то.
   — Цурюк! Назад! — закричали фашисты.
   Остановился мальчишка. Ношу на землю сбросил. Смотрят фашисты охапка лежит с дровами.
   — Берите, — сказал мальчишка.
   Вырвалось тут у солдат удивление:
   — О-о-о! Гут! Карашо!
   Опустили они автоматы! Дал подросток сигнал товарищам. Отошли на минуту двое. Отошли и тут же вернулись. И у этих охапки в руках с дровами.
   Вспыхнул огонь в сарае. Потянуло теплом от дров. Греют руки солдаты, спины. Чуть ли не лезут в костёр с ногами.
   Понравились им ребята. И тот, что в треухе заячьем, и тот — в сапогах огромных, и тот, что солдатским ремнём затянут.
   Пылает костёр. Дрова, как сахар в горячем стакане, тают. Показал на дрова тот, что в треухе, обратился к фашистам:
   — Нох? Ещё?
   — Нох! Нох! — закричали в ответ фашисты.
   Ушли ребята. Где-то ходили. Вернулись снова. Снова дрова в руках. Сложили ребята дрова в сторонку. А тот, что в треухе, явился со связкой хвороста. Скинул он хворост — и прямо в костёр всю связку. Ещё сильнее взметнулось пламя.
   Побежало тепло ручьями. Довольны фашисты:
   — О-о-о! Гут! Карашо!
   Смотрят, а где же мальчишки? Сдуло их словно ветром.
   Посмотрели солдаты на тьму, в ворота. И в ту же секунду раздался страшенный взрыв. Разнёс он сарай, а с ним и фашистов. В связке хвороста были заложены две противотанковые мины.
   Много отважных подвигов совершили под Москвой партизаны. Чем могли, помогали взрослым подростки и дети. Особенно тут, в Осташевском районе. Юным советским патриотам ныне памятник здесь стоит. В Осташеве. На площади. В самом центре.

ПАПКА

   Погиб у Филиппки отец. В первые дни войны. В боях под городом Минском. Мал Филиппка — четыре года. Скрыла горе от сына мать.
   Лезет Филиппка к матери:
   — Наш папка воюет? Нас защищает? Фашистов бьёт?
   Прижмёт женщина сына к груди покрепче:
   — Воюет, сыночек, воюет. Так точно, Филиппка, бьёт.
   Бежит по селу Филиппка:
   — Наш папка фашистов бьёт! Наш папка фашистов бьёт!
   Живёт Филиппка в Московской области. Недалеко от города Рогачёва.
   Отполыхало военное лето. Осень пришла на смену. Навалилась беда на село, на округу. Чёрной сворой прорвались сюда фашисты. Танки, пушки вошли в село.
   — Славянское быдло! — кричат фашисты.
   — Партизаны! — кричат фашисты.
   Страшно Филиппке, прижмётся к матери:
   — А где же папка? Спасёт нас папка?
   — Спасёт, — отвечает женщина.
   Шепчет Филиппка друзьям, соседям:
   — Спасёт нас папка, побьёт фашистов…
   Ждут не дождутся колхозники избавления. И вот радость как ветер в село ворвалась. Разбиты фашисты. Гонят наши врагов от Москвы на запад.
   Скоро и здесь, под Рогачёвом, послышался звук канонады.
   — Папка идёт! Папка идёт! — закричал Филиппка.
   Дождались колхозники светлого часа. Проснулся Филиппка как-то, узнаёт: бежали фашисты, село свободно.
   Бросился мальчик к матери:
   — Папка пришёл? Папка пришёл?
   — Пришёл, — как-то тихо сказала мать.
   — Где же папка?! — кричит Филиппка.
   — Дальше пошёл, сынок…
   Побежал Филиппка по сельской улице:
   — Нас папка освободил! Нас папка освободил!
   Повстречался Филиппке Гришка. В два раза старше Филиппки Гришка. Присвистнул Гришка:
   — «Освободил»! Да он под Минском ещё убитый.
   Насупился Филиппка. В кулачки собрались ручонки. На Гришку волчонком смотрит. Какой убитый! Скажет же этот Гришка!
   — Освободил! Освободил! — вновь закричал Филиппка.
   Проходил здесь старик Тимофей Данилыч. Бросился мальчик к деду. Торопится, про отца, про Гришку ему рассказывает.
   — Правда, папка побил фашистов?
   Посмотрел дед на Филиппку, вспомнил про Минск, где грудью стал на пути у фашистов Филиппкин отец, другие места, где другие бойцы грудью, как камнем, стали.
   — Правда, — сказал Тимофей Данилыч. Прижал он к себе Филиппку. — Без него, без отца твоего, не было бы нашей, сынок, победы.
   Побежал по селу мальчишка:
   — Папка принёс победу! Папка принёс победу!
   Кто же скажет: не прав Филиппка?
   Не каждому выпало в той грозной войне дожить до великого Дня Победы. Но каждый, кто бился тогда с врагом под Брестом, под Минском, под Ленинградом, Одессой, под Севастополем, Киевом, Смоленском, Вязьмой, по всем просторам земли советской, — был частью великой победы нашей. Каждый — живой и мёртвый.
   Верно кричал Филиппка. Вырастет мальчик, по праву скажет: «Папка Родине нашей принёс победу. Папка Родину нашу от рабства спас».
   Слава вам, наши отцы и деды. Сыновний поклон героям.

