О ВОЙНЕ, Статьи, заметки, сообщения, воспоминания

[Амина]

ЮЖНО-САХАЛИНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ 11-25.08.1945  наступательная операция сов. войск по освобождению Юж. Сахалина. Проведена войсками 56-го с.к. (ком-р ? ген.-м. А.А. Дьяконов)

ген.-м. А.А. Дьяконов

 16-й армии (командующий - ген.-л. Л.Г. Черемисов) 2-го ДВФ во взаимодействии с кораблями и частями мор. пехоты СТОФ (командующий – вице-адмирал В.А. Андреев)

Bице-адмирал В.А. Андреев

Тихоокеанского флота. На Южном Сахалине оборонялись войска 88-й п.п. (ком-р ген.-л. Минеки Дзюэтиро),

ген.-л. Минеки Дзюэтиро

,японские пограничные части. На острове были построены долговременные оборонительные сооружения. Центром обороны являлся Котонский укрепрайон.

КОТОНСКИЙ (Харамитогский) УКРЕПЛЕННЫЙ РАЙОН

 С началом военных действий 09.08.1945 , в соответствии с оперативной директивой 2-го ДВФ и разработанным оперативным планом задача 16-й армии определялась обороной о. Сахалин, побережья Татарского пролива и Охотского моря с целью недопущения нарушения противником сухопутной государственной границы о. Сахалин и высадки мор. десанта противникака в полосе обороны армии.

Особо прочно подлежали обороне Поронайская долина, Александровское, Охинское, Де-Кастринское и Усть-Амурское направления. В соответствие с изменившейся обстановкой, 10.08.1945 ВС 2-го ДВФ (командующий генерал армии М.А. Пуркаев, член ВС ген.-л. Я.С. Леонов, нач. штаба фронта ген.-л. Ф.И. Шевченко) поставил войскам 16-й армии задачу: 56-у с.к: в составе 79-й с.д., 214-й т.бр., 178-го т.б., 433-го и 487-го а.п. РГК при поддержке 255-й с.а.д. в 10-00 11.08.1945 перейти в наступление вдоль дороги в направлении Котон – Китон - Ками - Сикука – Найро течение 3-х суток этот полк занял заранее подготовленные оборонительные позиции. 10.08.1945 командир 79-й с.д. И.П. Батуров отдал командиру 165-го с.п. Н.Д. Курманову приказ быть готовым в 8-00 11.08.1945, совместно с 2/284-го а.п., 1/214 –й т.бр. и 487-м г.а.п. нанести главный удар в направлении дороги “полицейский пост Ханда – Котон”, с одновременным действием частью сил во фланг и тыл основной группировке противника, не допуская его отхода на юг и подходов его резервов с юга. Наступление 79-й с.д. началось 11.08.1945 в 7-45. Передовой отряд 79-й с.д. в составе 2/165-го с.п.,2/284-го а.п. и 1/214-й т.бр. перешел государственную границу в направлении полицейского поста Ханда. Впереди двигался разведэскадрон 79-й с.д. под командованием ст. л-та Д.Г. Литвицкого. На рубеже р. Хандаса-гава эскадрон был остановлен ружейно-пулеметным огнем японцев, занявшими оборону в ОП Ханда. Через 2 часа 2/165-го с.п. подошел к этому ОП и завязал бой. Противник с южного берега р. Коттонкай оказывал ожесточенное сопротивление. Вместе с главными силами 79-й с.д. перешел гос. границу 179-й с.п. (без 2/179-го с.п.) под команд. Е.А. Кудрявцева и 518-й о.с.б. Сах. полка с приказом совершить бросок по болотистой местности вдоль р. Поронай и выйти южнее г. Котон, перерезав тем самым шоссе и железную дорогу, не дать противнику возможности подбросить резервы. В тот же день 179-й с.п., не встречая значительного сопротивления японцев, овладел ОП Муйка.

12.08.1945 2/165-го с.п. под команд. Г.Г. Светецкого, обойдя с флангов ОП Ханда овладел им. 179-й с.п. к исходу дня завязал бой на юго-вост. окраине г. Котон. Отряд Д.С. Трегубенко (7-я с.р. 157-го с.п., 3-я с.р. 165-го с.п.) уничтожил ОП противника в 3-х км юго-зап. ОП Ханда. Опергруппа СМПО и 82-я о.п.с.р. 79-й с.д. овладели полицейским постом Амбецу.
13.08.1945 165-й с.п. и.214-я т.бр. атаковали Котонский у.р., но успеха не имели. 179-й с.п. и 518-й о.п.б. вели бои за Котон.

Советский танк Т-34 в боях за юг Сахалина

Японский танк

14-15.08.1945 79-я с.д. атаковала Котонский у.р. При блокировке ДЗОТа героически погиб ст. с-т А.Е. Буюклы. Отряд Д.С. Трегубенко овладел п. Нибу. В район г. Котон для поддержки 179-го с.п. прибыли 284-й а.п. (без 2/284-го а.п.), 2/179-го с.п. и 1/214-й т.бр. Опергруппы СМПО захватили японские пограничные заставы: Кире, Вампаку, Чисио, Чирингай, Энай, Фанзай, Асасэ.
15.08.1945 в войска пришло известие о капитуляции Японии. Сообщение об этом было опубликовано в газете “За Советскую Родину”.
16.08.1945 в 9-00, после часовой арт. подготовки части 56-го с.к. перешли в наступление. 1/165-го с.п. и 2/165-го с.п. с 214-й т.бр. (без 1/214-й т.бр.) овладели ОП Котонского у.р. в сев.-вост. скатах перевала Хороми. 1/157-го с.п.и 3/165-го с.п. атаковал узел сопротивления японцев на г. Хаппо.
Особо проявили себя в бою П.Н. Сидоров, Л.В. Смирных, Г.Г. Светецкий и С.Т. Юдин. Перебросив на сторожевом корабле “Зарница” и 4-х сторожевых кораблях из Советской Гавани к западному   побережью Сахалина 365-й о.б.м.п. СТОФ высадил этот батальон в порту Торо. Батальон действовал в составе 2-х групп под командованием ст. л-та Д.Л. Гадзиева и л-та А.А. Егорова. Порт Торо был взят, после чего там высадился 2/113-й о.с.бр.
17.08.1945 179-й с.п. с частями усиления овладел г. Котон и начал наступление на Котонский у.р. с юга. 1/157-го с.п. и 3/165-го с.п. продолжали вести ожесточенные бои в глубине обороны японцев на г. Хаппо. 1 и 2/165-го с.п. вели бои на перевале Хороми и вост. скатах г. Футаго. Отряд Д.С. Трегубенко наступал в сев. направлении, вел бой в глубине узла сопротивления на г. Футаго. Десант СТОФ (365-й о.б.м.п. и 2/113-й о.с.бр. взял с боем г. Яма-Сигай и г. Эсутору.
18.08.1945 в 12-00 начались переговоры командования 56-го с.к. с парламентерами 125-го п.п. Боевые действия в р-не Котонского у.р. приостановлены. Командир 56-го с.к. издал приказ “О порядке оккупации Карафуто”. В направлении Отомари выступил подвижной отряд 56-го с.к. под командованием генерала М.В. Алимова.

ОЦУ ТОСИО, последний губернатор Карафуто


Победа
19.08.1945 165-й с.п. и 179-й с.п. совершали марш по маршруту Котон - Ками - Сикука.

Сикука, 1945 г
2/179-го с.п. совершил марш в р-н ОП Муйка, где остался не сложивший оружие японский гарнизон. 2/165-го с.п. совершил марш до п. Кусюннай. 125-й п.п. во главе с полковником Кобаяси начал сдаваться в плен. Три десантных отряда (1-й бросок десанта – 297 автоматчиков, 2-й отряд – сводный батальон мор. пехоты (820 чел) под команд. майора Гульчака, 3-й – 113-я о.с.бр. (без2/113-й о.с.бр.) вышли из Советской Гавани к порту Маока .
20.08.1945 при слабом противодействии противника в 7 час. 33 мин. высажен десант в Маока. Батальон морской пехоты вел бой за восточную часть города, подразделения 113-й о.с.бр. под командованием зам. ком-ра бригады подполк-ка М.М. Тетюшкина – за его зап. часть. К 14 часам г. Маока был взят.


Десант в Маока, 1945 г
Противник отошел из Маока в у.р. на Камышовом перевале. Другая часть японских войск отступила по железной дороге на юг и укрепилась на подступах к г. Футомато.
21.08.1945 Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке А.М. Василевский приказал ускорить очистку от японских войск юга Сахалина, причем порт Отомари и г. Тойохара занять не позднее 22 авг., сосредоточить там 87-й с.к., основные силы авиации 9-й возд. армии и ТОФ, а также необходимое число кораблей, боевых катеров, судов и плавсредств, чтобы к исходу 23 авг. быть готовыми начать десантную операцию на Хоккайдо с одновременной переброской туда не менее 2 п.д., в 2-3 эшелона каждую. Указывалось, что срок начала операции будет сообщен ставкой дополнительно.


22.08.1945 113-я о.с.бр. вела бои на Камышовом перевале, который был взят к исходу дня. 4/113-й о.с.бр. вел бои за г. Футомато и ж/д станцию Экинохара. Геройски проявили себя в этих боях Б.М. Николайчук, В.И. Волков и Е.А. Чапланов. Продолжалась подготовка к дес. в Отомари.
23.08.1945 вышедший к Отомари дес. отряд с 1600 мор. пехотинцами попал в 7-балльный шторм и направился к порту Хонто.
24.08.1945 следовавший в Отомари десант высадился в Хонто, где его встретили представители командования гарнизона, полиции и администрации города. Из-за минной опасности в проливе Лаперуза минный заградитель “Океан” остался в Хонто, остальные корабли продолжили поход в Отомари.

Найро, 1945 г

25.08.1945 десантом ТОФ и частями 113-й о.с.бр. занят порт Отомари, части 56-го с.к. вошли в Тойохара. 18320 яп. солдат и офицеров сдались в плен. Южная   часть Сахалина, отторгнутая от России в результате русско-японской войны 1904-1905, была возвращена СССР. По итогам проведения Южно-Сахалинской операции, присвоено звание Героя Сов. Союза Г.Г. Светецкому, С.Т. Юдину, П.Н. Сидорову. Л.В. Смирных. Посмертно это звание было присвоено А.Е. Буюклы. Почетных наименований “Сахалинские” удостоены: 79-я с.д., 255-я с.а.д., 113-я о.с.бр., 433-й а.п., 3-й дивизион погран. катеров, 3-й отряд сторожевых катеров, 5-й отд. дивизион торпедных катеров, 7-й отд. дивизион тральщиков, 15-й отд. дивизион сторожевых катеров, 42-й и.а.п., 48-й р.а.п, 56-й штурмовой а.п. Награждены: орденами Красного Знамени – 179-й с.п., 214-я т.бр. и 48-й р.а.п.СТОФ, орденами Красной Звезды – 157-й с.п., 165-й с.п.,284-й а.п. Присвоено гвардейское  звание 365-у о.б.м.п.

Игорь Львович

[Амина]

Я Помню        I Remember

Челохаева Расмие Акимовна



Я родилась 5 марта 1934 г. в селе Туак (ныне Рыбачье) Алуштинского района Крымской АССР. Родители мои были крестьяне-середняки, я хорошо помню, как мой отец всегда говорил: "Меня бедняком не надо писать, я середняк!" Он работал в селе председателем "Сельпо", был грамотным, и по-арабски и по-русски писать умел. Хотя сам беспартийный, отец участвовал в Гражданской войне, служил в Красной Армии. Наступило лето 1941-го, мне было 7 лет, приготовили тетрадь и ручки, потому что я должна была идти в школу, и тут началась война. В первую же волну мобилизации отец ушел на войну, он напоследок мне так сказал: "Я вернусь обязательно, ты мне покажешь, как будешь писать в тетрадке". Поцеловал и ушел, на фронте он попал в Керчь в Акмонай, последнее его письмо мы оттуда читали, после никакого известия нет. После войны сестра писала, чтобы узнать, что случилось. Оказывается, он погиб на фронте.

Осенью 1941 г. пришли немцы. Хорошо помню, что немцы сразу взяли вилы и тыкали ими сено, искали спрятавшихся, нам было очень страшно, тем более нам говорили, немцы убивают мирных жителей, действительно время было очень страшное, мама одна осталась. В оккупации я работала вот так: у нас выращивали табак, и дети 11-12 лет сидели и складывали табак в ящики, потому что это дети могут делать. Его потом куда-то отправляли. Партизаны приходили по ночам в село, в семье по секрету давали им кушать. Оказывается, в нашем доме была стенка, за которой мой дядя, чтобы дети не видели, прятал людей из партизанских отрядов. И брат мой ходил с едой якобы в лес, носил партизанам кушать. Также помню, как стоявшие в селе румыны ходили по домам и просили кушать, они продавали за еду свое мыло, потому что их не кормили совсем.

В Рыбачье Советская Армия вернулась так - несколько человек несли флаг, все бежали туда-сюда, за флагом, дети, в том числе и я, с ними. Но перед этим я застала последних отступающих немцев, потому что я пошла по дороге в Приветное к школе, и там, где шла дорога, валялось очень много тетрадей общих, ручек, чернил фиолетовых и синих, брошенных немцами при отступлении. Я взяла себе несколько тетрадей, думала, что с ними в школу пойду. Но тут подъехала машина типа "виллис", там сидели немцы или румыны, один взял свой пистолет, как ударил вот так ручкой по моей груди, тетради упали, я начала плакать, он, наверное, хотел застрелить меня, но второй говорит, хотя я не понимала, но видимо, ругал второй ударившего. Говорил, что я маленькая и чего он делает. Я плакала-плакала, после собрала тетради и пришла домой.

- Не квартировались у Вас дома в период оккупации военные?

- Нет, а вот когда нас освободили, то у нас встал на постой (на нашем доме специальный крест поставили перед этим, что можно размещаться) азербайджанец Мухтар Ака, советский командир. У нас был двухэтажный бабушкин дом, он поселился на втором этаже, мы жили на первом. Он забрал эти тетради, и начал записывать чего-то, потом я плакала, сестра говорит, мол, не обижайся, и Мухтар Ака сказал: "Ты на меня не обижайся, тебе не нужны эти тетради, если надо будет, я потом дам!" Вот так он сказал. Оказывается, он писал, как будет нас высылать!

Как раз перед депортацией наша мама ушла в Алушту, для нас еду поискать у родственников. Ночью в 4.00 18 мая автоматами начали стучать в дверь, кричали "Откройте!" Мы открыли, нам говорят: "Вы все поедете в депортацию". Нас пятеро детей, мамы нет, всех жителей деревни солдаты с автоматами собрали в место, где выращивалась рассада, все пришли туда без вещей, никто не успел ничего взял. Но тут пришлось ночевать на этом месте, все плачут, кричат, бараны и коровы тоже ревут и блеют. Такой страшный момент, я его никак забыть не могу. И тут в семье, где отец воевал, родился мальчик, солдаты всех отогнали от них, но я до сих пор помню тот пронзительный голос родившегося мальчика (он умер в поезде, его выбросили из вагона). Потом, когда стало понятно, что мы будем ночевать в рассаднике, моя сестра так говорит: "Мы все равно будем ночевать, иди домой как самая маленькая, тебя не заметят, принеси что можешь, чтобы мы не на земле ночевали". Я пришла домой, через колючую проволоку перелезла, я оттуда понесла еле-еле "киис" (шерстяной ковер), тогда ко мне подошел один русский солдат, кто он не знаю, взял пряничек, сказал: "Не плачь, не плачь!" Дал мне этот пряничек, я до сих пор, когда пряник кушаю, его поминаю. После взял мой "киис" и перебросил через проволоку. Мы там ночевали, потом приехало много машин, мы видели, как они шли по дороге через Приветливое, нас начали грузить, и тут солдаты уже по-другому себя вели, если кто и бросал чего из вещей, то они обратно из кузовов выбрасывали, ничего грузить не давали. А честно говоря, у мамы было золото: браслет, медальон, я его не нашла дома, потому что солдаты уже забрали. Я видела их там, как раз ковырялись в домах, они меня из села и выгнали. Посадили всех на машины, в кузовах битком набиты люди, кушать нет, кто-то плачет, а меня тошнило сильно в поездке. Привезли нас на железнодорожный вокзал, посадили в товарный вагон для скота, ни окна, ни двери нет, туалета нет, пить тоже не дали.

Всю дорогу мы сидели в закрытом вагоне, двери открывали только на пять минут на станциях. В пути Милек Кхартана из рыбачьегоумер, он был очень старым. Имине и Зарфе Кхартана просили воды, а рядом брат его сидел и говорил: "Возле озера положат, там напьешься!" Еду нам на станциях давали, но в капусте черви были, они в г. Саратове в первый раз еды дали, к счастью, немного хлеба давали. Многие умирали, в нашем вагоне три человека: двое Кхартана и тот родившийся мальчик. Везли нас 22 суток, привезли в Ферганскую область Узбекистана, на ст.Масальск Молотовского района. Там был только гравий, ничего нет больше, там раньшев древние времена, оказывается, море было. Посадили всех на арбу с большми колесами и повезли. Прямо обидно, отцов забрали воевать, потом 17-18 летних в Трудармию, остались одни 14 и 15-тилетние подростки.

- Что произошло с Вашей мамой?