АКТИВНЫЙ ОТДЫХ

   Наступала стрелковая рота. Шагала, шагала она на запад. Устали бойцы от боёв, от военного грома. Дали солдатам отдых.
   Расположилась рота в селе над Гжатью. Спит подо льдом, под снегами Гжать. Тишь сковала сейчас округу. Отгремели кругом бои. Явились солдаты в село под вечер. Разместились в уцелевших от боя избах. Уснули, как в детстве, блаженным сном.
   Только уснули:
   — Тревога! Тревога!
   Гремит:
   — Подъём!
   Поднялись в момент солдаты. Полушубки — на плечи, винтовки — в руки. Снова в строю солдаты.
   Оказалось, из наших тылов к своим долиной Гжати прорывалась какая-то часть фашистская. Вступили солдаты в бой. Окружили, разбили они фашистов.
   Вернулись солдаты к покою, к избам.
   Утром проснулись, прошлись по улице. В деревне лишь треть домов. Лизнула деревню война огнём. Уходя, спалили две трети домов фашисты. Трубы торчат и печи.
   В землянках, в ямах, чуть ли не в норах живут погорельцы. Смотрят солдаты на трубы, на печи, на ямы, норы. Кто-то сказал несмело:
   — А ну-ка, братва, поможем!
   Закипела кругом работа. Топоры, как дятел, носами в брёвна. Пилы бульдогом вцепились в сосны.
   Из пепла, из снега поднялись избы. Трубы, как стражи, венчают крыши.
   Завершили солдаты в селе работу. Осмотрели теперь округу. Вышли к замёрзшей Гжати. Сваи торчат из Гжати. Был здесь недавно мост.
   Посмотрели солдаты на лёд, на сваи:
   — А ну-ка, братва, наладим!
   Закипела опять работа. День не прошёл, как снова доски легли над Гжатью, перила схватились за оба берега.
   Закончили мост солдаты. Снова идут округой. Смотрят — на взгорке школа. Вернее, то, что осталось теперь от школы.
   Посмотрели солдаты на битый камень. Кто-то сказал несмело:
   — А ну-ка, братва, докажем!
   Закипела и здесь работа. Лихи солдаты в труде, в работе. Много умельцев в стрелковой роте. Снова школа на прежнем месте. Снова наряден взгорок.
   Довольны солдаты. Идут в деревню. Пришли в деревню. Гремит команда:
   — Стройся! Стройся! Закончен отдых!
   Повзводно стала в шеренгу рота.
   — Смирно! Налево! Песню!
   Шагнула стрелковая рота. Взвилась над ротой песня. Зашагали солдаты в свою дивизию.
   Явились они в дивизию. Генералу доклад о роте:
   — Прибыла с отдыха рота.
   — Как отдыхалось?
   — Полный во всём порядок.
   — А точнее?
   Узнал генерал про бой с фашистами, про мост, про дома, про школу. Посмотрел генерал на солдат, на роту:
   — Благодарю. Ну что ж, активный, выходит, отдых.

[Амина]

ПАСТЬ

   Рядовой Евстегнюк фашиста поймал на палец. Как карась на крючок, фашистский солдат на палец к бойцу попался. Вот как случилось это. Зима. Наступали наши. Был Евстегнюк в разведке. В разведке не в первый раз. Задание важное — нужно добыть «языка», то есть схватить кого-нибудь из фашистских солдат и невредимым доставить в часть.
   Вышел солдат в разведку. Пересек незаметно передний край, перешёл через линию фронта, оказался в «гостях» у фашистов.
   Вечер. Зимний. Ранний. Река Протва. Прорубь в Протве. Тропа. Ходят по этой тропе за водой фашисты. Тут у тропы и засел солдат. Поджидает боец добычу.
   Только осторожны на редкость стали сейчас фашисты. Нет бы бежать к воде в одиночку. Ходят к воде с охраной.
   Наблюдает за ними советский разведчик. Вот шагает один с ведром, следом другой — с автоматом. Вот трое прошли. Один с ведром, двое других с автоматами. Вот снова трое — один с ведром, с ручным пулемётом двое.
   Таких не возьмёшь без шума.
   Сидит Евстегнюк, выжидает. Час просидел, на исходе второй. Продрог Евстегнюк, промёрз. Коченеют спина и руки. Однако сидит выжидает. Знает: лишь упорных удача ждёт.
   Дождался разведчик своей минуты.
   Видит — на тропе появился смелый. Без охраны бежит фашист. Перебирает ногами, торопится. Вот добежал до проруби. Зачерпнул фашист воду. Бежит назад. Тут и вырос перед ним Евстегнюк. Пытался схватить за горло, чтобы пикнуть солдат не мог. Да, видать, в темноте Евстегнюк промахнулся. Двинул в этот момент головой фашист. Рот приоткрыл для крика. И вот угодил Евстегнюк гитлеровскому солдату пальцем прямо в открытый рот. Угодил, и в ту же секунду фашистский рот, как капкан, захлопнулся. У фашиста от страха случился шок. Сжались зубы, назад ни с места. Мёртвой хваткой схватили палец. Что же тут делать? Так и повёл через линию фронта советский разведчик фашиста в плен.
   Прибыл разведчик в часть. Видят его солдаты. Не сразу поймут, в чём дело:
   — Глянь, глянь — Евстегнюк за губу волочит фашиста!
   И верно, издали кажется, что разведчик ведёт за губу солдата.
   Узнав, в чём дело, смеялись до слёз солдаты:
   — Евстегнюк карася поймал!
   — Сом на крючок попался!
   Пытались солдаты челюсти разжать у фашиста. Старались и так и этак.
   — Щипом, щекоткой его возьми!
   — Штыком надави!
   — Дёрни за нос, за ухо!
   Бьются солдаты. Не растянут упрямые челюсти. Хоть волоки домкрат.
   Стоит Евстегнюк под обстрелом смешков солдатских. Ситуация — глупее не может быть. Рука с зажатым пальцем, как назло, у солдата правая. Ни честь отдать начальству. А вдруг как тревога! А вдруг как бой! Будь ты проклят, «язык» фашистский!
   Кончилось тем, что повели к врачам в медсанбат солдата. Тут и разжали фашисту пасть.
   Довольны солдаты:
   — Ура! Разжали!
   Нашёлся один смекалистый:
   — Не эта важна. Не эта. Занеслись на Москву фашисты. Вот какую разжали пасть!

«КАКОЙ РОД ВОЙСК СРАЖАЕТСЯ?»