- Мама была в Алуште, она ночевала перед депортацией у родственников, 18 мая ее брат сказал, чтобы она шла домой, а он найдет нас, потом мама приедет. Мама хотела к семье пойти, но ее не слушали, сказали, что дети уже там, ругали ее сильно, бросили в машину, потом поезд в Узбекистан, попала мама в Беговат в степь, у нее была одна сумочка и платье. Шесть месяцев нас искала. Нас же несовершеннолетних поселили в семьи к узбекам, потом пришли в детдом нас забрать, уже записывали, но моя сестра сказала: "Я их в детдом не отдам, сколько есть, будут у меня. Когда отец уходил в армию, он сказал, что я отвечаю за детей". И она в детдом никого не отдала, мы в какой-то узбекский дом поселились, жили там голодные и холодные. Но и узбеки жили тогда очень бедно.

Затем понемногу начали выдавать норму питания, но все равно под одеялом все умирали. Сестра говорит: "Идите хоть в какую-то школу, пусть любой язык, но главное учиться!" Мама нас нашла по комендатуре, это был для семьи самый большой праздник. Я сразу пошла в 4-й класс, так как буквы знала, язык изучала, закончила семь классов.

Поступила в учительский техникум в Коканде. И когда училась, в 16 лет надо уже вставать на спецучет, на подпись ходить, иначе не пускают домой. Мне надо идти домой 7 км, и вот я однажды поехала домой пешком, разрешения не давали, так что я без спросу пошла. Разрешения надо ждать до каникул, и на всех учащихся давали одно разрешение по району, живи, как хочешь, никому не интересно, как ты справляешься без помощи родителей. Моя подруга Джемиле Ибрагимова поехала через центральную дорогу домой в Курган, ее поймали и говорят: "Где разрешение?" Она не знала чего сказать, и тогда заявила: "У нас было одно разрешение, его забрала Челохаева!" Они пришли в комнату, где я жила ночью. Это были Салиев и Рустамов, узбеки из КГБ, начали спрашивать соседок: "Где Челохаева?" Тогда мои русские подружки сказали: "Она в кино пошла". Те после кино опять приходят, тогда подружки заявляют, мол, я с кавалером (хотя мы тогда и не знали, что такое кавалер) ночую. На следующий день утром снова приходят, меня нет. Меня тем временем предупредили, побежала за дорогу, в 3 км от Коканда была МТС, куда сестра ездили за 7 км и там работала статисткой. Пришла к сестре, и директор этой МТС говорит: "Я тебя понял (оказывается, он услышал, о чем мы говорили с сестрой), держи телефонный номер, скажи там, что это номер Назара Аки, а ты каждую субботу к нам приезжаешь и работаешь как горничная". Т.е. я границу не перешла. Приехала домой, пришел Салиев, забрал меня в КГБ. Там сидит нас четверо, он спрашивает: "Ибрагимова, где разрешение?" Молчит. Тогда ко мне: "Челохаева, где разрешение?" Я в ответ: "Я никуда не поехала, хотите, звоните". Уточнили, Ибрагимова осталась виновата, ее посадили на пять суток, а меня отпустили. Шесть суток прошло, Кузнецов был главным комендантом, я к нему пошла: "Товарищ комендант, Ибрагимова шестые сутки сидит". Я была шустрая и напористая, он позвонил куда-то, и я пошла на ул. К. Маркса, 5 в милицейский отдел. Оказалось, что Ибрагимова еще голодовку держала, когда она вышла ко мне, я ее не узнала: бледная, голодная и холодная. Начала опять меня виноватой делать, но я говорю: "Я не виновата и ты не виновата, время такое!"

Так что был такой скандал. Мы проучились 4 года, приехали работать, и тут снова спецучет, я пошла в комендатуру расписаться, поэтому опоздала на урок, тоже ругают, а мне стыдно сказать, что меня даже хоть я и учительница, все равно подпись требуют. Тогда узбек, мой однокурсник, поддержал меня, сказал: "Что вы к ней пристали, ну, положение с ними такое". Вышли мы из этого положения в 1954 г. Тогда дали разрешение на свободное передвижение, мой будущий муж приехал в мою семью, мы с ним были односельчане, отцы друзьями были. Меня он сразу засватал, мы поехали к нему и начали жить. С этого дня мы были свободны. Но есть такая пословица: "Живи на своей Родине как нищий, чем на чужбине как царь". Я работала сорок лет учителем в узбекской школе, но все время хотела вернуться в Крым.

Несколько раз мы приезжали по путевке в Крым, но не селились. Но вот настало время, когда все татары начали возвращаться на родину, это была целая история, митинги, митинги и снова митинги, я тоже там участвовала, и писала, и выступала на митингах. Однажды в Крыму 40 тысяч человек было на митинге, я как грамотная, школьный учитель, выступала. После митинга мы отдохнули, осмотрелись, и тут моя подружка из Алушты Валя пишет: "Рая, приезжай сюда, здесь дают земельные участки, быстрее, а то много потеряешь". Послала я свою невестку, они стояли в пикете, в итоге им дали участки. Два племянника жили в Зуе, прописались кое-как в 1970 г. Последняя дочка закончила университет. Приехала я с мужем в Крым 20 сентября 1994 года. В депортации вышли замуж три дочки, в Крыму делали свадьбу младшей, отдали замуж. Последним дедушка приехал, но после свадьбы обратно поехал, потому что дом там оставили, он вернулся сюда через 8 месяцев и мы окончательно поселились в Крыму.

 Интервью и лит.обработка: Ю. Трифонов

Rebel_tm

[Амина]

Я Помню        I Remember

Васильева Вера Максимовна



Я родилась 3 апреля 1923 г. в с Ольшана Сергеевского района Черниговской области. Родители мои были крестьянами-бедняками, в хозяйстве у нас была одна корова, а детей четверо, отец был коммунистом и первым вступил в колхоз, в итоге был избран председателем колхоза. Мама была домохозяйкой, в нашей деревне одновременно с коллективизацией проходило раскулачивание, я не помню, как все было, ведь тогда была еще маленькая, отца перебрасывали из одного колхоза в другой, а я в это время во 2 и 3 классы ходила. Я пошла в первый класс в 7 лет, окончила к 1938 г. восемь классов, после чего меня направили в г. Короб Черниговской области в райбольницу, где я работала медсестрой, перед этим прошла обучение, тогда вообще хорошо готовили нас, кроме медицинских курсов, также проходила военная подготовка, мне выдавали значки ГТО, ПВХО. Я проработала год в инфекционном отделении, потом к 1941 г. переехала в Киев к родителям, отец тогда уже работал на заводе.

И вот 22 июня 1941 г. началась война, мы тогда всей семьей жили в однокомнатной квартире, дети спали на полу. В субботу был жаркий день, ночью стояла такая же жара и тут в 4 часа как грохнет что-то, и потом вдруг загромыхало так, что ужас. Мы все перепугались, кричали, а немец тем временем бомбил танкостроительный завод, где отец работал, и такие сильные взрывы раздавались, что у нас стекла вылетели, и штукатурка в комнате посыпалась, отец же сразу, может, он предполагал, или кое-что знал, схватился и в штаб. Когда вернулся оттуда в 10 часов, сказал нам: "Дети мои - война!" Я уже 25 июня выехала на свой участок работы в г. Короб в инфекционное отделение, только туда приехала, а там уже на столе лежит повестка, мол, явиться в военкомат, чтобы быть там зарегистрированной. В военкомате нас продержали недели две, пока формирование шло, затем нас послали сопровождать конницу в г. Кропецк Воронежской области, и когда мы ее сопроводили, то приехали опять же обратно в Короб, откуда нас послали по частям, я попала в артдивизион. Тогда медработников в разные части направляли, нас было очень много. И вот пошло-поехало, только я прибыла в часть, нас выдвинули к передовой, немец как начал бомбить и штурмовать наши позиции, что мы все оттуда, как говорится, без оглядки бежали. Вскоре мы попали в окружение под г. Оржица Полтавской области, выходили из него 10 дней. Что уж скрывать, немец настолько жал со своей техникой тогда, что нам было очень далеко до немецкого уровня. При выходе из окружения попала я в группу из 12 человек: 2 командира, один сержант, остальные рядовые, командовал нами ст. лейтенант Ульянов. Шли по компасу, перебирались через овраги, форсировали реки Сула и Пселл. Представьте, лодок никаких нет, у бойцов было плащ-палатки, мы их наполняли соломой, по нескольку человек садились и переплывали, и вот если Сула еще спокойная река, то Псел сумасшедшая, не переправишься и все. Тут пришлось так сделать: мостик был какой-то, по нему шла машина, и мы под этой машиной зацепились и переехали, и сразу за нами хлипкий мостик обвалился. А дальше было самое страшное, ведь передовая - это когда и немцы по тебе стреляют, и наши бьют, и вот надо было здесь пробраться. В итоге вышли из окружения под Ахтыркой в Харьковской области, нас встретили, а мы все были в крови и грязи. Из 12 человек нас осталось только семеро, остальных или так тяжело ранило, что нельзя ничего сделать, или убило. Из одежды на нас что попало было, у кого лапти, у кого немецкие шинели, но встретили нас нормально, к особисту не повели, а сразу направили по разным частям, кого в комсостав, кого в медсостав. Я попала в санбат артподразделения, нас готовили к отправке на Северо-Западный фронт, попали мы в район деревень Большие и Малые Дубовицы, Кутелиха. Мы расположились под Ленинградским плацдармом, и там шли ожесточенные бои, особенно под ст. Крестцы, то немцы ее захватят, то мы отбираем ее, а продовольствия не довозили в части, вагоны во время постоянных бомбежек разлетались в щепки. Санитарный поезд подходил к позициям, но близко нельзя, один раз попытались подвезти поближе, так немцы его разбили, полный поезд был больных. Раненных было очень много, а ведь еще сколько больных было, даже местные жители приходили. Обмороженных было очень много, мы попали как раз в декабре 1941 г. и я пробыла там до февраля. Потом меня решили направить на санитарный поезд, я там работала эвакуатором, принимала раненных и отправляла в тыл, так я проработала до марта 1942 г.

Затем наш состав снова расформировали, я попала в полевой подвижной госпиталь № 2564, начальником был Абрамсон, и там я работала эвакуатором уже до конца войны, пока в марте 1946 г. не демобилизовалась. Мои задачи заключались в следующем: когда подходил санитарный поезд, он же подходил с раненными бойцами, то я их забирала и отправляла по сортировочным центрам, где раненных также формировали кого куда, и я опять отвозила их на санитарный поезд. Я сама возила, постоянно солдаты, они то раненные, то больные, я возила их на грузовике, нашей полуторке, и на мотоциклах приходилось, и подводы были, вообще же на чем угодно мы возили раненных. Грузовик ломался часто, чинили его как-то ремонтники, я даже не знаю, откуда ремонтники, и вот даже мотоциклы часто ломались, хотя у нас были уже и трофейные немецкие. Бездорожье, там дорог вообще не было, сплошные леса, леса, леса. Где деревушки были, они все сожженные, одни трубы торчали, машина только подъезжает к деревушке, а там никого, и постоянно немец сильно бомбил, ужас.

Раненных я перевидала великое множество, по инструкции должна была у них оружие забирать, но знаете, оружие далеко не у всех было, не знаю, то ли их прижимало так, что они его бросали, но вооруженных совсем мало было. И казалось бы, приближался конец войне, но сколько раз я попадала под бомбежку, и не вспомнить. Мы как-то повезли солдат помыться, в лесу нашли какую-то баньку, надо было все-таки продезинфицировать раненных, только подъехали к бане, а она же дымит немножко, немец сразу засек, "рама" появилась, и начался обстрел из крупнокалиберных орудий, и уже когда мы возвращались обратно, то наша машина попала в воронку. И сразу все загорелось внутри грузовика, кто в кузове сидел, выскакивал, мне тоже удалось выскочить, но на меня полетели бензиновые канистры, меня тут и ранило сильно в ногу. Но мне долго раненной не пришлось быть, хотя оказалось, что перебиты пальцы на ноге, в медсанбате быстро наложили гипс, и сунули ногу в большой сапог. Я так дней 10 побыла, ну, в общем, на стационаре, и чувствую, что мне можно ступать, разрезали сапог и дали новые сапоги, я опять стала эвакуатором, ведь работать надо.

В 1944 г. во время прорыва блокады Ленинграда раненных и больных было очень много, к тому времени мне присвоили звание "младший лейтенант", я продолжала быть в эвакогоспитале. После этого наш госпиталь переехал в Венгрию в г. Дебрецен, я работала при госпитале, там мы и встретили конец войны.

- Как Вы встретили 9 мая 1945 г.?

- Радость была такая, что и за сердце хватались, стреляли в воздух из автоматов и орудий, а город был весь в аэростатах и флажками украшен. Вечером салют устроили.

- Каковы были Ваши обязанности, когда Вы служили в артдивизионе?

- Я была санитаркой, у меня была санитарная сумка, я обрабатывала раны легкораненым, а если тяжелая рана, их забирали сразу же в медсанбат. Так что я перевязывала раны и сортировала раненных по степени сложности. В сумке у меня было совсем мало лекарств, какие бедные тогда сумки были, вы не представляете, только йод, вата, бинты, марля, нашатырный спирт, камфара, шприцы, перевязатор, если его можно поставить. Раны обрабатывали по-всякому, в основном йодом, сулемой, еще какие-то растворы были, но в основном этими.

- Приходилось ли делать уколы без стерильной обработки?

- Ой, вы знаете, делали, была, не была. Но вот недостатка в перевязочных средствах или лекарствах мы не испытывали, ведь я то в поезде, то в медсанбате, и всегда перед боями загружалась всем, чем можно.

- Какие ранения были наиболее характерны?

- Были и осколочные, были и пулевые, помню, как я видела у одного раненного всю грудь в осколках, бедный, не знаю, как он доехал, прямо перед ним сильно разорвался снаряд осколочный. Более опасны были пулевые, пуля же слепая, не знает, куда попадет, и в голову, и в грудь, и в брюшину, а вот от осколочных можно укрыться, если уже где-то солдат где-то прислонился отдохнуть и не успел укрыться, тогда опасно, могут быть тяжелые ранения.

- Какие средства использовались в госпиталях против вшей?

- Нам доставляли специальные утюги, наполненные углями, и когда солдаты снимали с себя белье, мы проутюживали все это, ведь вшей было сколько угодно. И в госпитале были вши, ведь тоже, постоянно поступают раненные, как тут уследишь.

- Были ли специальные палаты для безнадежных раненных?

- Вы знаете, я не могу сказать, я ведь привезу раненных, и сдаю по списочному составу, а куда их дальше, я даже не скажу.

- Каков был режим работы, питания?

- Мы ели конину, потому что находились на Северо-Западном фронте, продовольствие не доходило, в тылу вагоны трещали от продуктов, но поезда не доходили, и кухни тоже не добирались, нам из этого продовольствия почти ничего не попадало. Страшно говорить, это не как в сказке, а питание было такое, что бойцам нечего кушать, тогда командир собрал бойцов, человек 4-6, и приказывал им: "Идите на поле боя, и вырезайте у лошадей мясо". И вот такое вырезанное мясо мы ели. Доходило до того, что прямо сырое ели, где какой-то маленький огонечек, только чуть-чуть прожаривали, и сразу в рот тянули. Все, что попало ели, и гнилую картошку, и капусту, и порченую селедку. Как-то поесть совсем ничего не было, у нас стали шататься зубы, там болотистая местность, мы решили втроем пойти и клюквы нарвать. Только начали собирать, оказалось, что на другой стороне поляны, где кусты были, сидели немцы. Они нас заметили, и разное закричали, в основном: "Хендэ хох!" Мы оттуда бежали как ошалелые, к счастью, удалось скрыться. Вот под Харьковом было получше питание, здесь бойцы больше добывали у населения питание, кто муки или булку хлеба, кто чем тем, тем с нами и делился.

- Выдавался ли сухпаек?

- Да, я получала сухари, чай, сахар, и мне больше ничего не доставалось, только один раз еще добавили американские консервы, когда в командировку посылали в Чехословакию. И были банки с салом шпиг, это было очень хорошее, мягкое сало, только одно плохо - мало его.

- Каков был режим Вашей работы в эвакопункте?

- Никаких суточных режимов не было, когда уже валишься с ног, тогда попадется какая-то халупка, где никто не живет, только стены стоят, там на пол падаешь, и тут же засыпаешь. И потом, на Северо-Западном фронте мы спали в лесу, там же бомбежка, лес горел, и потому шалаши или палатки ставить было очень опасно. Поэтому мы спали просто под каким-то деревом. И вы знаете, я ни разу не простыла, хотя были такие, что простывали.

- Как осуществлялась охрана госпиталя?

- Была охрана, это были простые солдаты, но с оружием.

- Как лечились ожоги?

- Знаете, ведь ожоги разные бывают, некоторые лечились марганцем, других, особенно с тяжелыми ранениями, отправляли в тыл.

- Каковы были основные причины смертности в госпитале?

- В основном оттого, что не успевали им операции сделать, и что уж говорить, также мешала перетасовка, что госпитали с одного места на другое возили раненных, также бывало, что и врачей убивало. У нас одного хирурга убило, но вообще-то потери от бомбежек были несильные, была противовоздушная охрана при госпиталях хорошая.

- Какое было отношение к партии, Сталину?

- Все шли в бой "За Родину! За Сталина!" Все вперед, никаких разговоров в госпитале, кроме как о величии Сталина. Мы все время хотели вперед идти, а он нас вел.

- С пленными немцами не сталкивались?

- А как же, было дело. Госпиталь ведь у нас был на колесах, и на одной станции состав стоял состав с немецкими раненными. Мы зашли, поинтересовались, кто лежал тяжело раненный, пришлось оказать помощь, но даже в это время они зверьем на нас смотрели. Немец есть немец.

- Какое у Вас было личное оружие?

- Пистолетик "браунинг", маленький, мне его подарил командир, ведь я же беззащитная была, а меня ведь посылали куда угодно, куда нужна подмога, туда я первой шла, нигде мы не отдыхали и не спали толком.

- Было ли Вам что-то известно о предательстве в рядах Красной Армии?

- Я как-то не вникала в это, хотя знала, что была какая-то измена на Северо-Западном фронте, но точно не знаю. О Власове тогда слышала, что он перешел на сторону немцев. А вот с "власовцами" я даже не знаю, видела ли их, они ведь не хвастались в плену, кто такие.

- Как складывались отношения смирным населением в освобожденных странах?

- Венгры в г. Дебрецен относились к нам хорошо, и солдаты наши могли в случае чего помочь им, и вообще венгры дружили с нами.

- Трофеи собирали?

- Я только одну посылку послала домой, и что, чулки, тогда где-то разбомбили вагон, мы насобирали себе чулки эти. А вот комсостав и тыловики, они много посылали, и когда нам предложили аттестаты родителям отсылать, так с моей зарплаты только два раза дома получили, я на фронте ничего не получала. Когда закончилась война, через пять месяцев, никто ничего не получал. А некоторые командиры полные сумки красных трицаток везли. В то время, как я ехала в Крым на поезде после демобилизации, то случайно увидела, что у нашего начфина разбросались вещи. Он пьяный был, я случайно увидела полную сумку денег, тогда подумала в ужасе: "Вот, где наши денежки!"

- Что было самым страшным на фронте?

- Я, например, на фронте ничего не боялась и не думала, что меня убьют, боялась только одного, что возьмут в плен. Конечно, страшно, когда орудия со всех сторон бьют и бьют, и самолеты бомбят. Но вот плена боялась сильно, потому как немец издевался над нашими солдатами страшно.

- Как мылись, стирались?

- В ведрах, если есть вода, значит, помоемся и постираем. Кое-как, мыла не было, а если нет воды, то так и ходили с грязными воротниками.

- Наших убитых как хоронили?

- Я мало присутствовала, там же все движется, быстрей-быстрей, тут надо хотя бы успеть закопать. Были случаи, что, конечно, хоронили, но мало.

- Как к Вам относились в частях?

- Конечно, сейчас много говорят, мол, мы с командирами дружили, но я была дикая, так что ко мне относились хорошо. Я больше была с солдатами, за блиндажами я только наблюдала, но там никогда не была. Всю войну я предпочитала быть больше в гуще солдат, и в окопах, а не в палатках.

- Ваше отношение к комиссарам?

- Замполиты были разные, и такие, что, как говорится, бойцы удирают, и они с ними. А были такие, что сами вели вперед: "За Родину! За Сталина!" У нас в госпитале замполит был пожилой, проводил политзанятия, и беседы разные, в основном за нашим моральным обликом следил.

- С особистами не сталкивались?

- Нет, я не сталкивалась, даже не знаю, где они были.

- Как Вы были награждены во время войны?

- Медалью "За победу над Германией". Потом уже вручили ордена Отечественной войны, Богдана Хмельницкого, "За мужество".


Из Венгрии в марте 1946 г. я приехала в г. Керчь. Получилось это так: у меня был знакомый лейтенант в г. Дербецен, недавно познакомились, он сибиряк, демобилизовался, и спрашивает у меня: "Поедешь со мной в Крым?" Я согласилась, приехали в Керчь, там я вышла замуж, муж у меня был коммунистом, его то в Белогорк, то в Приморский район направляли, и в Зуе он дважды был в колхозе Сталина, который стоял на отшибе, всего 10 хаток. В итоге я очутилась с мужем в Зуе.

 Интервью и лит.обработка: Ю. Трифонов

Rebel_tm

[Амина]

Расейняй - героический экипаж КВ

После Второй мировой войны командование американской армии решило использовать пленных немецких офицеров в качестве экспертов. Им было поручено описать свой опыт войны с Красной Армией. В результате группа пленных под руководством генерал-полковника Франца Гальдера написала серию докладов. Вот отрывок из одного такого доклада:

"23 июня 1941 4-я танковая группа достигла реки Дубисса и заняла несколько плацдармов. Разбитые пехотные части противника укрылись в лесах и полях пшеницы, угрожая немецким линиям снабжения. 25 июня русские неожиданно контратаковали южный плацдарм в направлении Расейняя 14-м танковым корпусом (это ошибка - на самом деле 3-м мехкорпусом). Они смяли 6-й мотоциклетный батальон, захватили мост и двинулись в направлении города. Чтобы остановить основные силы противника, были введены в действие 114-й моторизованный полк, два артдивизиона и 100 танков 6-й танковой дивизии. Однако они встретились с батальоном тяжелых танков неизвестного ранее типа. Эти танки прошли сквозь пехоту и ворвались на артиллерийские позиции. Снаряды немецких орудий отскакивали от толстой брони танков противника. 100 немецких танков не смогли выдержать бой с 20 дредноутами противника и понесли потери. Чешские танки Pz35 были раздавлены вражескими монстрами. Такая же судьба постигла батарею 150-мм гаубиц, которая вела огонь до последней минуты. Несмотря на многочисленные попадания даже на расстоянии 200 метров, гаубицы не смогли повредить ни одного танка. Ситуация была критической. Только 88-мм зенитки смогли подбить несколько КВ-1 и заставить остальных отступить в лес."

Еще интересней следующий отрывок из немецких докладов:

"Один из КВ сумел перекрыть маршрут снабжения немецких войск в районе северного плацдарма. Он блокировал его несколько дней. Сначала он сжег колонну грузовиков с боеприпасами и продовольствием. Подобраться к этому монстру было невозможно - дороги проходили среди болот. Передовые немецкие части лишились снабжения. Тяжелораненые не могли эвакуироваться в тыл и умирали. Попытка уничтожить танк 50-мм противотанковой батареей с расстояния 500 м окончилась тяжелыми потерями личного состава и орудий. КВ остался невредимым, несмотря, как выяснилось впоследствии, на 14 прямых попаданий - но они оставили лишь синие пятна на его броне. Была подтянута 88-мм зенитка, танк позволил ей встать на позицию в 700 м, а затем расстрелял, прежде чем расчет смог произвести хотя бы один выстрел. Ночью были посланы минеры. Они заложили взрывчатку под гусеницы КВ. Заряды взорвались как положено, однако смогли лишь вырвать несколько кусков из траков. Танк остался мобильным и продолжал блокировать маршрут снабжения. В первые дни экипаж танка снабжался припасами окруженцами и местными жителями, но потом вокруг танка была установлена блокада. Однако даже эта изоляция не заставила танкистов покинуть позицию. В итоге немцы применили хитрость. 50 немецких танков стали обстреливать КВ с трех направлений, чтобы отвлечь его внимание. В это время 88-м зенитка была скрытно установлена в тылу КВ. Она 12 раз попала в танк, и три снаряда пробили броню, уничтожив его."

Вот такая история. Она неоднократно описывается в англоязычных книгах (возможно и на других языках, но я ими не владею). Причем в некоторых из этих книг этот эпизод приукрашивается - в сторону восхваления наших танкистов, не немцев. Например, в одной американской книге заключительный момент описан так - КВ выведен из строя зениткой, немцы подбираются к нему и кричат "сдавайтесь!". В ответ оставшийся в живых танкист поворачивает башню и стреляет из пулемета. Некий немецкий оберлейтенант подползает к танку и бросает гранату в пробоину.

Непонятно вот что. Советская сторона не могла не узнать об этом подвиге. Доклады пленных немцев были давно (в начале 1950-х годов) опубликованы. Однако в СССР этот подвиг наших танкистов упорно замалчивался.

Правда, несколько посетителей моего сайта написали мне, что вроде бы этот подвиг был описан в детской книге А.Митяева "Книга будущих командиров". Если это так - то честь ему и хвала. Однако я лично читал об этом подвиге только в англоязычных книгах.

Но в апреле 2006 года я получил по электронной почте письмо - о том, что этот случай был описан в 1965 году в литовской "Крестьянской газете" ("Валстечю лайкраштис", 1965, 8 октября). Арвидас (к сожалению, он назвал только свое имя) перевел с литовского языка эту статью и прислал мне:

Как звали героев?
В печати уже сообщалось, что недавно в Расейняй прозвучал похоронный марш. Жители города провожали на братское кладбище несколько новых гробов. Торжественно был перенесен прах неизвестных героев, погибших за свободу Жемайтии (этнографический район на западе Литвы – примеч. переводчика). Кто такие были эти герои? Как и когда они погибли?

Старшие местные жители хорошо всё помнят. Они и сейчас могут рассказать, как поспешно отступали советские солдаты, как наши дороги наводнили колонны фашистов. Первые залпы автоматов, первые разрывы бомб послышались утром 22-го июня, а в полдень фашисты прорвались через Расейняй. Коричневая волна катилась на запад (так в тексте; должно быть – на восток – примеч. переводчика).

Во второй день войны звуки боев на фронте приходили уже издалека. Но вот вечером того дня в 5 километрах от Расейняй, у деревни Дайняй (теперь колхоз «Ауксине варпа» (Золотой колос)) , появился советский тяжёлый танк. Как он оказался в фашистском тылу?

Можно предположить, что этот танк был из подразделения, накануне войны получившего приказ сосредоточиться в окрестностях Расейняй. Это подтверждают и военные архивы. Собравшись в указанном районе, подразделение тяжёлых танков во второй день войны атаковало немецкую механизированную колонну в направлении Крижкалнис – Скаудвиле. Советские танкисты уничтожили около 80 фашистских боевых машин. В битве, надо полагать, участвовал и упомянутый нами танк, а после боя он возвращался обратно.

Въехав на дорогу Расейняй – Шилува у деревни Дайняй, танк остановился. Чихнул двигатель, и стальной богатырь успокоился. Без признаков жизни он простоял всю ночь.

Рассвело третье утро войны. Но по-прежнему не было видно никаких признаков, что экипаж танка жив. Местные жители перестали обращать на его внимание: мало ли таких осталось после бури войны!

Но как только со стороны Расейняй показалась тяжело груженная немецкая машина, советский танк неожиданно ожил. Повернулась стальная башня, пушка нацелилась на машину. Звонкий выстрел и оглушающий взрыв сотрясли всю окрестность. Немецкая машина воспламенилась как факел. Позднее местные жители обнаружили возле нее четыре обугленных трупа врага.

Советские воины не покинули своей машины и после этого. Наверное, они решили до последнего вздоха сражаться с врагами. Сегодня трудно представить, сколько храбрости они показали, как горячо горела ненависть в их сердцах. Ведь неподвижный танк – хорошая цель, это стальной гроб всему экипажу. Мы никогда так и не узнаем, что тогда говорили танкисты. Но их поступок говорит, что это были люди необыкновенной воли.

Взорванная машина – это еще не весь счет фашистам. Когда на дороге показались два броневика врага, танкисты и их встретили огнем. У деревни Дайняй они и закончили свой путь. Закончили на третий день войны.

Сражающийся советский танк создал фашистам проблемы. Он блокировал дорогу, по которой должны были идти немецкие колонны. Против маленькой советской крепости фашисты подтянули две противотанковые пушки. Но одну из них они даже не успели подготовить к бою. Танкисты её вовремя заметили и метким выстрелом уничтожили.

Но борьба была неравной. Прямым попаданием в смотровую щель фашисты вынудили танк замолчать. Позднее они пригнали местных жителей, которые извлекли из танка шесть трупов. Там их и похоронили, а документы взяли немцы.

Война оставила на нашей земле немало могил. Уважая память павших, советские люди после войны перенесли их на братские кладбища. Одни из тех могил уже раскрыли свои тайны. Уже узнаны имена, фамилии погибших, найдены родственники. А могила танкистов, приютившаяся у кустарника, оставалась немой. Но колхозники и после стольких лет помнили этот бой, говорили об этом. В это лето они пришли в военкомат и сказали:

-Посмотрите.

Заговорила могила у деревни Дайняй. Откопав, нашли личные вещи танкистов. Но они говорят очень мало. Две баклажки и три авторучки без надписей или знаков. Два ремня показывают, что в танке было два офицера.

Более красноречивыми оказались ложки. На одной из них вырезана фамилия: Смирнов В.А. На второй – три буквы: Ш.Н.А. Видимо, это первые буквы фамилии, имени и отчества солдата.

Самая ценная находка, устанавливающая личность героев - портсигар и в нем комсомольский билет, временем порядочно испорченный. Внутренние листки билета склеились с каким-то другим документом. На первой странице можно прочитать только последние цифры номера билета - ...1573. Ясная фамилия и неполное имя: Ершов Пав...

Самой информативной оказалась квитанция. На ней можно прочесть все записи. Из нее узнаем фамилию одного из танкистов, место его жительства. Квитанция говорит:

Паспорт, серия ЛУ 289759, выдан 8 октября 1935 г. Псковским отделом милиции Ершову Павлу Егоровичу, сдан 11 февраля 1940 г.

Автор статьи – И.Лаурайтис.

(Огромное спасибо Арвидасу из Литвы, который помог установить имена героев.)
 Мемориал

 Плита  с  именами  героев
Игорь Львович

[Амина]

Нормандия ? Неман



Аннотация издательства: Франсуа де Жоффр — один из французских летчиков, сражавшихся на советско-германском фронте в составе добровольческого авиационного полка «Нормандия — Неман» с мая 1944 года до дня капитуляции фашистской Германии. В своей книге Франсуа де Жоффр освещает путь полка «Нормандия — Неман» от его сформирования до возвращения во Францию. Живым, образным языком, с присущим ему французским юмором автор описывает различные эпизоды из жизни .и боевой деятельности летчиков «Нормандии». С большой симпатией Франсуа де Жоффр отзывается о советских людях, их героической борьбе против немецких захватчиков и о боевом содружестве советских и французских летчиков в борьбе против общего врага. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Перевод книги дается с незначительными сокращениями.

Предисловие к русскому изданию


Группа летчиков
"Нормандии" с командиром эскадрильи майором Жан Луи Тюляном

Немало тяжелых испытаний выпало на долю советского и французского народов в годы второй мировой войны. Наш народ, вынесший на себе основную тяжесть борьбы с фашизмом, высоко оценивает стойкость и мужество патриотов Франции в борьбе с гитлеровскими захватчиками.

Интересы укрепления мира на земле требуют, чтобы проверенное в суровые годы франко-советское содружество продолжало расширяться и укрепляться в наши дни. Важнейшим событием на пути к расширению и укреплению сотрудничества двух стран является исторический визит главы Советского правительства Н. С. Хрущева во Францию, который горячо одобряют советский и французский народы.

Предлагаемая советскому читателю книга Франсуа де Жоффра «Нормандия — Неман» освещает один из эпизодов боевого содружества народов Советского Союза и Франции. В ней рассказывается о героических буднях французских летчиков-добровольцев, сражавшихся плечом к плечу с советскими авиаторами на фронтах Великой Отечественной войны, о теплой и сердечной дружбе, о взаимной боевой выручке советских и французских воинов.

Автор книги — один из этих мужественных летчиков. Правдиво и душевно пишет он о своих друзьях, о их подвигах, с теплотой и сердечностью отзывается о советских авиаторах, которые относились к французским соратникам как к родным братьям, оказывали им помощь, делились с ними всем, и прежде всего главным — боевым опытом, искусством побеждать.[6]


Франсуа де Жоффр у своего самолета,
подбитого огнем вражеской зенитной артиллерии.

Книга Франсуа де Жоффра взволновала меня тем более, что мне довелось быть участником событий, о которых она повествует. Французская авиационная эскадрилья, а затем полк находились в оперативном подчинении 303-й истребительной авиационной дивизии, которой я командовал в то время, и мне хотелось бы поделиться с читателем своими воспоминаниями об этих незабываемых днях ратной дружбы. Я хорошо помню и автора книги, и его товарищей. Не раз приходилось мне беседовать с ними. И хотя французские летчики плохо знали русский язык, а наши — французский, мы отлично понимали друг Друга, так как жили одними думами: как можно скорее добиться победы над общим врагом. Это были смелые люди, не ведавшие страха в бою. Они знали, за что сражаются, они шли одной дорогой со всеми французскими патриотами, готовые скорее умереть, чем покориться фашистским поработителям. Их чувства хорошо выражены в словах страстного антифашиста, ветерана и любимца «Нормандии» Марселя Лефевра: «Мы покинули свою поруганную родину, чтобы возвратиться туда только победителями. Иного пути у нас нет!»

Французская истребительная авиационная эскадрилья была сформирована по соглашению между Французским национальным комитетом, возглавляемым генералом де Голлем, и Советским правительством. Она должна была представлять Сражающуюся Францию на советско-германском фронте и своим примером вдохновлять всех честных французов на борьбу против гитлеровских захватчиков.

По желанию летного состава эскадрильи ей было присвоено наименование «Нормандия» в честь французской провинции, которая сильно пострадала от нашествия фашистских орд. Это название звучало как призыв к сынам Франции отомстить за поруганную землю.