   Наступают советские войска. Бьют фашистов с востока, с севера, с юга. Несокрушимо идут вперёд.
   Приехал как-то командующий Западным фронтом генерал армии Жуков вместе со штабными офицерами к переднему краю боя. Смотрит, как наступают войска, любуется.
   — Молодцы, молодцы! — приговаривает.
   Смотрел-смотрел и вдруг к офицерам, стоявшим рядом:
   — Какой род войск сражается?
   В это время с криком «Ура!» как раз устремилась вперёд пехота.
   — Пехота, — ответили офицеры, — товарищ командующий. Пехота — матушка полей.
   — Верно, верно, пехота, — соглашается Жуков.
   Постоял-постоял и снова:
   — Так какой же род войск дерётся?
   Переглянулись офицеры. Разве неверно они ответили?
   В это время как раз усилила огонь артиллерия. Хорошо, отлично стреляют советские пушкари. Нет фашистам от них пощады. А вот и «катюши» послали залп. Метнули металл и пламя. Сровняли с землёй фашистов.
   Повернулся Жуков к офицерам, ждёт, что ответят ему.
   — Артиллерия, товарищ командующий! — крикнули офицеры. Ар-тиллерия — бог войны.
   — Верно, верно, артиллерия, — соглашается Жуков.
   Продолжает следить за боем.
   — Эх, молодцы, эх, молодцы! — И снова к офицерам с тем же вопросом: Так какой же род войск дерётся?
   Пожали офицеры плечами. Как же понять командующего? Разве ошиблись они в ответе? Видят офицеры — ждёт генерал ответа. Загрохотали в это время советские танки. Железным потоком пошли вперёд.
   — Танки, товарищ командующий! Танки! — крикнули офицеры.
   — Верно, танки, — соглашается Жуков. — Орлы, молодцы танкисты!
   Любуется сокрушительным натиском генерал. Постоял-постоял и снова:
   — Так какие войска сражаются?
   Стоят офицеры в недоумении. Притихли, не рвутся вперёд с ответом.
   В это время как раз начали атаку советские самолёты. Ухнули молотом бомбы. Земля устремилась к небу.
   — Ну, ну, — ожидает ответа Жуков.
   — Авиация, — кто-то сказал несмело. — Авиация, товарищ командующий. Наши воздушные соколы.
   — Верно, — соглашается Жуков. — Слава советским соколам. — Наклонился к своим офицерам и тихо: — Так какой же род войск дерётся?
   Сбились с толку совсем офицеры. Не знают, что и ответить. Выждал минуту Жуков. Показал рукой на штурмующих.
   — Непобедимый, — сказал, улыбаясь, Жуков.
   Победным шагом идут войска. Давят они фашистов.
   11 тысяч населённых пунктов освободила Советская Армия в боях под Москвой. Разгромила 38 фашистских дивизий. Во всей Европе не было силы, которая могла бы нанести поражение гитлеровцам. И вот оказалась такая сила — наша Советская Армия. На 100, а во многих местах и на 250 километров отогнали от Москвы наши войска захватчиков. Великая битва под Москвой закончилась сокрушительным разгромом фашистов.
   Стоит Жуков, смотрит, как наступают войска. Любуется.
   — Так какой же род войск сражается? — переспросил командующий у офицеров.
   — Непобедимый! — ответили дружно ему офицеры.

[Амина]

РАССКАЗЫ О ВЕЛИКОМ СРАЖЕНИИ НА БЕРЕГАХ ВОЛГИ


«НИ ШАГУ НАЗАД!»

   Третий месяц идут упорные, кровопролитные бои на юге. Горит степь. Сквозь огонь и дым фашисты рвутся к Сталинграду, к Волге.
   Шло сражение на подступах к Сталинграду. 16 солдат-гвардейцев вступили в неравный бой.
   — Ни шагу назад! — поклялись герои.
   Бросились фашисты в атаку. Удержали рубеж гвардейцы. Перевязали друг другу раны, снова готовы к бою.
   Второй раз в атаку идут фашисты. Их больше теперь, и огонь сильнее. Стойко стоят гвардейцы. Удержали опять рубеж. Перевязали друг другу раны. Снова готовы к бою.
   Четыре атаки отбили солдаты.
   Не взяла смельчаков пехота, поползли на героев фашистские танки.



   С танками бой — жесточайший бой.
   Вот из шестнадцати двенадцать бойцов осталось.
   — Ни шагу назад!
   Вот десять, вот девять.
   — Ни шагу назад!
   Вот восемь, вот семь.
   Запомните их фамилии — Кочетков, Докучаев, Гущин, Бурдов, Степаненко, Чирков, Шуктомов.
   А танки ползут и ползут. Нет у солдат ни пушек, ни противотанковых ружей, ни миномётов. Кончились даже патроны.
   Бьются солдаты. Ни шагу назад! А танки всё ближе и ближе.
   Остались у героев одни гранаты. По три на солдата.
   Посмотрел Докучаев на танки, на боевых друзей, на свои три гранаты. Посмотрел. Снял с гимнастёрки ремень. Ремнём затянул гранаты. На руке почему-то взвесил. Посмотрел ещё раз на Гущина, Бурдова — они были его соседями по окопу. Улыбнулся друзьям Докучаев. И вдруг поднялся солдат из окопа.
   — За Родину! — крикнул герой. Бросился вперёд навстречу врагу. Прижал покрепче к груди гранаты. Рванулся под первый танк.
   Вздрогнула степь от взрыва. Качнулись опалённые боем травы. Замер, вспыхнул фашистский танк.
   Переглянулись Гущин и Бурдов. Храбрость рождает храбрость. Подвиг рождает подвиг. Поднялся Гущин. Поднялся Бурдов. Связки гранат в руках.
   — Нас не возьмёшь! — прокричали солдаты.
   Рванулись вперёд герои. Два взрыва качнули землю. А танки идут и идут.
   Поднялись тогда Кочетков, Степаненко, Чирков, Шуктомов:
   — Свобода дороже жизни!
   Вот они четверо — на огненном рубеже. Навстречу фашистским танкам идут герои.
   — Смерть фашистам! Захватчикам смерть!
   Смотрят фашисты. Люди идут под танки. Взрыв. Ещё взрыв. Снова и снова взрыв. Страх охватил фашистов. Попятились танки, развернулись, поспешно ушли отсюда.
   Отгремели бои пожаром. Время бежит, как ветер. Годы текут, как реки. Но память хранит былое. Посмотрите туда, на поле. Как утёсы, как скалы стоят герои. Бессмертен их славный подвиг. Запомните их фамилии Кочетков, Докучаев, Гущин, Бурдов, Степаненко, Чирков, Шуктомов.

ТРИДЦАТЬ ТРИ БОГАТЫРЯ

   Их было 33. Как в сказке. 33 богатыря. 33 отважных советских солдата. Западнее Сталинграда защищали бойцы важную высоту. Не смогли здесь фашисты вперёд прорваться. Обошли высоту фашисты. Попали бойцы в окружение.
   Не дрогнули смельчаки, 27 танков подбили в бою герои. Уничтожили 150 фашистов.
   Кончились боеприпасы. Прорвались солдаты сквозь окружение. Вернулись к своим войскам. Все оказались целы, все невредимы. Лишь один рядовой Жезлов неопасно осколком ранен.
   Обступили солдаты героев. Интересно узнать подробности. Вот стоит Семён Калита. Отличился в бою Калита. Первым уничтожил фашистский танк.
   — А ну, расскажи, расскажи про геройство, — атаковали его солдаты.
   Засмущался Семён Калита:
   — Да я… Да что я… Вот Иван Тимофеев. Вот это да. Вот это герой.
   И это верно — рядовой Иван Тимофеев уничтожил два неприятельских танка.
   Повернулись солдаты к Ивану Тимофееву:
   — А ну, расскажи, расскажи про геройство.
   Засмущался Иван Тимофеев:
   — Да я… Да что я… Вот Владимир Пасхальный — вот кто герой. Вот кто лучше других сражался.
   И верно. Младший сержант Владимир Пасхальный три фашистских танка вывел из строя. Вот кто герой, конечно.
   Не отпускают солдаты Пасхального:
   — Ну, ну, расскажи про подвиг.
   Засмущался Владимир Пасхальный:
   — Да я… Да что я… Вот товарищ младший политрук Евтифеев — вот кто из героев герой настоящий.
   И верно. Младший политрук Евтифеев подбил четыре фашистских танка. Поражаются солдаты:
   — Вот это да!
   — Вот так стрелок!
   — Провёл, выходит, среди фашистов политбеседу!
   Окружили солдаты политрука:
   — Товарищ Евтифеев, расскажи про геройство.
   Усмехнулся Евтифеев, начал рассказывать.
   Рассказал о героях: о младшем сержанте Михаиле Мингалеве, о солдате Николае Власкине, о старшине Дмитрии Пуказове и о других бойцах.
   — Про себя, про себя! — закричали солдаты.
   Засмущался Евтифеев.
   — Да я… — Глянул вокруг, увидел Семёна Калиту, того, кто первым подбил неприятельский танк: — Вот пусть вам Семён Калита про себя расскажет. Он всему положил начало…
   Сталинград. Штаб Сталинградского фронта. Командующий фронтом генерал-полковник Андрей Иванович Ерёменко.
   Доложили о подвиге 33-х отважных генералу Ерёменко:
   — Товарищ командующий, подбили двадцать семь танков. Живыми назад вернулись.
   — Двадцать семь?
   — Так точно, двадцать семь.
   — Герои, — сказал Ерёменко, — герои. — Помолчал, добавил: — А то, что смерть победили, что жизнь сберегли, — дважды они герои. Богатыри!
   33 советских богатыря — так и окрестили солдаты героев прославленной высоты. А вскоре и награды пришли к героям. Ордена и медали засверкали у них на груди.