Эскадрилья включала в основном летно-технический состав истребительной группы, базировавшейся на французской авиационной базе Раяк на Ближнем Востоке. Поэтому в дальнейшем летчики эскадрильи часто называли себя «раяками», и не раз в эфире во время воздушных схваток раздавался боевой клич: «Раяки, вперед!».[7]

Первая группа французских авиаторов прибыла в Советский Союз с авиабазы Раяк через Иран в начале декабря 1942 года. Советское государство обеспечило ее новейшей авиационной техникой. На аэродроме под Иванове, в тяжелых условиях снежной зимы, французские летчики под руководством советских инструкторов приступили к освоению незнакомой им материальной части. Потекли дни упорной и напряженной учебы.


Генерал-майор авиации Захаров, майор Вдовин
и командиры полка "Нормандия-Неман"
Луи Дельфино и Пьер Пуйяд в москве после окончания войны.

В то время в эскадрилье насчитывалось четырнадцать летчиков и пятьдесят восемь авиационных механиков. Командовал эскадрильей один из популярнейших французских летчиков-истребителей — майор Жан Луи Тюлян, имевший уже к тому времени на своем боевом счету шесть сбитых вражеских самолетов. Его заместителем был капитан Литольф, тоже известный летчик. Говоря о ветеранах полка, нельзя не назвать «трех мушкетеров» — Альбера, Дюрана и Лефевра, с именами которых связано немало славных страниц боевой истории «Нормандии». Это были настоящие асы, неустрашимые воздушные рыцари.

К весне 1943 года освоение материальной части было закончено, эскадрилья получила боевые самолеты «Яковлев-1» и 25 марта вылетела на один из прифронтовых аэродромов в район Калуги. Первоначально эскадрилья оперативно подчинялась 204-й бомбардировочной авиационной дивизии, а с мая 1943 года — 303-й истребительной авиационной дивизии, с которой и прошла славный боевой путь от равнин Подмосковья до Восточной Пруссии.

Французские летчики рвались в бой. Им казался напрасно потерянным каждый день, проведенный на земле или в учебно-тренировочных полетах. Нашим инструкторам приходилось сдерживать своих французских друзей, так как еще не все летчики эскадрильи в полной мере овладели тактикой современного воздушного боя. Они привыкли вести бой в одиночку, в расчете только на собственную силу и мастерство. Между тем жизнь показала, что в условиях массированного применения авиации слетанность и взаимная поддержка в воздухе приобретали решающее значение.

Учитывали мы и другое. Французским авиамеханикам, особенно уроженцам Африки, нелегко было обслуживать незнакомую авиационную технику в суровых [8] условиях русской зимы. Времени на подготовку самолетов к вылету у них уходило в два — три раза больше, чем у наших специалистов. Люди старались, но, скованные морозом, ничего не могли поделать. В результате снижалось качество подготовки материальной части, что приводило даже к авариям.

По просьбе летного состава наше командование направило в эскадрилью советских авиамехаников. Дело пошло гораздо лучше. Хочется особенно отметить, что между французскими летчиками и русскими механиками сразу же установились отношения взаимного доверия и трогательной дружбы. Об этом проникновенно рассказывает автор книги.

Советские летчики с искренней симпатией следили за успехами своих боевых друзей и с радостью помогали им скорее войти в строй. Значительную помощь оказали добровольцам «Нормандии» летчики 18-го гвардейского истребительного авиационного полка и особенно командир полка А. Е. Голубов.

Радостным для всего личного состава дивизии был день 5 апреля 1943 года, когда летчики эскадрильи «Нормандия» одержали первые победы. Героями дня оказались Дюран и Прециози. Сопровождая группу бомбардировщиков Пе-2 в районе Рославля, они завязали бой с «фокке-вульфами» и сбили по одному самолету противника.

Однако вскоре французская эскадрилья понесла и первые потери. 13 апреля 1943 года над Спас-Демен-ском были сбиты Бизьен, Дервиль и Познанский. За первые два месяца участия в боях «Нормандия» совершила сто двенадцать боевых вылетов, сбила восемь самолетов, уничтожила на земле два и повредила шесть самолетов противника, потеряв при этом пять пилотов и шесть боевых машин.

17 июля 1943 года ведомая Тюляном десятка «яков» дерзко напала на большую группу «юнкерсов», шедших под сильным прикрытием «мессершмиттов» на бомбардировку позиций наших войск. Майор Тюлян, совершивший уже свыше 50 боевых вылетов и одержавший немало побед, в этот день не вернулся на базу.

Как только на командном пункте дивизии стало известно о гибели командира эскадрильи, я немедленно прибыл в расположение «Нормандии» и собрал личный [9] состав эскадрильи. Пригласив всех присутствующих почтить вставанием память храбрейшего летчика эскадрильи майора Жана Луи Тюляна, я сделал затем подробный разбор этого боя. Из разбора следовало, что командир «Нормандии» погиб совершенно неоправданно.

Перемешивая русские и французские слова и дополняя свою речь жестами и мимикой, я постарался объяснить французским летчикам важность основного принципа современного воздушного боя — коллективности. На глаза мне попался валявшийся под ногами березовый веник. Подняв его, выдергиваю один прутик и переламываю его пополам. Летчики удивленно смотрят на меня. Подаю веник одному из них и прошу переломить его целиком. Конечно, у летчика ничего не получается. Французы улыбаются, кивают головами: понятно! Мудрость, почерпнутая из народной сказки, ясна им без слов. Но я не останавливаюсь на этом. Ткнув в грудь пальцем ближайшего ко мне летчика, спрашиваю:

— Больно?

— Нет, мой генерал.

— А мне больно. После этого сжимаю пальцы в кулак и слегка ударяю летчика по плечу.

— Ой, больно, мой генерал! — со смехом восклицает тот.

— А мне не больно, — говорю я. — Вот и надо действовать не растопыренными пальцами, а кулаком, тогда результаты будут неизмеримо выше, а потерь меньше.

Французские друзья чутко прислушивались к советам. Сама жизнь, повседневный опыт убеждали их в преимуществе и эффективности нашей тактики. И летчики «Нормандии» мастерски овладели ею. Результаты не замедлили сказаться. Во второй половине 1943 года французские летчики сбили семьдесят семь немецких самолетов, потеряв при этом только двадцать пять своих машин.

После гибели Тюляна командиром эскадрильи был назначен опытный летчик-истребитель майор Пьер Пуйяд. Пуйяд проделал большой путь из Индокитая до Лондона, прежде чем ему удалось осуществить свою [10] заветную мечту — попасть в наиболее активно действовавшую авиационную часть Сражающейся Франции.

Эскадрилья непрерывно пополнялась новыми силами. Вскоре она была реорганизована в полк. Сменился самолетный парк: французские летчики получили новые истребители Як-9. Снова нужно было учиться. Инструкторам пришлось основательно потрудиться. При переучивании молодых летчиков немалая доля труда легла на плечи одного из ветеранов «Нормандии» — лейтенанта Марселя Лефевра. В качестве инструктора он сделал более ста самолето-вылетов и «пересадил», как у нас было принято говорить, на боевую машину восемнадцать французских летчиков, прибывших из Северной Африки, Англии и с острова Мадагаскар.

25 мая 1944 года 1-й отдельный истребительный авиационный полк Сражающейся Франции «Нормандия» в составе шестидесяти одного летчика и пятидесяти пяти боевых самолетов во главе со своим командиром Пьером Пуйядом вылетел на фронт. Полк прибыл на оперативный аэродром Дубровка. Базируясь на этом аэродроме, он принял участие в Белорусской операции, умножив свою боевую славу.


Французские летчики на аэродроме Бурже в Париже
в день возвращения на родину.

Летом и осенью 1944 года «раяки» одержали ряд блестящих побед. Получив лучшие по тому времени советские истребители Як-3, они буквально наводили панику на гитлеровских летчиков. Немецкий истребитель-бомбардировщик ФВ-190, разрекламированный геббельсовской пропагандой как шедевр авиационной техники, намного\' уступал нашему истребителю Як-3, особенно при маневре на вертикалях. Умело используя советскую технику, «раяки» только за один день 16 октября 1944 года сбили двадцать девять самолетов противника, не понеся при этом никаких потерь. За успешное участие в боях по форсированию Немана приказом Верховного Главнокомандующего Советскими Вооруженными Силами полку было присвоено почетное наименование «Неманский», и он стал называться «Нормандия — Неман». На заключительном этапе войны французские летчики показали образцы отваги и мастерства. За проявленную доблесть в Восточно-Прусокой операции полк был награжден орденом Красного Знамени, а за успешные боевые действия при овладении городом и крепостью Пиллау — орденом Александра Невского. К [11] боевому знамени полка «Нормандия — Неман» были прикреплены также и два французских ордена — орден Почетного Легиона и Крест за освобождение.

Действуя на советско-германском фронте, французские летчики совершили более 6300 самолето-вылетов, провели в общей сложности 869 воздушных боев и сбили 268 вражеских самолетов, а также уничтожили значительное количество живой силы и боевой техники противника на земле.

О французских летчиках-героях, умноживших своими подвигами славу свободолюбивого народа Франции, и рассказывает книга Франсуа де Жоффра. Среди воинов полка были разные люди. Мы видели здесь совсем молодых летчиков, а рядом с ними — опытнейших воздушных бойцов. Крыло к крылу летали потомственный парижский пролетарий Марсель Альбер и французский дворянин Роллан де ля Пуап. В нашем советском небе и тот и другой нашли то, что искали — возможность применить свои силы в борьбе с лютым врагом, приближая день освобождения родной земли. К концу войны Альбер сбил двадцать три фашистских самолета, де ля Пуап — шестнадцать. Они и еще два их однополчанина — Жак Андре и Марсель Лефевр (последний посмертно) — были удостоены звания Героя Советского Союза.

С большой теплотой Франсуа де Жоффр пишет о советских летчиках, с которыми он и его друзья сражались в одном строю против общего врага, о советских техниках, возглавляемых инженером полка С. Д. Агавельяном, благодаря которым летчики «Нормандии» в любых условиях имели отлично подготовленные к бою самолеты. Не забывает он сказать теплые слова и в адрес незаметных тружеников авиационного тыла, которые с искренней симпатией относились к французским летчикам и делали все возможное, чтобы облегчить тяготы их суровой фронтовой жизни. Однако основное внимание автор, естественно, уделяет боевым делам своих соотечественников.

Франсуа де Жоффр прошел большую часть славного боевого пути полка «Нормандия — Неман». Он совершил 125 боевых вылетов. Вместе со своими товарищами он сопровождал советские бомбардировщики, штурмовал войска противника, участвовал в воздушных [12] боях, в которых сбил 11 неприятельских самолетов. Он награжден советскими орденами Красного Знамени и Отечественной войны.

Не один раз Франсуа де Жоффр попадал в тяжелые переплеты. Уже в самом конце войны его самолет был подожжен над заливом Фриш-гаф. Де Жоффр выбросился с парашютом и упал в море недалеко от берега, занятого противником. Вражеские солдаты открыли по летчику огонь из автоматов и пулеметов. Не сдобровать бы французскому летчику, но подошедшая советская пехота выручила его из беды. Мы уже оплакивали гибель веселого, остроумного Франсуа, когда он живой и невредимый заявился в полк и сразу же стал просить, чтобы ему поскорее дали новый самолет.

Весть о безоговорочной капитуляции фашистской Германии застала нашу дивизию на берегу Балтийского моря в небольшом городке Эльблонге (Эльбинге). Глава французской военной миссии в СССР генерал Пети, который принимал самое деятельное участие в создании «Нормандии» и переживал все ее радости и неудачи, прислал в полк теплую приветственную телеграмму:

«Летчики «Нормандии»! Горячо поздравляю вас и ваших доблестных советских товарищей. Вы и те, кто пал на поле брани, прекрасно выполнили возложенную на вас задачу. Вы всегда храбро сражались. Своей отвагой и знанием дела вы сумели создать крепкие узы дружбы и братства по оружию с советскими товарищами. Вы хорошо послужили на благо Франции и вписали славные страницы в ее историю. Мы всегда будем признательны Верховному Главнокомандованию и советским командирам, которые дали вам самые лучшие самолеты и создали все условия, чтобы вы могли хорошо сражаться...»


Советские авиамеханики,
сопровождавшие во Францию полк "Нормандия-Неман",
на аэродроме Бурже.

 Нелегко нам было расставаться с нашими боевыми французскими друзьями, отправлявшимися на свою родину. Возвращались они во Францию на самолетах Як-3, которые были безвозмездно переданы французской авиации в знак дружбы двух великих народов. Глубоко врезались в нашу память прощальные слова командира полка «Нормандия — Неман» полковника Луи Дельфино: «Совместно пролитая кровь французских [13] и русских летчиков в боях с фашизмом навеки скрепила нашу дружбу».

Духом этой большой боевой дружбы проникнута вся книга французского летчика. Она подкупает своеобразием изложения материала, свежестью языка, темпераментом, с каким автор выражает свое отношение к людям и событиям.

Добрую память по себе оставили отважные французские патриоты, прибывшие в Советский Союз, чтобы участвовать в освобождении преданной петэновцами и поруганной гитлеровцами родины. Советские люди, в сердцах которых неизменно живут чувства искренней дружбы и глубокой симпатии к свободолюбивому французскому народу, с интересом прочтут книгу Франсуа де Жоффра «Нормандия — Неман». Живо воскрешая страницы боевого содружества французских и советских летчиков в совместной борьбе против фашизма, эта книга будет способствовать укреплению традиционной дружбы между народами Советского Союза и Франции во имя прочного мира на земле.

Герой Советского Союза
генерал-майор авиации Г. Захаров.

Книга здесь.

Rebel_tm

[Амина]

Дмитрий Михайлович Карбышев - Герой Советского Союза, генерал-лейтенант инженерных войск, доктор военных наук, профессор, по происхождению - родовой сибирский казак. За пару недель до начала Великой Отечественной войны был командирован в Гродно для оказания помощи оборонительному строительству на западной границе. 8 августа при попытке вырваться из окружения в районе севернее Могилева был контужен и захвачен гитлеровцами в плен.
     Не пасть на колени
     Три с половиной года провел Карбышев в фашистских застенках. К сожалению, до сих пор нет научных исследований (или хотя бы правдивых публикаций) о том трагическом и героическом периоде в жизни великого советского генерала. О судьбе Карбышева несколько лет в Москве вообще ничего не знали. Примечательно, что в его "Личном деле" в 1941 г. была сделана официальная отметка: "Пропал без вести".
     Поэтому не секрет, что некоторые отечественные публицисты стали "выдавать на-гора" прямо-таки невероятные "факты" вроде того, что Советское правительство в августе 1941 г., узнав о пленении Карбышева, предложило немцам устроить обмен советского генерала на двух немецких, однако в Берлине сочли такой обмен "неэквивалентным". На самом деле наше командование на тот момент даже не знало, что генерал Карбышев попал в плен.
     Дмитрий Карбышев начал свой "лагерный путь" в распределительном лагере у польского города Остров-Мазовецкий. Здесь пленных переписывали, сортировали, допрашивали. В лагере Карбышев переболел тяжелой формой дизентерии. На рассвете одного из октябрьских холодных дней 1941 г. переполненный людьми эшелон, среди которых был и Карбышев, прибыл в польское Замостье. Генерала поселили в барак # 11, за которым впоследствии прочно закрепилось название "генеральский". Здесь, как говорится, была крыша над головой и почти нормальное питание, что в условиях пленения было большой редкостью. Немцы, по словам германских историков, были почти уверены, что после всего пережитого у выдающегося советского ученого возникнут "чувства благодарности" и он согласится на сотрудничество. Но это не сработало - и в марте 1942 г. Карбышева перевели в сугубо офицерский концентрационный лагерь Хаммельбург (Бавария). Лагерь этот был особенным - предназначенным исключительно для советских военнопленных. Его командование имело четкую установку - делать все возможное (и невозможное), чтобы склонить на сторону Гитлера "неустойчивых, колеблющихся и малодушных" советских офицеров и генералов. Поэтому в лагере соблюдалась видимость законности, гуманного обращения с пленными, что, надо признать, давало свои положительные результаты (особенно в первый год войны). Но только не в отношении Карбышева. Именно в этот период родился его знаменитый девиз: "Нет большей победы, чем победа над собой! Главное - не пасть на колени перед врагом".
     Пелит и история Красной Армии
     В начале 1943 г. советской разведке стало известно, что командир одной из немецких пехотных частей полковник Пелит был срочно отозван с Восточного фронта и назначен комендантом лагеря в Хаммельбурге. В свое время полковник окончил юнкерское училище в Петербурге и прекрасно владел русским языком. Но особо примечательно, что бывший офицер царской армии Пелит служил когда-то в Бресте вместе с капитаном Карбышевым. Но этот факт у советских разведчиков особых ассоциаций не вызвал. Дескать, в царской армии служили как предатели, так и настоящие большевики.
     Но дело в том, что именно Пелиту было поручено вести персональную работу с "военнопленным генерал-лейтенантом инженерных войск". Полковника при этом предупредили, что русский ученый представляет "особый интерес" для вермахта и в особенности для главного управления инженерной службы Германии. Надо приложить максимум усилий, чтобы он работал на немцев.
     В принципе Пелит был не только хорошим знатоком военного дела, но и известным в германских военных кругах мастером "интриг и разведки". Уже при первой встрече с Карбшевым он начал играть роль человека, далекого от политики, простецкого старого вояки, всей душой сочувствующего заслуженному советскому генералу. На каждом шагу немец старался подчеркнуть свое внимание и расположение к Дмитрию Михайловичу, называл его своим почетным гостем, рассыпался в любезностях. Он, не жалея красок, рассказывал боевому генералу всевозможные небылицы о том, что, по дошедшим до него сведениям, германское командование решило предоставить Карбышеву полную свободу и даже, если он того пожелает, возможность выезда за границу в одну из нейтральных стран. Чего скрывать, от подобного соблазна многие пленные не удерживались, но только не генерал Карбышев. Более того, он сразу же раскусил истинную миссию своего давнего коллеги.
     Отмечу попутно, что в этот период именно в Хаммельбурге германская пропаганда начала отрабатывать свое "историческое изобретение" - здесь была создана "комиссия по составлению истории операций Красной Армии в текущей войне". В лагерь прибыли ведущие германские эксперты в этой области, в том числе сотрудники СС. Они беседовали с пленными офицерами, отстаивая ту мысль, что цель составления "истории" чисто научная, что офицеры вольны будут писать ее в том плане, в каком пожелают. Мимоходом сообщалось, что все офицеры, изъявившие согласие заняться писанием истории операций Красной Армии, получат дополнительное питание, благоустроенное помещение для работы и жилья, а, кроме того, даже гонорар за "литературный" труд. Ставка в первую очередь делалась на Карбышева, но генерал категорически отказался от "сотрудничества", более того - смог отговорить большинство остальных военнопленных от участия в "авантюре Геббельса". Попытка фашистского командования организовать "Комиссию" в конечном итоге провалилась.
     Убеждения и вера
     По некоторым данным, к концу октября 1942 г. немцы поняли, что с Карбышевым "не так все просто" - привлечь его на сторону фашистской Германии довольно проблематично. Вот содержание одного из секретных писем, которое получил полковник Пелит от "вышестоящей инстанции": "Главное командование инженерной службы снова обратилось ко мне по поводу находящегося в Вашем лагере пленного Карбышева, профессора, генерал-лейтенанта инженерных войск. Я был вынужден задержать решение вопроса, так как рассчитывал на то, что Вы выполните мои инструкции в отношении названного пленного, сумеете найти с ним общий язык и убедить его в том, что, если он правильно оценит сложившуюся для него ситуацию и пойдет навстречу нашим желаниям, его ждет хорошее будущее. Однако майор Пельтцер, посланный мною к Вам для инспектирования, в своем докладе констатировал общее неудовлетворительное выполнение всех планов, касающихся лагеря Хаммельбург и в особенности - пленного Карбышева".
     Вскоре гестаповское командование приказало доставить Карбышева в Берлин. Он догадывался, зачем его везут в германскую столицу.
     Генерала поместили в одиночную камеру без окон, с яркой, постоянно мигающей электрической лампой. Находясь в камере, Карбышев потерял счет времени. Сутки здесь не делились на день и ночь, прогулок не было. Но, как говорил он потом товарищам по плену, прошло, по-видимому, не менее двух-трех недель, прежде чем его вызвали на первый допрос. Это был обычный прием тюремщиков, - вспоминал впоследствии Карбышев, с профессорской точностью анализируя все это "мероприятие": заключенного приводят в состояние полной апатии, атрофии воли, прежде чем взять "в раскрутку".
     Но, к удивлению Дмитрия Михайловича, его встретил не тюремный следователь, а известный немецкий фортификатор профессор Гейнц Раубенгеймер, о котором он немало слышал на протяжении последних двух десятков лет, за трудами которого пристально следил по специальным журналам и литературе. Несколько раз они встречались.
     Профессор вежливо поприветствовал пленника, выразив сожаление за причиненные неудобства великому советскому ученому. Затем достал из папки лист бумаги и начал читать заранее подготовленный текст. Советскому генералу предлагалось освобождение из лагеря, возможность переезда на частную квартиру, а также полная материальная обеспеченность. Карбышеву будет открыт доступ во все библиотеки и книгохранилища Германии, предоставлена возможность знакомиться с другими материалами в интересующих его областях военно-инженерного дела. При необходимости гарантировалось любое число помощников для обустройства лаборатории, выполнения опытно-конструкторских работ и обеспечения иных мероприятий научно-исследовательского характера. Не воспрещался самостоятельный выбор тематики научных разработок, давалось добро на выезд в район фронтов для проверки теоретических расчетов в полевых условиях. Правда, оговаривалось - кроме Восточного фронта. Результаты работ должны стать достоянием немецких специалистов. Все чины германской армии будут относиться к Карбышеву как к генерал-лейтенанту инженерных войск германского рейха.
     Внимательно выслушав условия "сотрудничества", Дмитрий Михайлович спокойно ответил: "Мои убеждения не выпадают вместе с зубами от недостатка витаминов в лагерном рационе. Я солдат и остаюсь верен своему долгу. А он запрещает мне работать на ту страну, которая находится в состоянии войны с моей Родиной".
     О могильных плитах
     Подобного упрямства немец не ожидал. Чего-чего, а с любимым учителем можно было бы прийти к определенному компромиссу. Железные двери одиночки захлопнулись за спиной немецкого профессора.
     Карбышеву начали давать соленую пищу, после чего отказывали в воде. Заменили лампу - она стала такой мощной, что, даже закрыв веки, глазам не было покоя. Они начинали гноиться, причиняя мучительную боль. Спать почти не разрешали. При этом с немецкой аккуратностью регистрировали настроение и психическое состояние советского генерала. И когда казалось, что он начинал "скисать", снова приходили с предложением сотрудничать. Ответ был тот же - "нет". Так продолжалось без малого полгода.
     После этого по этапу Карбышев был переведен в концентрационный лагерь Флоссенбюрг, расположенный в баварских горах, в 90 км от Нюрнберга. Он отличался каторжными работами особой тяжести, а бесчеловечное отношение к заключенным не знало предела. Узники в полосатой одежде с пробритой крестообразно головой с утра до ночи работали в гранитных карьерах под наблюдением эсэсовцев, вооруженных хлыстами и пистолетами. Минутная передышка, взгляд, брошенный в сторону, слово, сказанное соседу по работе, любое неловкое движение, малейшая провинность - все это вызывало бешеную ярость надсмотрщиков, избиение хлыстом. Часто слышались выстрелы. Стреляли прямо в затылок.
     Один из советских пленных офицеров уже после войны вспоминал: "Однажды мы с Дмитрием Михайловичем работали в сарае, обтесывали гранитные столбики для дорог, облицовочные и намогильные плиты. По поводу последних Карбышев (которому даже в самой трудной ситуации не изменяло чувство юмора), вдруг заметил: "Вот работа, доставляющая мне истинное удовольствие. Чем больше намогильных плит требуют от нас немцы, тем лучше, значит, идут у наших дела на фронте".
     Почти шестимесячное пребывание Дмитрия Михайловича на каторжных работах закончилось в один из августовских дней 1943 г. Пленник был переведен в Нюрнберг и заключен в тюрьму гестапо. После непродолжительного "карантина" его отправили в так называемый "блок" - деревянный барак посреди огромного вымощенного булыжником двора. Здесь генерала многие узнали: одни - как сослуживца в прошлом, другие - как грамотного учителя, третьи - по печатным трудам, некоторые - по прежним встречам в фашистских застенках.
     Затем последовали Освенцим, Заксенхаузен, Маутхаузен - лагеря, которые навеки войдут в историю человечества как памятники самых страшных злодеяний германского фашизма. Постоянно дымящие печи, где сжигались живые и мертвые; газовые камеры, где в страшных муках гибли десятки тысяч людей; холмы пепла из человеческих костей; огромные тюки женских волос; горы ботиночек, снятых с детей перед тем, как отправить их в последний путь… Через все это прошел советский генерал.
     За три месяца до вступления нашей армии в Берлин 65-летнего Карбышева перевели в лагерь Маутхаузен, где он и погиб.
     Под водой ледяной
     Впервые стало известно о гибели Карбышева через год после окончания войны. 13 февраля 1946 г. майор канадской армии Седдон Де-Сент-Клер, находившийся на излечении в госпитале под Лондоном, пригласил к себе представителя Советской миссии по делам репатриации в Англии, чтобы сообщить "важные подробности".
     "Мне осталось жить недолго, - сказал майор советскому офицеру, - поэтому меня беспокоит мысль о том, чтобы вместе со мной не ушли в могилу известные мне факты героической гибели советского генерала, благородная память о котором должна жить в сердцах людей. Я говорю о генерал-лейтенанте Карбышеве, вместе с которым мне пришлось побывать в немецких лагерях".
     По словам офицера, в ночь с 17 на 18 февраля около тысячи пленных немцы пригнали в Маутхаузен. Мороз стоял около 12 градусов. Все были одеты очень плохо, в рванье. "Как только мы вступили на территорию лагеря, немцы загнали нас в душевую, велели раздеться и пустили на нас сверху струи ледяной воды. Это продолжалось долго. Все посинели. Многие падали на пол и тут же умирали: сердце не выдерживало. Потом нам велели надеть только нижнее белье и деревянные колодки на ноги и выгнали во двор. Генерал Карбышев стоял в группе русских товарищей недалеко от меня. Мы понимали, что доживаем последние часы. Через пару минут гестаповцы, стоявшие за нашими спинами с пожарными брандспойтами в руках, стали поливать нас потоками холодной воды. Кто пытался уклониться от струи, тех били дубинками по голове. Сотни людей падали замерзшие или с размозженными черепами. Я видел, как упал и генерал Карбышев", - с болью в сердце излагал канадский майор.
     "В ту трагическую ночь в живых осталось человек семьдесят. Почему нас не прикончили, не представляю. Должно быть, устали и отложили до утра. Оказалось, что к лагерю вплотную подходили союзные войска. Немцы в панике бежали… Я прошу вас записать мои показания и переслать их в Россию. Я считаю своим священным долгом беспристрастно засвидетельствовать все, что я знаю о генерале Карбышеве. Я выполню этим свой маленький долг перед памятью большого человека", - такими словами закончил свой рассказ канадский офицер.
     Что и было сделано.
     16 августа 1946 г. генерал-лейтенанту Дмитрию Карбышеву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Как записано в указе, это высокое звание присвоено генералу-герою, трагически погибшему в фашистском плену, "за исключительную стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками в Великой Отечественной войне".
     28 февраля 1948 г. главнокомандующий Центральной группой войск генерал-полковник Курасов и начальник инженерных войск ЦГВ генерал-майор Слюнин в присутствии делегаций от войск группы почетного караула, а также правительства Австрийской Республики открыли памятник и мемориальную доску на месте, где фашисты зверски замучили генерала Карбышева на территории бывшего гитлеровского концентрационного лагеря Маутхаузен.
     В России его имя увековечено в названиях воинских коллективов, кораблей и железнодорожных станций, улиц и бульваров многих городов, присвоено многочисленным школам. Между Марсом и Юпитером совершает путь по околосолнечной орбите малая планета # 1959 - Карбышев.
     В начале 1960-х годов организационно оформилось движение юных карбышевцев, душой которого стала дочь Героя Елена Дмитриевна, полковник инженерных войск.

Игорь Львович

[Амина]

Я Помню        I Remember

Счастливая Клавдия Федоровна



Я, Клавдия Федоровна, была Васильева, а сейчас, по мужу - Счастливая. Родилась в Ленинградской области, Ломоносовский район, деревня Петровская. Это отсюда, от Старого Петергофа, всего в девяти километрах. Я, по существу, здешняя, здесь я родилась в 1918 году. Вот теперь сосчитай, сколько мне лет.

Родители были самые настоящие крестьяне. И детей у них было девять человек. Вот такие мы были богатые.

Отец с матерью вкалывали. Работали и работали... Свой дом имели. У нас было четыре дойные коровы. И поросята, и телята... Потом началась коллективизация, все забрали, оставили одну корову. А детей-то - девять человек. Стали думали, что делать.

За работу не платили, и не давали ничего. Ни хлеба, ничего. Трудодни начисляли. Обещали осенью рассчитаться. Осень пришла, но ничего не дали. У кого был приусадебный участок, им и спасались - сажали свою картошку. Год мы прожили на картошке. И корова давала нам молоко. Доставалось по чашечке каждому. Вот таким образом жили. Мама спрашивала меня:

- Ну, что ты будешь делать?

А я как будто бы не ихняя, не привыкла к работе по хозяйству. Мне бы учиться, мне бы книги. Сижу с книгой в руках, а отец скажет:

- Спрячьте от нее книгу.

Он корзины плел на продажу. Возил в Ленинград. Корзины большие, вот такие. Мне надо было зачищать корзины снаружи, что б они были гладенькие. И от меня книги прятали, а я плачу сижу. Найду книгу, уйду куда-нибудь, спрячусь хоть куда-нибудь с книгой. Вот у меня и сын абсолютно такой же.

И все-таки я умудрилась учиться. Наши старшие не сумели - четыре класса и все. А я со слезами убежала учиться в Гостилицы. Там проучилась до седьмого класса...

- Семь классов Вы закончили в Гостилицах, а дальше?

Потом пошла учиться в рыбопромышленный техникум в Ленинграде. Там не только все про рыбу, но там учили и как строить дамбы, к примеру. В техникуме училась четыре с половиной года. В 1938 году закончила, диплом защитила на отлично. Диплом этот и сейчас у меня хранится.

Тогда после учебы на работу всех направляли по распределению. Меня, как отличницу, спросили, куда я хочу. Я попросилась куда потеплее, и меня отправили в Саратов. Один год поработала, два, и война началась.

А потом оказалось, что все мои родственники остались в блокаде. И все погибли. Они здесь остались, а я сохранилась, потому что я Саратове жила и отсюда пошла на войну. И войну сумела пережить.

- Можно сказать, что Вас образование спасло.

А может быть и так. Тогда я очень учиться хотела Я очень любила писать. Я и сейчас могу статью, стихотворение. Я всем пишу, всем абсолютно. Как только кому на день рождение нужно сразу:

- Клавдия Федоровна, напишите.

-До начала Отечественной войны еще несколько военных конфликтов случилось. Вы их помните?

Финcкая хорошо запомнилась. Тогда граница была почти под Ленинградом.

Тогда, перед войной, мы считали, что наша Красная Армия сильная. Ни фига она сильной не была... Все оказались необучены, а кричали....

Мы часто и с сыном спорим. О правильности наших действий.

А тогда мы не знали даже что внутри страны делается... У нас в техникуме преподаватели исчезали, а мы не знали, куда они делись. Слово лишнее боялись сказать, вот как теперь говорят. Что ты! А про Сталина можно было говорить только в хорошем стиле.

- В предвоенное время, у Вас была какая-нибудь военная подготовка: ДОСААФ, ОСОАВИАХИМ, движение "Ворошиловский стрелок"?

Тогда мы почти все были Ворошиловскими стрелками. Это обязательно было. Стрелять учились... Это было самое обычное дело, заставлять не нужно было. Мы такие были патриоты, Вы не представляете.

А остальному, все же в основном мужчин учили. Чтобы еще и девочек учить, что тогда же получается, что, еще и женщинам воевать. Что Вы! Мужчин учили...

- А кроме норм военно-спортивных, подготовки никакой другой особой не было?

А другой подготовки не было. Вот это и плохо, что молодежь не готовили к войне. Вы, наверное, слышали такую песню: "...Ни пяди чужой не хотим, но мы и своей не отдадим". А у нас оказались открыты границы совершенно. Немцаы пришли настолько быстро, что наши не успели опомниться.

Стрелять умели, ходить умели...

Вот когда война началась, и мобилизовали, вот тогда начали капитально учить нас, уже в Саратове...

- А перед самой войной, чувствовалось, что война будет?

Чувствовалось. Появились у нас в Саратове люди не местные, даже на квартире, где я комнату снимала, там появился мужчина, такой, с таким настроением, как, будто вот он не наш. Я спорила с ним о будущем, но мне хозяйка говорит:

- Не спорь с ним. Это, - говорит, - не наш человек. Он, откуда-то приехал.

- Как Вы узнали о том, что война началась?

В этот момент я была в командировке в городе Вольск. Я часто ездила тогда в Вольск и Хвалынское. Думала: воскресенье - можно поспать. Тогда платили хорошие командировочные, и я номер в гостиннице себе наняла. В одиннадцать часов слышу: "Война!" И выступает Молотов...

Ну, разве мы могли тогда подумать что это на четыре года. Что Вы! Ну, два-три месяца. Вот так мы думали.

Так началась война. Я сразу закончила командировку и уехала в Саратов. Но я продолжу о войне. Ну, вот теперь, нас не обучали. Но когда нас взяли, нас начали обучать.

Через некоторое время меня призывают. Я тогда комсомолка была, знаете, такая активная. Вызывают меня в райком:

- Вас в армию надо взять. Пишите, что Вы добровольно идете.

Начальник мой пошел в защиту, говорит:

- Может быть, задержим. Скоро уже не с кем будет работать.

Он был мужчина пожилой, ему было под шестьдесят, и его не могли призвать.

- Нельзя, - говорят. - Она комсомолка, активная. У нее хорошие характеристики. Мы ее на комсомольскую работу направим.

Напротив Саратова немцы Поволжья жили. Их всех выгнали, куда убрали, мне неизвестно. А нас там учили. Первоначальную подготовку дали.

- В каком году Вас призвали в армию?

Меня в 1942 году забрали. Когда немцы к Сталинграду подошли.

Вы знаете такой город Камышин? Понадобились зенитчики срочно, чтобы не допускать к нему вражеские самолеты. Там танки наши ремонтировали.

Нас не заставляли бить именно по летчикам. Задача - не допускать до объекта. Наша задача была объект защищать. И не дай Бог, если разбомбят... Нас всякими карами припугивали, если не справимся с задачей.