«ГВОЗДИЛЬНЫЙ ЗАВОД»

   Бои шли на улицах Сталинграда. Недалеко от вокзала в подвале одного из домов солдаты обнаружили склад с гвоздями. «Гвоздильный завод» — в шутку назвали солдаты дом.
   Вместе с другими здесь сражалась группа солдат во главе с младшим лейтенантом Колегановым. Не всё здание находилось у советских воинов. Часть у фашистов. Глухая стена разделяла две половины.
   Стреляют бойцы из окон. Ведут огонь на три стороны. Четвёртая — и есть та глухая стена, которая отделяет их от фашистов. Спокойны солдаты за эту сторону. Стена кирпичная, толстая, ни окон нет, ни дверей. Хорошо за плечами такую защиту чувствовать. Среди солдат — Василий Кутейкин. И ему хорошо оттого, что стена защищает сзади.
   И вдруг от страшного взрыва качнулся дом. Это фашисты подорвали глухую стену. Едва улеглась пыль — показался огромный проём в стене. Только рассмотрели его бойцы, как оттуда, с фашистской стороны, полетели в советских солдат гранаты.
   Вот уже первая с шумом коснулась пола. Вот сейчас последует взрыв. Упала граната рядом с Кутейкиным. Солдат побледнел, зажмурился. Ждёт, а взрыва всё нет. Приоткрыл он глаза. Видит — схватил младший лейтенант Колеганов гранату, размахнулся и бросил назад в проём, то есть вернул фашистам. Там и раздался взрыв.
   Улыбнулся Кутейкин. Полегчало на сердце. И вдруг видит — вторая летит граната. И снова прямо к нему, к Кутейкину. Вновь побледнел солдат, снова зажмурился. Ждёт он бесславной смерти. «Раз, два, три», — про себя считает. А взрыва всё нет. Открыл Кутейкин глаза — взрыва нет и гранаты нет. Это рядовой Кожушко по примеру младшего лейтенанта Колеганова схватил гранату и тоже бросил назад к фашистам. Удачлив Кутейкин. Минует солдата смерть.
   Посмотрел Кутейкин на младшего лейтенанта Колеганова, на рядового Кожушко. И вдруг ушла из сердца минутная робость. Неловко бойцу за себя. Сожалеет, что это Кожушко, а не он подхватил гранату. Даже желает, чтобы прилетела ещё одна. Смотрит — и вправду летит граната.
   — Моя! — закричал Кутейкин.
   Бросился ей навстречу:
   — Не подходи — моя!
   Схватил гранату и тут же её туда — к фашистам за стену.
   Секундой позже подвиг Колеганова, Кожушко и Кутейкина повторили старшина Кувшинов и рядовой Пересветов.
   Подбежали солдаты затем к проёму. Открыли огонь из винтовок и автоматов. Когда закончился бой и утихли выстрелы, подошли, заглянули бойцы в проём.
   Там, громоздясь один на другого, валялись десятки фашистских трупов.
   — Да, нагвоздили, — произнёс младший лейтенант Колеганов.
   Улыбнулись солдаты:
   — Так ведь «гвоздильный завод».
   Много в Сталинграде таких заводов. Что ни дом, то для фашистов «завод гвоздильный».

[Амина]

РАНЕН В БОЮ СОЛДАТ

   Лежал он без стона, без крика, без плача. Ранен в бою солдат. Кровь сквозь рубаху на пол сочится.
   Окраина Сталинграда. Полуразрушенный дом. Третий этаж. Лежит на полу солдат.
   Сражался солдат в составе родного стрелкового взвода. Обороняли вот этот дом. Вдруг прибыл приказ занять бойцам по соседству другие позиции. Двинулись воины к новому месту. Солдат прикрывал переход. Покинули дом боевые друзья. Сделал выстрел последний солдат. Хотел устремиться за всеми следом. В эту минуту его и ранило. Вскрикнул. Согнулся. Упал солдат.
   Лежит на полу солдат. Из раны на пол кровь сочится.
   Утихает за окнами бой. Передвинулась дальше стрельба — туда, куда ушли боевые товарищи.
   Лежит на полу солдат, друзей боевых вспоминает.
   Вот Вася Сидоркин. Родом они из одного заводского посёлка. Вместе на фронте с первого дня войны. Отходили по огневым дорогам тогда солдаты. В бою под Минском был ранен боец. Вынес с поля боя, унёс от смерти друга тогда Сидоркин.
   Вот ефрейтор Семён Капусто. Под Вязьмой вместе они сражались. Попали бойцы в окружение. Неделю снегами брели по ночам к своим. Одним на двоих сухарём питались.
   Вот Такен Токобаев. Это с Такеном они вдвоём привели «языка» под Можайском. Породнила судьба солдат. Вместе вручили героям тогда медали.
   Вот Самойлов, Ильин, Головин. Вместе громили фашистов они под Москвой. Испытали радость победы вместе.
   Лежит на полу солдат, друзей боевых вспоминает. До слёз обидно лежать солдату. Там где-то дальше на улице бой. Там в смертной схватке с врагами сошлись товарищи. Как же помочь друзьям?
   Приподнялся солдат. Но тут же от боли вскрикнул. Опять опустился на пол. Прошла минута. Вновь приподнялся. Боль пересилил. Встал. Сделал шаг, сделал два к окну. Взял винтовку. Высунул дуло в проём окна. Выбрал цель. Нажал на курок. Щёлкнул курок, и только. Прикрывая своих, растратил воин последние патроны. Нечем сражаться солдату.
   Опустился боец на пол. Покидают солдата последние силы. Всё сильнее сочится кровь.
   Лежит на полу солдат, друзей боевых вспоминает. Всё громче и громче слышна стрельба. Нелегко там сейчас товарищам. Чем же отвлечь фашистов?
   Глянул боец на раны. На рубаху. И вдруг мысль осенила солдата. Собрал он последние силы. Рванул гимнастерку. Скинул рубаху. Оторвал от рубахи солдат полотнище. Провёл им по ранам. Цветёт кумачом полотнище. Покрылось солдатской кровью.
   Подобрался солдат к окну. К винтовке, к штыку прикрепил материю. Высунул штык в окно. Рубином зажглось полотнище. Затрепетало оно по ветру. Заиграло, забилось в небе.
   Не ошибся солдат. Увидев красное знамя, вновь повернули сюда фашисты. Забили опять снаряды. Зацокали снова пули.
   Не утих, продолжается бой у дома. Реет над домом красное знамя. Рубином фашистов бьёт. Где-то за домом гремит «Ура!». Это в атаку идут товарищи. Но не видел, не слышал того солдат. Закончил свой путь боевой солдат. До конца исполнил свой долг солдатский.
   Лежал на полу солдат. А рядом знамя, как часовой, стояло.