- Когда Вас забрали в армию, в какое подразделение Вы попали?

В 501-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион.

- Чему Вас там учили, перед тем как поставить на боевые дежурства?

А учили всему, что должны делать зенитчики... Обнаружить, дальность определить, направление - с какой стороны летит. У нас и разведчики были, и связисты были, и дальномерщики были. У нас все рода войск, для того, что бы обнаружить эти немецкие самолеты. Нас не так много было, но девчонки грамотные были.

- А у Вас какая специальность?

Я за эти годы все прошла, кем только не была. А последняя - комсорг. Я читала им газеты, лекции проводила, воспитанием занималась. Некоторые девчонки плакали, боялись. Нужно было успокоить...

Помню, как начнут бомбить, одна девочка-еврейка, как маленький ребенок под кровать лезла. Я говорю:

- Вылезай, - говорю, - ты что думаешь, кровать спасет?

Дети! Некоторым - девятнадцать, но энтузиасты были.

У нас в 501-м дивизионе четыре батареи было. Я в первой батарее работала. У нас командиром был единственный мужчина - Мельрут...

- А чем был вооружен ваш дивизион?

Зенитками.

- А калибр какой?

Да черт его знает. Забыла. Да я с удовольствием всё бы забыла... Вроде "76 мм"...

- "76" миллиметровые. Если я не ошибаюсь, унитарный патрон был, и весил килограмм под сорок.

Я, честно, не помню. Потому что время много прошло... Снаряд тяжелый был....

Надо отдать справедливость нашему начальнику. У него какой-то резерв был при штабе - группа пожилых мужчин, которые воевать уже не могут, а вот по хозяйству могут. Их использовали, когда нужно подвести тяжелые орудия или что-нибудь...

- Но когда идет стрельба по самолету, снаряд надо запихнуть в ствол?

Это делали девчонки. На это ставили самых здоровых девчонок. У нас были такие высокие, здоровые. И они справлялись.

Это сейчас мне ведро воды тяжело тащить, а тогда... Но я этого не делала. Потому что у меня функции другие были. Забота о личном составе. Например, не дай Бог, вшивость обнаружат, тут уж с меня голова... За этим в войсках тщательно следили. В баню, не реже, чем через две недели ходили. В ближней деревне организовывали. Ходили по очереди. А мужики в другую деревню ходили.

И вшей не было в войну. И не только у нас, у девчонок, а у меня были сведения и по другим соединениям, на совещаниях знакомили. За этим строго следили, потому что боялись, я не знаю, чего боялись. Вот я этому удивляюсь до сих пор.

- Тифа боялись. Вши тиф переносят, сыпной.

Самое тяжелое настает, когда переезжаем на голое место. Надо начинать все заново... Ведь мы своими руками копали землю. Копали, копали, копали. Землянку надо строить, обкопать там... Как мы выжили, я удивляюсь! Воевали, и мне еще до девяносто лет дожить удалось... Это при такой войне. Ужас!

- Как Вас учили распознавать, свои, чужие самолеты?

Специально учили. Была небольшая группа людей, которая изучала. Они даже по звукам изучали, не только по силуэтам, но и по звуку. Какой самолет летит, и они по звуку узнавали. И команду дают. Точнее командир дает. Если подлетает близко, начинаем ставить заградогонь, потом помогает вторая батарея и третья и сразу грохот стоит со всех сторон.

- На Ваших глазах, ваш заградительный огонь кого-нибудь сбивал?

Был даже такой случай, что мы не только сбили самолет, но и он упал недалеко. И хоть мы и сбили самолет, но допустили его очень близко. И командира Мельрута сняли с должности. Других награждают за сбитый самолет, а его сняли с работы. Знаете почему? Потому что слишком близко, сбили, еще бы немножко, и полетели бы бомбы в наши танки. Понимаете? Ведь наша задача была, не допустить их до того места где наши работают, танки чинят.

- Как Вы этот самолет завалили?

Как завалили? А неизвестно кто в него попал. Стреляли то все...

- А что за самолет-то, Вы не помните?

Честно? Уже не помню. Да мы и не интересовались как-то особо. Мы как увидели этот самолет, так сразу к нему. Нам было интересно, что в нем. Я помню только, как мы рвали парашюты. А они были шелковые хорошие. Думали себе наволочки для подушек сделаем.

И нашли много продуктов хороших... В бортпайках... Немцы сытые летали, а мы голодные были. Колбаса хорошая. И у них и хлеб, белый хлеб.

А говорили, что немцы голодные воюют, что у них никаких резервов не осталось.

А командира Мельрута жалко, мужик ничего был. Жена его приезжала навещать его. Ну а как же, девяносто девчонок, а он один. Жил "в малине"...

- А как у Вас было с довольствием?

Это мое личное мнение: если бы не американская тушенка, мы бы вообще войну не выиграли, честно говоря. Голодно было.

Спасала нас тушенка. Хоть и жидкий суп, ну все-таки чувствуется, что он не на воде, а там что-то положено. И не каждый день мы это ели. Другой раз едем, двое-трое суток, передислокация идет. И никаких супов, мы едем на куске хлеба.

Когда мы пришли в Польшу, к нам тогда хорошо относились, и вообще ко всем русским. Они в другой раз, как-то не по-русски, но понятно предлагали:

- Иди, я накормлю.

Но мы боялись...

А когда наша часть стояла в Германии... Что запомнилось мне, когда в Германии оказались. Идет мужичок старенький, или женщина, несет воду, и с белым флагом. Они так боялись русских. Ну, детей мы жалели, немецким детям давали еды...

Мы заходили в дома, свободно заходили. Большое начальство набрало там вещей, Бог знает сколько, но это не для нас было.

А вот оставленное в домах нельзя было есть, потому, что отравляли. Настолько немцы нас ненавидели.

Хорошо теперь немцы к нам относятся, теперешние. Они, во-первых, извинились перед нами, это большое дело. Во-вторых, они ценят сейчас Россию. А тогда они ненавидели нас. Это Гитлер их так настроил.

- С питанием понятно, а с вещевым довольствием?

Когда идем в баню, тогда и стирали сами. Там в бане и вымоешься сначала, и постираешь. Если это лето, там просушишь, и опять одеваем. Одеты мы были как солдаты, только юбки нам выдавали. Где-то карточка маленькая была... Это в первые годы войны.

- Скажите, пожалуйста, у вас в дивизионе погибшие были?

Были. У нас наводчик погибла, а другая выжила, но у нее ногу оторвало. Но когда нас стали свободно выпускать, попадали на мины. Немцы оставляли...

Солдат много погибло, и у нас девчонки гибли.

Мы ехали по Украине и на одной станции авиационный налет был. Девчонки побежали. Вот тут погибло много.

- А после Камышина какой у вас был маршрут дальше?

Мы переехали каким-то образом на Украину. Я сейчас не помню, как это происходило. Украина, потом Польша. А в Германии мы оказались возле Берлина. В документах нашей части сказано: "От Сталинграда до Берлина..." Вот мне прислали поздравление на девяностолетие. Я сдала все документы в военкомат и они меня благодарят на основании моих же документов.

- При освобождении Западной Украины у наших войск были большие сложности из-за бандеровцов. Вы на себе это почувствовали?

Ой, бандеровцы нас так ненавидели. И, между прочим, эти бендеровцы до сих пор существуют. Они украинцами считают себя, но как были бандеровцы так и остались бандеровцы.

- Известный факт, что женщины демобилизовались и по беременности. У вас прецеденты были?

С кем? Вопрос задаю, с кем?

Беременели, но не так много, зря пишут, девочек позорят.

Это бывало с теми, кто у больших командиров сидели в секретарях. Это у них дома жены, и еще полевая, походная жена была.

А у нас? Да и как забеременеть? Девка с девкой? У нас никуда не убежишь. Куда денешься? Какая уж тут беременность...

Другие проблемы были. Одной так домой хотелось, и мать писала, что любым способом... Видишь, какая мама-то была, "любым способом".

Она какая-то неумелая была, не могла приспособиться к жизни, мы ее так и отправили в больницу. Она заболела, у нее что-то ненормальное с психикой... Другие тяжести переносили, а она нет... Она очень хорошая девочка была. Как мне ее жалко...

- Скажите, а случаи явной трусости были?

У нас? Три девочки у меня отпроситься хотели - убежать. Мне удалось уговорить их не делать этого.

- А женщин вообще в штрафные отправляли?

У нас никого не отправили. У нас дисциплина была хорошая. И не слышала я про такое.

- Когда освобождали Украину, как относились к Вам?

Мы все тогда были Советский Союз, поэтому они не могли плохо относиться.

Давно ли они стали они отдельными, самостоятельными. А тогда мы были Советский Союз. И украинка со мной спала рядом, и белоруска, и из Прибалтики. Мы все свои были.

Но вот что удивительно, как соберутся отдельно к примеру, хохлушки, то "ха-ха-ха", по-своему. И прибалтки - "ха-ха-ха", тоже по-своему. В своем коллективе по-своему говорят.

- А межнациональные конфликты были?

Нет, нет, не было. Мы все дружно жили.

- Как Вы узнали о том, что война кончилась?

Мы в Германии были. Спали на пуховых перинах, как барыни. Нам разрешили: "Выбирайте, что хотите". Немцы все оставили, бежали.

Спали и вдруг в два часа ночи слышу:

- Война закончилась! Война закончилась!

Все выскочили. Стреляют, кто с чего, кто с ружья, кто с пистолета.

Такая радость была, кто танцует, кто плачет, кто чего.

Господи, и это в два часа ночи.

- Когда взяли Берлин, ощущение того, что война, по существу кончилась, появилось? Или еще продолжали воевать?

Продолжали воевать... Только не в Берлине. Берлин уже был демобилизованный, и он уже весь разрушенный был. Немцы жили в подвалах. В городе полная анархия была.

А воевать мы еще воевали, наши части еще освобождали многие населенные пункты...

Мы уже свободно ходили... А часть войск куда-то отправляли...

Да, в район Праги. Вот я и не знаю, раз девятого мая подписали, то все должно было кончиться, не имели они права воевать. По правилу.

У нас какие особенные встречи были? С бывшими нашими пленными, с теми, кого в плен угнали, с девушками которые работали в Германии. Девчонки худые, голодные, их плохо кормили. Правда иные хорошо выглядели, это у кого какой хозяин попадется.

Они просились:

- Возьмите, возьмите нас.

Но нам строго приказали:

- Никого! И несете ответственность, если возьмете, хоть одного человека.

Их проверяли, выявляли, есть ли среди них завербованые против наших. И мы не имели права никого взять.

- На Ваш взгляд, действительно ли было нужно строгую проверку наших пленных проводить?

И проверять надо конечно было. Но не надо ссылать наших. Зря многих сослали опять в Сибирь... Вы же знаете об этом?

Может быть проверка нужна какая-то, потому что доверять всем подряд нельзя. Но не такая уж строгая. У меня брат Жорж, Георгий. Он тоже в плен попал, почему-то в Финляндию. Его тоже стали проверять. Он рассказывал:

- А один такой сопляк, - начал мне: "Ты, предатель!"

А Георгий воевал, ранен был, и его подобрали. И он сам не знал, как в плену оказался. Ему дали справку, что он больной.

Мой брат подошел, как ему стукнет. Потом вызвал потом его другой начальник, поговорили, все проверил, и отпустил.

- Зачем, - говорит, - вы мучаете человека, его же взяли без сознания. Таких, - говорит, - же много у нас. - говорит было.

Это мне Георгий рассказывал, он семь лет как умер.

- Скажите, про Ваше тогдашнее отношение к Сталину и к руководству страной? Не как сейчас, подчеркиваю.

Ну, тогда, конечно, не как сейчас. Но мы и тогда потихоньку говорили. О Сталине очень осторожно надо было говорить. Надо было как бы хвалить и между прочим вот, тяпнуть слегка. А прилюдно что Вы! "Сталин это все!"

Что Сталин, что Гитлер, они "одним миром мазаны". Они столько наделали!...

Интервью и лит.обработка: Интервью: О. Корытов
Лит.обработка: И. Жидов
Набор текста: С. Спиридонова
Rebel_tm

[Амина]

Активные и энергичные боевые действия развернулись и на 2-м Дальневосточном фронте. В час ночи 9 августа он начал наступление на сунгарийском и жаохэйском направлениях. Вдоль реки Сунгари на Харбин продвигалась 15-я армия генерал-лейтенанта С. К. Мамонова; на направлении Жаохэ, Баоцин перешел границу 5-й стрелковый корпус, которым командовал генерал-майор И. 3. Пашков. Войска 2-й Краснознаменной армии до 11 августа имели задачу оборонять рубеж по государственной границе от Благовещенска до Поярково.
 
      Следует отметить, что значительную помощь войскам фронта в ходе операции оказали Кумарский, Благовещенский, Иннокентьевский, Хинганский, Биробиджанский и Казакевичевский пограничные отряды, Бикинский и Сахалинский морские пограничные отряды, авиачасти и корабли Хабаровского Краснознаменного пограничного округа. С 9 августа по 5 сентября они провели боевые действия по ликвидации полицейских учреждений противника непосредственно на границе и в тылу маньчжурского кордона. В ходе их было уничтожено 5 основных, 23 средних, 144 малых пограничных полицейских отряда, 7 узлов сопротивления, 12 гарнизонов, 6 вооруженных групп.
      Трудно приходилось и здесь нашим воинам. Много преград поставила перед ними разбушевавшаяся, как назло, стихия. Из-за проливных дождей Амур и Уссури вышли из берегов. Места, намеченные для сосредоточения войск, оказались затопленными, дороги размытыми. Заболоченность берегов крайне осложняла подход к ним и ограничивала выбор участков для форсирования. Поэтому районы сосредоточения и пункты переправ приходилось намечать заново и далеко от места обороны противника.
      В течение 9 и 10 августа войска фронта форсировали Амур и Уссури, захватили плацдармы на противоположном берегу. Наступление сухопутных соединений и частей поддерживала Краснознаменная Амурская военная флотилия (командующий контр-адмирал Н. В. Антонов). В ее строю было 8 мониторов, 11 канонерских лодок, 12 тральщиков, 52 бронекатера, 7 минных катеров, 36 судов.
      Самоотверженно действовал личный состав 5-го стрелкового корпуса, который при поддержке кораблей 3-й бригады Краснознаменной Амурской флотилии (командир капитан 2 ранга А. В. Фадеев) успешно форсировал реку Уссури в районе Дуньяна (Дунаньчжэнь) и завязал бой за Жаохэйский укрепленный район. Воины 35-й стрелковой дивизии генерал-майора Г. А. Василевича и 390-й стрелковой дивизии полковника И. А. Теплякова к исходу 10 августа овладели укреплениями Жаохэ и начали развивать наступление на Баоцин. Передовой отряд корпуса, представленный 172-й танковой бригадой (командир подполковник С. Ф. Замидченко), 14 августа захватил этот город и начал движение в направлении Боли.
      Наступление наземных войск поддерживала 10-я воздушная армия генерал-полковника авиации П. Ф. Жигарева. Действуя в сложных погодных условиях, она успешно наносила огневые удары по опорным пунктам врага.
      У границ Амурской области наиболее мощными и важными были Сахалянский и Суньуский укрепленные районы японцев. Первый из них находился прямо напротив Благовещенска. Он состоял из шести узлов сопротивления и ряда опорных пунктов, имел протяженность по фронту 85 км, а в глубину - 10-20 км, насчитывал 250 дотов и дзотов, которые располагались через каждые 400- 600 м, были связаны системой траншей и имели впереди два-три ряда проволочных заграждений. Помимо того, каждый узел сопротивления опоясывался противотанковым рвом шириной -7 м и глубиной 3-4,5 м.
      Все это предстояло с боем брать войскам 2-й Краснознаменной армии, которой командовал Герой Советского Союза генерал-лейтенант танковых войск М. Ф. Терехин.
      Стояла перед ними и еще одна крепость - вышедший из берегов Амур. Он разлился здесь особенно широко - местами до 10 км и более при глубине в 10-12 м и стал вдвое-втрое шире Днепра, Вислы, Дуная. А его необходимо было форсировать, чтобы сокрушить опорные пункты врага. Такой задачи не приходилось выполнять ни одной армии в мире за всю историю войн. Дальневосточники это сделали!
      2-й Краснознаменной армии на сахаляно-цицикарском направлении противостояли пехотная дивизия, 3 пехотные бригады (29 батальонов, 8 артиллерийских дивизионов, всего 78 тыс. человек), 956 пулеметов, 532 орудия, 48 танков.
      До 11 августа армия вела боевые действия за овладение многочисленными островами и плацдармом на противоположном берегу Амура. С получением приказа командующего фронтом на наступление 8, 12 и 396-я стрелковые дивизии, 73, 74 и 258-я танковые бригады начали форсировать Амур на баржах и кораблях Зее-Бурейской бригады (командир капитан 1 ранга М. Г. Воронков). Из-за недостатка десантных средств переправа продолжалась пять дней. Части и соединения вступали в бой с ходу, по мере выгрузки их на противоположном берегу.
      Рано утром 11 августа передовые отряды дивизий столкнулись с частями прикрытия противника в Сахаляне, Айгуни и у Хоэрмоц-зиня. Развивая наступление в направлениях на Цицикар и Бэнаньчжэнь, войска армии к исходу следующего дня подошли к основным узлам сопротивления главной оборонительной полосы японцев - Ганцзы и Суньу. В течение 12-14 августа ударные группировки 2-й Краснознаменной нанесли поражение противнику в большей части узлов сопротивления Суньуского укрепленного района и стали преследовать врага в направлении Мэргэнь, Бэйаньчжэнь.
 
     Высокое мужество показали при этом целые части и подразделения.
     Путь главной ударной группировке армии преграждал Хоэрмоцзиньский узел сопротивления. После часовой артиллерийской подготовки в полдень 12 августа штурм его начали части 3-й стрелковой дивизии (командир полковник К. Ф. Шеин). Основной удар в направлении Сяохэси наносил 70-й стрелковый полк, усиленный 74-й танковой бригадой, двумя батареями противотанковой артиллерии и саперной ротой. Благодаря согласованным действиям пехоты и танков важнейшие опорные пункты врага на переднем крае к исходу дня были захвачены. Ночью, пытаясь выбить советских воинов с захваченных позиций, японцы несколько раз безуспешно контратаковали. На рассвете 70-й полк возобновил штурм. За три дня непрерывных боев полк уничтожил 300 и взял в плен 850 вражеских солдат и офицеров.
      Центральные позиции Хоэрмоцзиньского узла сопротивления вместе с 70-м полком штурмовал и 8-й стрелковый полк, подошедший к укрепленному району с востока. Пять дней шли жестокие бои. Отдельные сооружения несколько раз переходили из рук в руки. Иногда казалось, что ни моральных, ни физических сил не хватит, чтобы овладеть и закрепиться на позициях врага. В этих боях отличились все батальоны и роты 8-го стрелкового полка. В его полосе находилось 48 железобетонных огневых сооружений. Каждое из них имело от 2 до 11 амбразур для стрельбы из орудий, пулеметов и автоматов. И все они были взяты.
      Стрелковый батальон капитана Ефимова штурмовал высоту, на которой упорно сопротивлялись гарнизоны 14 долговременных огневых сооружений. Бой шел буквально за каждый метр земли. 17 августа батальон семь раз атаковал высоту, отбил 11 контратак врага и к вечеру полностью овладел опорным пунктом.
      Когда батальон капитана Ефимова в третий раз пошел на штурм высоты, находившийся на правом фланге красноармеец Немцев обнаружил у моста группу перебегающих японцев. Отважный воин смело бросился на них, но в это время из-за кустов выскочили еще восемь вражеских солдат и схватили его, пытаясь утащить под мост. На выручку товарища бросился разведчик Биязов.
      13 августа начальник разведки 3-го дивизиона 65-го артиллерийского полка лейтенант И. И. Маюров корректировал артиллерийский огонь дивизиона, находясь в расположении врага. Благодаря геройству и мастерству Маюрова были уничтожены два взвода пехоты и подавлено пять пулеметных точек противника. Через два дня в бою за Суньу требовалось быстро установить, где проходит первая траншея и какова система ближайшей обороны противника. Лейтенант Маюров, пробравшись через линию боевого охранения, натолкнулся на засаду. Хладнокровный офицер не растерялся: уничтожил трех вражеских солдат и одного взял в плен. Выполнив задачу, Маюров двинулся в обратный путь, но был окружен японцами. Рискуя жизнью, он вызвал на себя артиллерийский огонь. После боя в траншеях противника наши воины обнаружили до 300 убитых и раненых солдат и офицеров. Разведанные Маюровым огневые точки были подавлены. Сам лейтенант благополучно вернулся в свой полк.
      8-й стрелковый полк, давший этих славных героев и награжденный за боевые отличия в сражениях с японскими милитаристами орденом Красной Звезды, был сформирован в 1932 г. в Амурской области и состоял в основном из амурцев. За время штурма вражеских укреплений он разрушил 40 дотов и дзотов, 2 железобетонных наблюдательных пункта, уничтожил около 400 солдат и офицеров противника.
      Среди войск 2-й Краснознаменной армии, отличившихся в ту пору, достойное место принадлежит 12-й стрелковой дивизии имени Сибревкома (командир генерал-майор А. И. Крючков). А в дивизии этой особенно успешно действовал 214-й стрелковый полк, награжденный орденом Красной Звезды и получивший почетное наименование Амурского. 12 августа первый батальон этого полка вел 10-часовой бой с отрядом смертников и уничтожил 50 самураев на подступах к Сюньхэ. А потом была ожесточенная двухдневная схватка за Маоланьтунский узел сопротивления. У японцев там было несколько сот солдат, около десятка дотов и дзотов, прикрытых тремя линиями проволочных заграждений. Дорога была перекопана и заминирована. За батальоном в стремительном походе по тайге и сопкам в условиях почти полного бездорожья не могла поспеть артиллерия. Комбат капитан А. С. Яровой решил обрушить на врага с фронта массированный огонь минометной роты и сведенных в одну группу станковых пулеметов. Одну роту он направил по сопкам в обход вражеского узла. Японцы упорно сопротивлялись, а время шло к вечеру. Заночевать в лощине, в полукольце вражеских огневых точек, было нельзя, и Яровой повел свои роты в атаку. Проволочные заграждения были преодолены, первая линия траншей взята. На этом рубеже батальон закрепился и всю ночь отражал контратаки японцев. Утром атака возобновилась с новой силой. Узел вражеского сопротивления пал. 17 августа восточнее города Суньу батальон окружил и уничтожил группу японских солдат и офицеров - 223 человека.
      Из усилий каждой части, каждого подразделения складывался общий успех 2-й Краснознаменной армии, которая за шесть дней продвинулась на 120 км и завязала бои за выходы в Центральную Маньчжурию с севера.

Игорь Львович

[Амина]

"Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня."

12 марта 1943 г.

Март, 12, Лиозно, 1943 год.



Дорогой, добрый папенька!

Пишу я тебе письмо из немецкой неволи. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.

Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы, не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон». И офицер выстрелил маме в рот...

Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь — у меня отбили легкие.

А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой!» Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.

А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало — платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет,— и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.

Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с «Розой» и «Кларой» — так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. «Русс была и будет свинья»,— сказал он. Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.

Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.

Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.

Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья.

Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!..

Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать.

Твоя дочь Катя Сусанина.

Мое сердце верит: письмо дойдет


PS. Вскоре после освобождения белорусского города Лиозно в 1944 году при разборе кирпичной кладки разрушенной печи в одном из домов был найден маленький желтый конверт, прошитый нитками. В нем оказалось письмо белорусской девочки Кати Сусаниной, отданной в рабство гитлеровскому помещику. Доведенная до отчаяния, в день своего 15-летия она решила покончить жизнь самоубийством. Перед смертью написала последнее письмо отцу. На конверте стоял адрес: «Действующая армия. Полевая почта №... Сусанину Петру». На другой стороне карандашом написаны слова: «Дорогие дяденька или тетенька, кто найдет это спрятанное от немцев письмо, умоляю вас, опустите сразу в почтовый ящик. Мой труп уже будет висеть на веревке». Номер полевой почты, написанный на конверте, устарел, и письмо не могло попасть адресату, но оно дошло до сердца советских людей. Опубликовано в «Комсомольской правде» 27 мая 1944 года.

Источник: http://www.bibliotekar.ru/encGeroi/82.htm

Rebel_tm

[Амина]

Смертники против Красной Армии
Максим Кустов


“Из придорожных кюветов, из замаскированных “лисьих нор”, выбирались солдаты в зеленоватых френчах и, сгибаясь под тяжестью навьюченных на них мин и взрывчатки, бежали к танкам. Десантники били по ним в упор из автоматов, бросали гранаты. Смертников косили очереди танковых пулеметов. Мгновенно долина покрылась сотнями трупов, но из нор и узких щелей, из-за бугров появлялись все новые смертники и кидались под танки. Японская артиллерия и пулеметы вели огонь, не обращая внимания на то, что пули и осколки одинаково поражали и своих и чужих. Вокруг танков уже кипела рукопашная. На подбитую машину лейтенанта Кисарова вскочили несколько японцев, стали стрелять в броневые щели. Их одной очередью сбил из другого танка командир роты лейтенант Зубок. Еще один поврежденный танк тоже облепили вражеские офицеры и солдаты. Сапер-десантник старший сержант Цыганков огнем из автомата, а когда кончились патроны, прикладом и армейским ножом уничтожал смертников».

Из воспоминаний генерала армии Афанасия. Белобородова .

Японский летчик, с криком “банзай” бросающий свой самолет в последнее пике на американский авианосец - образ знакомый, наверное каждому человеку, интересующемуся военной историей. Вторую мировую войну на Тихом океане невозможно представить без участия японских летчиков- смертников-«камикадзе».

Но при этом немногие знают, что в свое время Красной Армии и Флоту тоже пришлось столкнуться с воздушными и наземными атаками тысяч заведомых самоубийц.

Сейчас, когда проблема смертников, взрывающих себя вместе с самолетами, автомобилями и людьми стала принимать поистине планетарный характер, уместно вспомнить об опыте хотя бы и полувековой давности.

Это произошло в августе 1945 году, во время боев советских войск с японской Квантунской армией. Историк Юрий Иванов, автор книги “Камикадзе- пилоты смертники”, полагает, что “слепой фанатизм японских смертников, как правило, не давал желаемых результатов”.

Обидно умирать, промахнувшись в последнем пике

Примеры боевого использования воздушных и наземных одноразовых бойцов служат наглядейшим подтверждением этого справедливости такой оценки. 12-13 августа на колонну 5 гвардейского танкового корпуса совершили налеты 14 японских самолетов.2 из них сбили зенитчики, 3-истребители. Остальные 9 летчиков-смертников просто врезались в землю, не сумев попасть в советские танки.

Сама идея использовать летчиков - смертников для атак сухопутных войск могла возникнуть только лишь в момент безнадежного отчаяния. Уж если в такую громоздкую цель как авианосец японцам удавалось попасть далеко не всегда, то шансы попасть самолетом в движущийся танк были и вовсе минимальными.

18 августа камикадзе атаковали корабли Тихоокеанского флота. У острова Шумшу был потоплен катер-тральщик КТ-152,бывший сейнер- рыбный разведчик, имевший 17 человек экипажа. На этом, довольно скромном успехе, результативные атаки воздушных смертников против советского флота и закончились. В тот же день японский двухмоторный бомбардировщик пытался таранить в Амурском заливе танкер “Таганрог”, но был быстро сбит зенитным огнем.

Главной особенностью августовских советско-японских сражений 1945 года стали не атаки с воздуха, а массовое применение “сухопутных” смертников, предназначенных для борьбы с танками.

Вообще-то с японскими пехотинцами, чьей задачей было уничтожение танков, Красная Армия столкнулась еще за шесть лет до этого, во время военного конфликта на реке Халхин-Гол летом 1939 года.

Перейдя в наступление года, наши войска потеряли тогда много танков подорванными на минах, которые бамбуковым шестом японцы засовывали под гусеницы. Константин Симонов в поэме “Далеко на Востоке” описал размышления японского солдата, надеявшегося выжить и рассчитывавшего на то, что шест очень длинный, 20 локтей.

Но вряд ли следует считать таких солдат смертниками в полном смысле этого слова. Все-таки некий, пусть и достаточно призрачный, шанс уцелеть у них все же был.

А в 1945 году японское командование не оставило “противотанковым” смертникам даже тени надежды. Им надлежало просто бросится под танк с рюкзаком со взрывчаткой, безо всяких ухищрений с шестами. Отряды заранее обреченных формировались штабами всех полков и дивизий, в каждом батальоне и даже в каждой роте. Но главной силой такого рода была 1-я мотомеханизированная бригада обреченных, численностью до 5 тысяч солдат и офицеров.

Если воздушные и морские смертники перед гибелью успевали, по крайней мере, почувствовать почетность своей миссии, насладится уважением окружающих, то в отношении смертников -пехотинцев использовался совершенно иной принцип.

Их, рядовых солдат решили довести до такого состояния, чтобы смерть казалась им избавлением от невероятно, даже по японским понятиям, тяжелой муштры. Появление Т-34 должно было стать для них желанным праздником, а жизнь- тяжелой обузой. Скудная пища, постоянная нехватка воды и бесконечная “тренировка”- так их годами готовили к смерти за императора.

Принцип “чтоб служба медом не казалась” был доведен до логического конца. Собственно боевая их подготовка заключалась в том, что они с утра до ночи бегали с набитыми камнями рюкзаками.

Вот только боевая эффективность “противотанковых смертников” оказалась поразительно низкой. Нет, в отсутствии готовности умереть их обвинить было бы несправедливо. Но результаты их гибели...

Брошенная 13 -14 августа на мудандзянском направлении в бой против красноармейцев генерала Белобородова бригада смертников погибла почти поголовно, подбив или повредив всего 10 советских танков. Терять по 500 специально подготовленных людей за каждый танк, к тому же не обязательно уничтоженный, а чаще всего лишь выведенный из строя на короткое время -такое соотношение потерь невозможно признать приемлимым.

13 августа 15 смертников с зарядами взрывчатых веществ бросились на бетонные устои одного из мостов через реку. Но гибель их оказалась практически безрезультатной. Цель атаки -мост они уничтожить так и не смогли.

Последняя атака самоубийц произошла уже после капитуляции Японии- 5 сентября в китайском городе Пинянчжень. При ее отражении было уничтожено до 150 смертников со взрывными зарядами, которые без особого успеха пытались атаковать советскую комендатуру.

Бей своих, чтоб чужие боялись

Если в боях с Красной Армией смертники особых успехов не добились, то весьма преуспели в истреблении …японского гражданского населения. Дело в том, что на оккупированной китайской территории японцы создавали поселения своих колонистов. При начале советского наступления колонисты пытались бежать. Согласно политдонесению из 365-й дивизии, совершая марш от города Дзиси к Линькоу, части дивизии обнаружили две группы мертвых японских женщин и детей. В 10—12 км южнее Дзиси на железнодорожном переезде стояли грузовые машины. В кузовах в одинаковых позах сидели, поджав ноги, или лежали, опрокинувшись, женщины и дети, головы в белых, видимо ритуальных, повязках. Большинство — со следами огнестрельных ранений, меньшая часть убита ножами. Другая группа была найдена на шоссе в районе станции Дидаохэ.

Всего в обеих группах насчитывалось более 400 женщин и детей. Захваченные неподалеку от этих мест пленные показали на допросе: убийства совершены японскими солдатами и офицерами; взять с собой в сопки женщин и детей они не могли и, по заявлению пленных, убивали женщин и детей с их согласия ...При отступлении одна рота смертников была оставлена с соответствующим заданием как раз в том районе, где 12— 13 августа произошло массовое убийство японских беженцев — женщин и детей. Судя по данным, которые удалось собрать, это злодеяние было делом рук "ударников" 135-й пехотной дивизии». Надо сказать, что сообщения о массовых убийствах своих мирных жителей японскими смертниками подтверждаются множеством свидетельств американцев, неоднократно сталкивавшихся с такими фактами.

Гитлер и Скорцени не одобряли «камикадзе»

То, что происходило на Дальнем Востоке в августе 1945 полностью подтвердило мнение знаменитого немецкого диверсанта Отто Скорцени относительно массового использования смертников.

Ему в 1944 году было поручено руководить отрядом морских диверсантов, атакующих корабли союзников, высаживающихся во Франции. Было приготовлено множество средств морской диверсионной войны. Скорцени вспоминал: «Из того, что мне показали, я не могу не упомянуть небольшой быстроходный катер, напичканный взрывчаткой и управляемый лишь одним человеком, который подводит его к цели и катапультируется в самый последний момент.

Кроме того, у итальянцев были в ходу торпеды особой конструкции; водолазы, обслуживающие эти огромные снаряды, направляли их на вражеские суда. Именно эта хитроумная техника принесла итальянским отрядам небывалую удачу в действиях против кораблей союзников сперва в Александрийском порту, а затем в самом центре Гибралтара. Еще 10-я флотилия MAC включала взвод так называемых лягушек — хорошо подготовленных ныряльщиков, в задачу которых входило приблизиться к вражескому кораблю под водой и прикрепить к борту специальную мину. На ногах у них были каучуковые ласты, позволяющие им одинаково хорошо двигаться на поверхности и под водой и достигать достаточной скорости при минимуме усилий».

Вскоре Скорцени пришел к выводу, что такому бойцу совершенно необходимо оставлять пусть самый минимальный шанс на выживание. Только при таком условии он будет стараться действовать действительно эффективно. Человеческая психика устроена таким образом, что позволят сохранять надежду на выживание в самых критических обстоятельствах.

Но лишение ее, заранее объявленный диверсанту смертный приговор заставляет его думать не о том, как причинить врагу максимальный ущерб, а о том, как бы поскорее свести счеты с жизнью, прервав мучительную пытку ожидания смерти. Надо сказать, что за исключением отдельных фанатиков, большинство немцев разделяли точку зрения Скорцени.

Вот характерный эпизод из его воспоминаний:

« Мне посчастливилось познакомиться с летчицей Ганной Райч. Известная женщина-авиатор, летчик-испытатель, и первая наша беседа дала мне повод к новым раздумьям. С удивительным спокойствием, которого я не ожидал встретить в этой хрупкой женщине, она заметила, что настоящий патриот не может слишком дорожить своей собственной жизнью, когда на карту поставлена честь отечества.