БУЛЬ-БУЛЬ

   Не стихают бои в Сталинграде. Рвутся фашисты к Волге.
   Обозлил сержанта Носкова какой-то фашист. Траншеи наши и гитлеровцев тут проходили рядом. Слышна из окопа к окопу речь.
   Сидит фашист в своём укрытии, выкрикивает:
   — Рус, завтра буль-буль!
   То есть хочет сказать, что завтра прорвутся фашисты к Волге, сбросят в Волгу защитников Сталинграда.
   Сидит фашист, не высовывается. Лишь голос из окопа доносится:
   — Рус, завтра буль-буль. — И уточняет: — Буль-буль у Вольга.
   Действует это «буль-буль» на нервы сержанту Носкову.
   Другие спокойны. Кое-кто из солдат даже посмеивается. А Носков:
   — Эка ж, проклятый фриц! Да покажись ты. Дай хоть взглянуть на тебя.
   Гитлеровец как раз и высунулся. Глянул Носков, глянули другие солдаты. Рыжеват. Осповат. Уши торчком. Пилотка на темени чудом держится.
   Высунулся фашист и снова:
   — Буль-буль!
   Кто-то из наших солдат схватил винтовку. Вскинул, прицелился.
   — Не трожь! — строго сказал Носков.
   Посмотрел на Носкова солдат удивлённо. Пожал плечами. Отвёл винтовку.
   До самого вечера каркал ушастый немец: «Рус, завтра буль-буль. Завтра у Вольга».
   К вечеру фашистский солдат умолк.
   «Заснул», — поняли в наших окопах. Стали постепенно и наши солдаты дремать. Вдруг видят, кто-то стал вылезать из окопа. Смотрят — сержант Носков. А следом за ним лучший его дружок рядовой Турянчик. Выбрались дружки-приятели из окопа, прижались к земле, поползли к немецкой траншее.
   Проснулись солдаты. Недоумевают. С чего это вдруг Носков и Турянчик к фашистам отправились в гости? Смотрят солдаты туда, на запад, глаза в темноте ломают. Беспокоиться стали солдаты.
   Но вот кто-то сказал:
   — Братцы, ползут назад.
   Второй подтвердил:
   — Так и есть, возвращаются.
   Всмотрелись солдаты — верно. Ползут, прижавшись к земле, друзья. Только не двое их. Трое. Присмотрелись бойцы: третий солдат фашистский, тот самый — «буль-буль». Только не ползёт он. Волокут его Носков и Турянчик. Кляп во рту у солдата.
   Притащили друзья крикуна в окоп. Передохнули и дальше в штаб.
   Однако дорогой сбежали к Волге. Схватили фашиста за руки, за шею, в Волгу его макнули.
   — Буль-буль, буль-буль! — кричит озорно Турянчик.
   — Буль-буль, — пускает фашист пузыри. Трясётся, как лист осиновый.
   — Не бойся, не бойся, — сказал Носков. — Русский не бьёт лежачего.
   Сдали солдаты пленного в штаб.
   Махнул на прощанье фашисту Носков рукой.
   — Буль-буль, — прощаясь, сказал Турянчик.

МАМАЕВ КУРГАН

   Лейтенант Чернышов красавец. Брови дугой, как месяц. Кудри черны, как смоль.
   14 сентября 1942 года. С новой силой фашисты идут в атаку. Семь дивизий штурмуют город. Три тысячи орудий ведут огонь. Пятьсот фашистских танков железной ползут лавиной.
   Особенно кровопролитные бои идут за Мамаев курган. Мамаев курган самая высокая точка в городе. Видно отсюда далеко-далеко. Видно и Волгу, и степи, и левый заволжский берег.
   Уже несколько раз вершина кургана переходила из рук в руки. То теснят фашисты наших бойцов, то прорвутся к вершине наши. То держат вершину наши. То вновь у фашистов она в руках. Пять раз водил солдат в атаку лейтенант Чернышов. Брови дугой, как месяц. Кудри черны, как смоль.
   Начинает Чернышов шестую атаку, а сам вспоминает первую.
   Добежали тогда бойцы почти до вершины. Шли перебежками. Залегали. Пережидали страшный огонь противника.
   Поднимались и снова бежали вперёд.
   — Вперёд! Вперёд! — до хрипоты, обезумев, очумев от боя, кричал лейтенант Черныщов.
   Вновь залегли солдаты. Переждал лейтенант Чернышов и опять:
   — Вперёд!
   Лежат солдаты, не поднимаются.
   — Вперёд! — кричит Чернышов. Схватил автомат, тронул дулом одного, второго. — Вперёд!
   Лежат солдаты.
   Подкатила здесь к сердцу злость. Перекосилось лицо от крика. Саблей сломались брови. Скулы корёжат рот.
   — Вперёд! — кричит лейтенант Чернышов.
   Лежат солдаты.
   Вдруг объявился рядом с лейтенантом сержант Куценко.
   — Они же мёртвые, товарищ лейтенант, — тихо сказал Куценко.
   Вздрогнул лейтенант Чернышов, глянул кругом, на курган, на солдат. Понял — солдаты мёртвые. Живы только они вдвоём — он, Чернышов, и сержант Куценко. Отошли назад с высоты к своим.
   Здесь внизу у кургана назначили Чернышова командовать новой группой. Снова в атаку ходил Чернышов. Вновь захлебнулась в крови атака. Не достигли они вершины ни в третий, ни в четвёртый, ни в пятый раз.
   Ночь наступила. Вся ночь в атаках. А когда забрезжил рассвет страшно взглянуть кругом. Склоны кургана в солдатских трупах. Словно, устав в походе, прилегли на часок солдаты. Сыграй им побудку — сейчас проснутся.
   Не проснутся уже солдаты. Сном непробудным спят.
   — В атаку! — снова прошла команда.
   Снова к вершине ведёт Чернышов солдат. «Эх, силы бы свежей, силы!» Вдруг слышит — раскатом грома гремит «Ура!». «Что бы такое?» Решает причудилось. Обернулся. К кургану подходят свежие роты. В шеренгах бойцы как литые: один к одному по мерке. Это из-за Волги с левого берега пришли на помощь гвардейцы из 13-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Родимцева.
   — Ура! Ура!
   Влетели бойцы на вершину. Как волны в прибой, ударили.
   В наших руках вершина.
   Стоит на вершине лейтенант Чернышов. Рядом стоят солдаты. Тут же сержант Куценко. Смотрят на Волгу, на дальние дали, на левый заволжский берег.
   — Всё же наша взяла, — произнёс лейтенант Чернышов и вдруг по-детски радостно рассмеялся. Скинул пилотку. Вытер пилоткой вспотевший лоб.
   Поднял на Чернышова глаза Куценко. Что-то хотел сказать, да так и застыл. Смотрит: где же лейтенантские чёрные кудри? Как лунь, в седине голова Чернышова. Лишь брови всё так же дугой, как месяц.

[Амина]

ЗЛАЯ ФАМИЛИЯ

   Стеснялся солдат своей фамилии. Не повезло ему при рождении. Трусов его фамилия.
   Время военное. Фамилия броская.
   Уже в военкомате, когда призывали солдата в армию, — первый вопрос:
   — Фамилия?
   — Трусов.
   — Как-как?
   — Трусов.
   — Д-да… — протянули работники военкомата.
   Попал боец в роту.
   — Как фамилия?
   — Рядовой Трусов.
   — Как-как?
   — Рядовой Трусов.
   — Д-да… — протянул командир.
   Много бед от фамилии принял солдат. Кругом шутки да прибаутки:
   — Видать, твой предок в героях не был.
   — В обоз при такой фамилии!
   Привезут полевую почту. Соберутся солдаты в круг. Идёт раздача прибывших писем. Называют фамилии:
   — Козлов! Сизов! Смирнов!
   Всё нормально. Подходят солдаты, берут свои письма.
   Выкрикнут:
   — Трусов!
   Смеются кругом солдаты.
   Не вяжется с военным временем как-то фамилия. Горе солдату с этой фамилией.
   В составе своей 149-й отдельной стрелковой бригады рядовой Трусов прибыл под Сталинград. Переправили бойцов через Волгу на правый берег. Вступила бригада в бой.
   — Ну, Трусов, посмотрим, какой из тебя солдат, — сказал командир отделения.
   Не хочется Трусову оскандалиться. Старается. Идут солдаты в атаку. Вдруг слева застрочил вражеский пулемёт. Развернулся Трусов. Из автомата дал очередь. Замолчал неприятельский пулемёт.
   — Молодец! — похвалил бойца командир отделения.
   Пробежали солдаты ещё несколько шагов. Снова бьёт пулемёт. Теперь уже справа. Повернулся Трусов. Подобрался к пулемётчику. Бросил гранату. И этот фашист утих.
   — Герой! — сказал командир отделения.
   Залегли солдаты. Ведут перестрелку с фашистами. Кончился бой. Подсчитали солдаты убитых врагов. Двадцать человек оказалось у того места, откуда вёл огонь рядовой Трусов.
   — О-о! — вырвалось у командира отделения. — Ну, брат, злая твоя фамилия. Злая!
   Улыбнулся Трусов.
   За смелость и решительность в бою рядовой Трусов был награждён медалью.
   Висит на груди у героя медаль «За отвагу». Кто ни встретит — глаза на награду скосит.
   Первый к солдату теперь вопрос:
   — За что награждён, герой?
   Никто не переспросит теперь фамилию. Не хихикнет теперь никто. С ехидством словцо не бросит.
   Ясно отныне бойцу: не в фамилии честь солдатская — дела человека красят.

ДАНКО

   Данко — сказочный герой одного из рассказов Максима Горького. Спасая людей в тёмном лесу, Данко вырвал из своей груди сердце. Вспыхнуло сердце ярким пламенем, осветило дорогу людям.
   Сталинград необычный город. Длинной полосой на 65 километров протянулся он с севера на юг вдоль правого берега Волги.
   К исходу сентября 1942 года наиболее грозные бои развернулись в северной части города. Тут заводской район. Вот завод «Красный Октябрь», вот «Баррикады», а вот и знаменитый Сталинградский тракторный. Гордились сталинградцы своими заводами, славой своей рабочей. Сюда в заводской район и рвались теперь фашисты. С утра до вечера гудела здесь страшная битва. Сила ломила силу. Упорство сошлось с упорством.
   От страшного дыма, огня и пыли день превращался в ночь. От бескрайних ночных пожаров ночь превращалась в день.
   Ничем особо не приметен комсомолец матрос Михаил Паникаха. Роста среднего. Силы средней. Матрос как матрос. Бескозырка. Тельняшка. Правда, матросские клёши убраны в сапоги.
   Михаил Паникаха морской пехотинец. Вместе со своим батальоном он сражался здесь в заводском районе.
   Бросили фашисты против морских пехотинцев танки. Завязался неравный бой.
   У танков броня, пушки и пулемёты. У матросов одни гранаты. И те на исходе.
   Михаил Паникаха сидел в окопе. Как и все, отбивался от пулемётов, брони и пушек. Но вот наступил момент — нет у Паникаха больше гранат. Осталось лишь две бутылки с горючей смесью. А танки идут и идут. И бою конца не видно.
   Один из танков движется прямо на Паникаха. Не уйти от судьбы солдату. В схватке сошлись человек и сталь.
   Прижался матрос к окопу. Подпускает поближе танк. Держит в руках бутылку с горючим. Приготовился. Лишь бы не промахнуться. Лишь бы попасть. Вот и рядом фашистский танк. Приподнялся матрос в окопе. Занёс бутылку над головой, только хотел швырнуть в стальную громаду, как вдруг ударила пуля в стекло. Разлетелась на осколки бутылка. Воспламенилась жидкость, хлынула на Паникаха. Мгновение — и факелом вспыхнул матрос.
   Замерли люди. Замерло небо. Остановилось на небе солнце…
   Остальное случилось в одну секунду.
   — Нет, не пройти фашистам! — прокричал матрос.
   Схватил Паникаха вторую бутылку с горючей смесью. Живым пламенем выскочил из окопа. Подбежал к фашистскому танку. Занёс бутылку. Ударил по решётке моторного люка. Взревел, поперхнулся фашистский танк. К небу брызнул огонь фонтаном.
   Давно отгремели бои. Разошлись по домам солдаты. Многое стёрла память. Но бессмертны дела бесстрашных. Живёт, не старея, память о подвиге Паникаха.
   Сталинградский Данко — назвали его товарищи. Таким он вошёл в историю.

ЗНАМЕНИТЫЙ ДОМ

   Удивителен этот дом. Стоял он в городе, в самом центре. Бомбили его фашисты. Стоял, не сдавался дом. Прямой наводкой из пушек в него стреляли. Стоял, не сдавался дом. Миномётным огнём, словно дождём, поливали фашисты дом. Стоял он, как дуб на ветру, не сдавался. Не пал на колени дом.
   Защищали его солдаты огромной твоей страны. Здесь русский рядом стоял с казахом. Вместе бились украинец, грузин, узбек. Абхазец, таджик, татарин воду из общей фляжки пили.
   Соберутся, бывало, солдаты в недолгий момент затишья. Присядут в солдатский круг.
   О просторах родной России, о далёкой любимой лесной стороне вспоминает боец Александров. О шири казахских родных степей вспоминает казах Мурзаев. В общем союзе советских республик расцветает родная Татария. О милой Казани, о Казанке-реке речь заводит татарин Рамазанов. Высоки на Памире горы. Бездонны в горах ущелья. О милых сердцу, родных горах песнь запевает таджик Турдыев. Могуч, и широк, и приволен Днепр. Об Украине родной, о её колосистых полях и нивах украинца Глущенко думы. О ласковом солнце, о ласковом ветре, о ласковом небе, о ласковом море вспоминает грузин Мосиашвили. Родные арыки и белого хлопка поля представляет узбек Тургунов.
   Вот какая твоя страна. Вот какая она огромная. Стоит в Сталинграде дом, не дом, а целый союз советских республик.
   Русский, татарин, грузин, узбек за общую родину бьются.
   Здесь на Волге решается всё: судьба Украины, судьба Кавказа, участь родной земли. Знают об этом солдаты. В общем строю солдаты.
   Обжились солдаты в доме. Даже баню в подвале себе устроили.
   — Сандуны! Сандуны! — смеются солдаты. (Сандуны — это московская лучшая баня.)
   — Гочило! Гочило! (Это тбилисская лучшая баня.)
   Хорошо помыться солдатам в бане. На десять сражений вперёд зарядка. Кричат фашистам:
   — А ну к нам в баню!
   Молчат фашисты. Боятся бани.
   Второй месяц атакуют фашисты дом. Изводят батальоны свои и роты. Стоит, не дрогнет упрямый дом. Кинжальным клином в оборону фашистов врезался.
   По траншеям, по скрытым ходам сообщений нет-нет да приходят к солдатам гости. То разведчики, пробираясь в тылы к фашистам, задержатся тут на минутку. То минёры пройдут, то отряд миномётчиков.
   — Как тут у вас, гарнизон, дела?
   — Служба идёт, и солдат не дремлет, — отвечают бойцы с достоинством.
   Стоит на виду у фашистов дом. Как мозоль на ступне, как бельмо на глазу. Не даёт он врагам покоя. Начинают фашисты атаку.
   — Не возьмёшь! — отвечают бойцы фашистам.
   — За Советскую нашу Родину! — открывают огонь по врагам.
   — За наш нерушимый великий Союз! — И летят во врагов гранаты.
   — За то, чтобы цвести державе!
   — За свободу!
   — За радость встреч!
   — За Родину нашу — страну Россию!
   Бьются в общем строю солдаты. Стоит нерушимо дом. За атакой идёт атака. Отбивают бойцы атаки.
   Оборону знаменитого сталинградского дома возглавляли лейтенант Иван Афанасьев и сержант Яков Павлов. По имени Героя Советского Союза сержанта Якова Федотовича Павлова часто этот дом называют Домом Павлова. Однако у дома есть и второе имя. Домом солдатской дружбы окрестили его солдаты.
   Идёт с фашистами бой-сражение.
   — Огонька им, ребята. Побольше! Побольше! — командует сержант Яков Павлов. — Чтобы знали, чтобы не забывали, чья эта улица, чей это дом.

[Амина]

СТАЛИНГРАДСКАЯ ОБОРОНА

   Защищают советские войска Сталинград. Отбивают атаки фашистов.
   Армией, оборонявшей центральную и заводскую часть города, командовал генерал-лейтенант Василий Иванович Чуйков.
   Чуйков — боевой, решительный генерал.
   Наступая в заводском районе, фашисты прорвались к командному пункту штаба армии. До противника триста метров. Вот-вот и ворвутся сюда фашисты.
   Забеспокоились штабные офицеры и адъютанты.
   — Товарищ командующий, противник рядом, — доложили Чуйкову.
   — Вот и прекрасно, — сказал Чуйков. — Он как раз нам и нужен.
   Узнали солдаты боевой ответ генерала. Бросились на фашистов, уничтожили неприятеля.
   Рядом с командным пунктом Чуйкова находился нефтяной склад. На территории склада — открытый бассейн с мазутом. Разбомбили фашистские самолёты бассейн, подожгли мазут. Устремился огненный поток в сторону командного пункта. День не стихает пожарище. Два не стихает пожарище. Неделю над пунктом и пекло, и чад, и ад.
   Вновь беспокоятся адъютанты:
   — Опасно, товарищ командующий, — рядом огонь!
   — Вот и отлично, — сказал Чуйков. Глянул на дым, на огонь. Прекрасная, товарищи, маскировка.
   Бои идут совсем рядом со штабом Чуйкова. Так близко, что даже, когда приносят сюда еду, в котелках и тарелках то и дело бывают осколки мин и снарядов.
   Прибежал к Чуйкову штабной повар Глинка:
   — Товарищ генерал, да где это видано — осколки в тарелках, мины в каше, снаряды в супе!
   Усмехнулся командарм:
   — Так это же прекрасно, Глинка. Это же боевая приправа. Фронтовой витамин на злость.
   — «Витамин»! — пробурчал Глинка.
   Однако ответ понравился. Рассказал он другим солдатам. Довольны солдаты — боевой у них генерал.
   Командует Чуйков армией, защищающей, обороняющей Сталинград. Однако считает, что лучшая оборона — это атака. Атакует всё время Чуйков противника. Не даёт фашистам покоя.
   Прибыла в распоряжение Чуйкова новая дивизия. Явился командир дивизии к командующему, ждёт указаний. Соображает, где, в каком месте прикажут занять ему оборону. Вспоминает устав и наставления — как, по науке, лучше стоять в защите.
   Склонился Чуйков над картой. Рассматривает, приговаривает: «Так, так, где же вам лучше занять оборону? И тут дыра. И тут нужны. И эти спасибо скажут!» Взял наконец карандаш, поставил кружок, от кружка провёл стрелку.
   — Вот здесь, — сказал, — завтра вместе с соседом справа начнёте атаку. Цель — уничтожить скопление врага и выйти вот к этой отметке.
   Глянул командир дивизии на генерала:
   — Так это, выходит, целое наступление, товарищ командующий. А не оборона.
   — Нет, оборона, — сказал Чуйков. — Сталинградская оборона.
   Чуйков — атакующий, наступательный генерал. Во многих сражениях Великой Отечественной войны участвовал генерал. В 1945 году возглавляемые им войска одними из первых вошли в Берлин.
   Ныне Василий Иванович Чуйков Маршал Советского Союза.

ГЕННАДИЙ СТАЛИНГРАДОВИЧ

   В сражающемся Сталинграде, в самый разгар боёв, среди дыма, металла, огня и развалин солдаты подобрали мальчика. Мальчик крохотный, мальчик-бусинка.
   — Как тебя звать?
   — Гена.
   — Сколько ж тебе годов?
   — Пять, — важно ответил мальчик.
   Пригрели, накормили, приютили солдаты мальчишку. Забрали бусинку в штаб. Попал он на командный пункт генерала Чуйкова.
   Смышлёным был мальчик. Прошёл всего день, а он уже почти всех командиров запомнил. Мало того, что в лицо не путал, фамилии каждого знал и даже, представьте, мог назвать всех по имени-отчеству.
   Знает кроха, что командующий армией генерал-лейтенант Чуйков Василий Иванович. Начальник штаба армии генерал-майор Крылов — Николай Иванович. Член Военного совета армии дивизионный комиссар Гуров — Кузьма Акимович. Командующий артиллерией генерал Пожарский — Николай Митрофанович. Начальник бронетанковых войск армии Вайнруб — Матвей Григорьевич.
   Поразительный был мальчишка. Смелый. Сразу пронюхал, где склад, где кухня, как штабного повара Глинку по имени-отчеству зовут, как величать адъютантов, связных, посыльных.
   Ходит важно, со всеми здоровается:
   — Здравствуйте, Павел Васильевич!..
   — Здравствуйте, Аткар Ибрагимович!..
   — Здравия желаю, Семён Никодимович!..
   — Привет вам, Каюм Калимулинович!..
   И генералы, и офицеры, и рядовые — все полюбили мальчишку. Тоже стали кроху по имени-отчеству звать. Кто-то первым сказал:
   — Сталинградович!
   Так и пошло. Встретят мальчонку-бусинку:
   — Здравия желаем, Геннадий Сталинградович!
   Доволен мальчишка. Надует губы:
   — Благодарю!
   Кругом полыхает война. Не место в аду мальчишке.
   — На левый берег его! На левый!
   Стали прощаться с мальчишкой солдаты:
   — Доброй дороги тебе, Сталинградович!
   — Сил набирайся!
   — Мужай!
   — Расти!
   — Честь с юных лет береги, Сталинградович!
   Уезжал он с попутным катером. Стоит у борта мальчишка. Машет ручонкой воинам.
   Проводили солдаты бусинку и снова к ратным своим делам. Словно бы не было мальчика, словно бы сон привиделся.
   Вырос Геннадий Сталинградович. Жив и здоров. Школу закончил, затем институт. Живёт он в счастливое наше время.
   За него, за счастье других ребят в тот памятный год, в той страшной войне за нашу страну, за Советскую власть стояли насмерть отцы и деды.

МАЙОР УСТИНОВ

   Не утихают бои в Сталинграде. Сентябрь проходит, а город сражается. Октябрь на улице, а город сражается.
   Летят из Берлина грозные предписания:
   «Взять Сталинград! Взять Сталинград! Сутки — и чтобы взять!»
   14 октября 1942 года фашисты начали новое наступление. Снова сила крушила силу. Упорство сошлось с упорством. И снова от страшного дыма, огня и пыли день превращался в ночь. Стонала земля от боли. От ожогов кричало небо.
   Неравны по-прежнему силы. Пал Сталинградский тракторный. Фашисты прорвались к заводу «Красный Октябрь». Бои развернулись на территории завода «Баррикады».





   Десять дней не утихает ужасный бой. Идёт он в цехах, корпусах, отделах — за каждую пядь заводской земли. Москитной тучей висят над заводскими трубами фашистские самолёты. Пушки бьют очумело прямой наводкой.
   Вместе с другими завод «Баррикады» защищал и 895-й стрелковый полк. Здесь же, на территории завода, находился и командный пункт командира полка майора Устинова.
   Прорвались фашисты к командному пункту. Всё ближе и ближе бой. Вот совсем рядом раздаются голоса и крики фашистских солдат. Всё меньше и меньше кругом защитников. И вот наступил последний момент — майор Устинов один остался.
   Заполнили фашисты заводской двор. Всё больше их, больше и больше. Левее командного пункта, правее, перед ним, а вот уже и за ним. Черно кругом от фашистских мундиров.
   «Эх бы рвануть „катюшами“», — подумал майор Устинов. Подумал и тут же бросился к рации. Торопится наладить связь с артиллеристами. Наладил.
   — Дорогие, — кричит Устинов, — умоляю — залп реактивными! По скоплению неприятеля. Верная цель.
   И тут же сообщает координаты, то есть то место, куда стрелять. А место это как раз и есть то самое, где находится командный пункт полка и на котором майор Устинов сейчас стоит.
   — Стреляйте! — кричит Устинов. — Стреляйте!
   Заметили фашисты советского майора. Бросились к нему:
   — Рус, сдавайся! Рус, капут!
   — Стреляйте!
   Рванули «катюши». Огнём осветили небо. Словно плуги по пашне, по рядам фашистов прошли снаряды. Молодцы, точны артиллеристы. Без отклонения в цель попали. Взрыли «катюши» землю, кирпич и камни. Уничтожили всё живое.
   А как же майор Устинов?
   Цел, невредим. Стоит улыбается. Словно бы он заколдованный. Словно бы он заворожённый.
   Недаром безумству храбрых гимны народ слагает. Недаром в песне одной поётся: «Смелого пуля боится, смелого штык не берёт».