Позже она объяснила мне, что подразумевалось под этим. Не исключено, полагала она, что события обернутся для нас столь трагически, что мы сами встанем перед необходимостью прибегнуть к помощи «добровольных смертников». И тогда мы обязаны будем найти способ, чтобы дать пилоту как минимум один шанс спасти свою жизнь. Здесь Ганна, без сомнения, была права: я и сам неоднократно имел случаи убедиться в том, что энтузиазм и боевой дух моих солдат удесятерялись, если у них появлялась хоть какая-то возможность вернуться целыми и невредимыми»

Надо сказать, что и Гитлер разделял негативное отношение к идее создания подразделений заведомых самоубийц:«Создавая новое оружие, мы вторгались и в вотчину Люфтваффе: подобные исследования уже велись какое-то время в 200-й боевой эскадрилье. Они даже создали концепцию операций «смертников» — летчиков-добровольцев, которые готовы были погибнуть вместе со своими самолетами, наполненными бомбами или взрывчаткой, направляя их прямо в цель; мишенью служили, как правило, военные корабли. Фюрер, однако, эту идею отверг, видимо, из чисто философских соображений; он утверждал, что такие жертвы не отвечают ни характеру белой расы, ни арийскому менталитету. По его мнению, путь японских камикадзе был не для нас».

Почти обреченные части

Но если идея создания подразделений смертников у немцев не прижилась, то мысль о создании подразделений почти смертников – штрафников немецкому командованию очень понравилась. Чем ближе был конец войны, тем чаще немцы использовали штрафников. Пожалуй, больше всего прославился немецкий штрафбат боями в окруженном советскими войсками украинском городе Тарнополе, где он стал костяком гарнизона, составленного из разнородных частей.

По свидетельству Константина Симонова, побывавшего там в качестве военного корреспондента, “уличные бои. носили особенно упорный характер, своей крайней ожесточенностью напоминая Сталинград. С Тарнополем старались покончить как можно скорее”. Но скорой победы не получилось. Вот сводки Совинформбюро весны 1944 года. 9 марта. “Наши войска ворвались в город Тарнополь, где завязали уличные бои”. 10 марта. “Наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжали вести уличные бои в городе Тарнополе”. 11 марта. “Наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжали вести уличные бои в городе Тарнополе”. 26 марта. “Наши войска окружили гарнизон противника в городе Тарнополе”. 4 апреля. “Наши войска, блокирующие город Тарнополь, вели успешные бои по уничтожению окруженного гарнизона противника и овладели большей частью города”. И лишь 15 апреля наконец-то прозвучало: “Войска 1-го Украинского фронта после упорных уличных боев полностью овладели областным центром Украины – городом Тарнополем”.

Симонов описал, как командарм Иван Черняховский распекал командира дивизии Николая Кучеренко за медленное продвижение. Кучеренко сказал: “Конечно, ругается. А меня самого уже тошнит от этого города. Восьмой день чикаемся и не можем забрать последние три квартала. Сегодня опять взяли только два дома, точнее – полтора. Про один сообщили, что взят, а потом оказалось, что немцы продолжают вести из него огонь”. А когда Симонов спросил, как дерутся немцы, комдив посмотрел на него “как на человека, задавшего дурацкий вопрос, и ответил со злобным одобрением: “Здорово сопротивляются, сволочи!” В подземелье Доминиканского монастыря немцы находили надежное укрытие от огня советской артиллерии и неделю за неделей встречали огнем наступающих красноармейцев. Полковник Кучеренко совершенно справедливо сказал, что они здорово сопротивляются. Так же отчаянно сражались немецкие штрафники и на других участках фронта, кровью зарабатывая прощение. Шанс на выживание у них все же оставался…

Игорь Львович

[Амина]

Мы выжили!


...Полина Степановна Сибирцева (Никитенкова) встретила войну семнадцатилетней девчонкой, на Смоленщине - территории кровопролитных боев. С первых недель войны здесь разыгралась наиболее ожесточенная и крупная битва начального ее периода - знаменитое Смоленское оборонительное сражение. Оно началось 10 июля и длилось до середины сентября 1941 года. Однако к 12 октября фашистам удалось временно захватить всю территорию области.
  Таким образом, Полина Степановна, пройдя через тяготы и лишения оккупационного периода и несения службы в рядах Красной Армии, только в 1948 году вернулась к мирной жизни. Война забрала многих ее родных, на войне она обрела любимого человека. Ее жизнь - одна из множества страничек в книге истории Победы...

  ...Я родилась 3 сентября 1924 года в селе Аксенино Андреевского района Смоленской области. Родители были крестьяне, колхозники - всю жизнь работали в колхозе - и отец и мать и дети. Детей было семь человек - три сына и четыре дочери.
  Годы перед войной были очень плохие, в продаже ничего не было, ни одежды, ни предметов обихода - ничего, даже хлеба. Хлеб люди пекли сами. В каждом доме были свои жернова, на которых колхозники перемалывали зерно, а потом стряпали лепешки и хлеб.
  Деревенские ребятишки учились в неполной средней школе, семилетке. Заканчиваешь семь классов и сразу идешь работать в колхоз. Средств на дальнейшую учебу не было, да и жили мы далеко от железной дороги, чтобы ехать куда-то учиться. Станция находилась в сорока километрах, и никакого транспорта - только пешком. Поэтому после окончания семи классов в 1939 году, я пошла работать в колхоз. В селе находилось предприятие по заготовке льна. Процесс сам по себе очень трудоемкий - выдергивать, мять, теребить лен, трепать волокно, все вручную.
  Тяжелое было время... А когда началась война, на второй же день собрали в деревне митинг, и вся деревня собралась со слезами на глазах. Всех, кто подлежал военной службе, - всех демобилизовали. В тот же день они были отправлены на призывной пункт. В деревне остались только старые, малые и подростки по 14-15 лет. Отец, слава Богу, не подлежал призыву, так как старше пятидесяти лет не забирали. Мы очень переживали, страшно было невыносимо. Даже не передать словами, какое это было переживание.
  Старшие братья, Егор и Сергей, в это время жили и работали в Ленинграде. Их, тоже сразу призвали в армию. Во время войны оба погибли. Старший погиб там же, под Ленинградом, другой - где-то на Южном фронте, на Кавказе. Об этом мы узнали уже после окончания оккупации.
  После того, как была проведена мобилизация, в село приехали военные, с проектом сооружения противотанкового рва. Все население, что осталось в деревне, подростки, старики, - всех-всех с лопатами выгнали копать траншею два метра глубиной, в шесть метров шириной. Работа была невыносимо трудная, но над нами стояли люди и заставляли нас рыть землю, не разгибаясь. Платить, ничего не платили - все для фронта, все для победы. И мы со всей силы, без всякой хитрости, копали и копали с утра до ночи. Измучались, руки все в мозолях. Потом приехал кто-то из начальства, - тоже смотрели, как мы мучаемся. Видят, что не справляемся, пригнали заключенных, около двух тысяч. Поставили их по всей трассе тоже копать. Ров протянулся на много километров. От нашей деревни, через посевы, и дальше.
  Когда нам уже совсем стало невмоготу, только тогда военные отстранили нас от работы. Мы вернулись снова к колхозной работе. Самое время, - хлеб созревает, а людей убирать его - нет. Начали убирать вручную, никаких машин не было. Кроме уборки зерна еще лен теребили. Моя мама покойница все говорила: "Господи, да есть же такие места, где лен не растет?". Его ни жать, ни косить нельзя, просто вручную дергать надо. А в селе остались одни девчонки, и мы, с утра до ночи, теребили и теребили этот лен.
  Мы продолжали работать, а война приближалась.
  Вскоре стали слышны разрывы снарядов, и какой-то гул. Были бомбежки. По ночам небо светилось заревом пожаров - горели леса, деревни, посевы...
  Нам было страшно, но мы продолжали убирать хлеб. Косили конными жатками, и вручную, литовками. Косили, собирали в снопы, складывали в скирды. Все на кого-то надеялись, что когда-то обмолотим. До самого момента, пока не пришел немец, верили...
  Большое такое чувство было, что надо работать, что надо работать, и это было все для фронта, все для победы. И вот мы все работали и работали. И тут одним утром, в начале октября, совсем недалеко стали стрелять орудия. Через нашу деревню начали лететь снаряды. Такая стрельба началась, и отец, он воевал в Первую мировую, - понимал что к чему, говорит:
  - Все плохо! Плохо дело надо куда-то деваться, а то нас как мышей подавят!
  Мама ему отвечает:
  - Да куда, мол, мы пойдем? У нас же тут все хозяйство!
  А тот:
  - Все бросайте, пойдемте!
  Мы стояли испуганные, дрожали от страха, не могли даже слова сказать. Так, кто что схватили, одежонку накинули и побежали. Убежали в лес, километров за девять, и такая канонада, такой бой был страшный, вся земля стонала под ногами. Когда уходили из деревни, отец надоумил мальчишек взять с собой инструмент, пилы и топоры. Мы сразу начали строить блиндаж, чтобы укрыться от непогоды и снега. Ведь октябрь месяц, стужа, а мы полураздетые. Старики и подростки сделали сруб, закрыли хвоей крышу и мы там, прижавшись друг к другу, ночевали ночь.
  К утру бой стих. Отец говорит:
  - Надо идти в деревню. Все равно ж мы тут помрем от голоду, от страха, от холода. Давайте пойдем, которые постарше. Я пойду, и со мной кто-нибудь. Узнаем как там дела, посмотрим, что там делается... Расскажем, что наши семьи в лесу, и что надо нас в деревню привести.
  Они пошли. В деревне немцы. Отец нашел переводчика, нашел коменданта, все объяснил как, что и чего. Комендант разрешил вернуться в деревню, и старики пришли обратно к нам. Когда вернулись, фашисты нас не трогали.
  Мы пришли к себе домой, а дом наш немцы заняли под штаб. Выгнали нас в худую избу. Но нам уже было все равно - лишь бы была крыша, и тепло. Когда отогрелись маленько и приободрились, отец сказал, что сходит домой, возьмет ведро картошки. Пошел. Приходит в дом, а там немцы затопили печь, только набросали вместо дров чурок. Чурки горят таким пламенем, что огонь аж до самого потолка стелется. Отец немного знал немецкий, так как в Первую мировую где-то охранял пленных немецких солдат. Он и сказал немцу, что они могут дом сжечь, что нельзя так топить. А тот выхватил пистолет и угрожать стал, - не указывай нам, что и как делать. Отец убежал. К нам пришел, - ни ведра, ни картошки, и самого, говорит, чуть не убили.
  Ну а в деревне грабеж невыносимый, немцы бьют скотину, куриц, уток, гусей. Из автоматов стреляют, потом на машины грузят и куда-то увозят. А мы сидим голодные, кое-как сварили картошки и чуть-чуть поели.
  Немецкие войска все шли и шли по деревне, а в обратную сторону пленных гнали. Так страшно, наши солдаты идут полураздетые, почти босые, в одних рубахах. Фашисты оголтелые, бьют их прикладами, сапогами подкованными. Сельские женщины рыдали, видя на такое безобразие.
  Несколько дней шли колонны. Орудия, танки гремят, стреляют, машины гудят, охранники с собаками... так страшно, - невозможно даже передать. А мы только охаем да ахаем все. В противотанковый ров столкнули избы, и проезжали по ним как по мосту. Потом немцы ушли дальше, и немного стихло...
  Фашисты прошли на Москву. Ну что нам делать то? Начали опять трудиться в колхозе. Не дюже сидеть, когда хлеб остается под зиму. То, что не уничтожили, все-таки удалось убрать. Некоторые склады чудом уцелели. Старики решили разделить хлеб по едокам. Иначе, если оставить его на складах, впоследствии все равно уничтожат. Этим и выживали только. Обстановка все время менялась - то наши деревню отобьют, то немцы снова в наступление идут. Линия фронта проходила где-то недалеко.
  Кое-как зиму пережили. Весной посадили кое-что, картошку, овощи. Только Галина, младшая сестра, десяти лет, умерла. Может быть с испугу, внезапно как-то умерла.
  Затем наши войска выбили немцев, отбросили их на несколько километров назад. Отбросили и заняли оборону. Погода испортилась, да и места у нас плохие, кругом болота, леса, грязь, дорог нет. Подвозить снаряды к передовой не было возможности, даже на подводах. Нас, сельчан, заставили носить снаряды: снаряд, патроны в мешок кладешь, мешок на плечо и пошли километров за 7-10.
  Как-то мы пошли с ребятами человек 10-15, понесли снаряды, а ребятишки мелкие вперед бегут. А немцы, когда отступали, набросали "запалов" - карандаши, портсигары, какую-нибудь игрушку или книжку. Ребятишки-подростки подбирали эти вещи и подрывались. Кому глаза выбьет, кому руки-ноги оторвет. Один паренек лет тринадцати нашел запал от снаряда, под пенек подложил его, рванул... и рука отлетела! Как испугались мы! Что делать! Что делать с парнем? Куда девать его? Один парень не растерялся, снял с себя рубаху и замотал ему руку. В деревне был медсанбат, вот они туда побежали. Там его сразу приняли, перевязали. Потом говорили, что ему руку удалили... Сколько детей только погибло вот так, - радуются находкам, а в руки возьмут и взрываются сразу...

  ...Потом фашисты снова прорвали оборону. Наши отступили. Мы, когда шел бой, спрятались в противотанковый ров. Немцы вернулись в село и начали жечь дома, начали все громить. Шли вплотную за нашими солдатами. Идут с автоматами и стреляют и стреляют. Откуда только патроны у них брались?
  А мы сидим в траншее, и только пули свистят над нами. Думали, что они нас убьют. По деревне грохочут танки, немцы орут, кричат, стреляют, машины ревут, даже невозможно описать, рассказать, как это все было... Когда немцы прошли, мы вернулись в деревню. А там пожарище, - дома горят, все горит, смрад, дым, угарный газ, невозможно дышать. Деревня практически полностью сгорела...

  ...В начале зимы отец отправил меня со старшей сестрой Марией до станции Сычевка, продать клюквы и купить хлеба. Сорок километров по оккупированной территории. Фашисты установили свой порядок, листовки с пропагандой, лозунги, комендантский час после шести вечера, пропускной режим. Отцу удалось достать нам пропуск до станции и мы пошли. А кругом бои идут, везде стреляют. У каждой деревни у нас проверяли пропуска. Добрались до Сычевки, обменяли клюкву на семена ржи, соль, мыло. Хлеба печеного не было, его выдавали по карточкам, поэтому взяли зерном.
  Пошли обратно. Добрались благополучно до дома. Вечером к нам пришли партизаны. Залезли на чердак, установили пулемет, сказали, что будут караулить немцев. Фашисты почти каждую ночь в село приходили. В общем, мы находились между двух огней - то немцы придут, то русские. Придут, стучатся, открываем им, а потом прячемся по углам, как крысы, испуганные до смерти.
  Когда ночью немцы пришли, партизаны - их было четверо, открыли по фашистам огонь. Правда, толку от этого было мало, лишь раздразнили их всех. Только одного убили, да одного в плен взяли, а остальные убежали, и сообщили в штаб, что в нашей деревне партизаны.
  Через некоторое время к нам пришел карательный отряд. Карательный отряд, это самый такой жестокий отряд, который все уничтожал на своем пути, ничего не жалея, ничего, всех убивали на своем пути, все жгли, что видели - все.
  Партизаны нас не выпускали, чтобы мы могли убежать, успокаивали, что не пропустят карателей, только как не пропустят, если их там целая рота!
  Когда развязался бой, немцы подошли вплотную и начали в окна бросать гранаты, мы тогда побежали в бомбоубежище, отец в мельнике сделал. Фашисты стреляют и стреляют не переставая. "Партизан, партизан!" - орут. Нашли нас, орут, чтобы вылезали. Отец понимал по-немецки, сказал нам, чтобы вылезали, иначе взорвут блиндаж. Мария ближе всех к выходу сидела, выскочила, и тут ее сразу убили. И сразу стихло. Как только ее застрелили, сразу ушли. Мы, кто остался в блиндаже, сидим не живые не мертвые...
  Отец вылез посмотреть. У Марии рана в голове - кулак в висок пролезет, очевидно разрывная пуля была. Отца заметили и начали по нему стрелять. Он упал и притворился мертвым. Деревня уже снова полыхала. Когда стихло, отец вернулся. Все говорит, конец наверное нам, так как идет вторая партия. Опять орут: "Партизан, партизан". И бросили в наше убежище гранату. Граната взорвалась, и такой раздался гул невозможный, мы уж окаменели, не помним, что это мы, или не мы - не знаем совсем. Оглушило нас всех, мы думали все уж мертвые. А оказалось потом, одну женщину убило только. И вот мы сидим, ни живы, ни мертвы, женщина упала, а у нее ребенок был - девочка трех лет. Девочка ревет, еле-еле ее успокоили. Каратели вытащили нас из подвала, выстроили в шеренги и погнали куда-то...
  Нас гнали примерно километров десять по снегу, полураздетых, голодных. Девочку мы по очереди несли на руках. Потом подогнали машину, солдаты-конвоиры в черном посадили нас в кузов и повезли. Отец говорит: "Плохо дело, нас наверное или в лагерь везут, или просто расстреляют где-нибудь". Решил поговорить с конвоиром. Постучал в машину, остановил, и стал говорить с ними. "Отпустите, пожалуйста, нас, куда это вы нас везете, отпустите нас". Немец открыл брезент - свистнул - вылезайте. Мы выскочили среди поля. Погода ужасная, снег идет, ветер, поземка, а мы полураздетые, почти голые. Куда идти - не знаем. Среди поля дорога. Отец определил, что нас завезли уже в другой район. Мы пошли.
  Шли-шли-шли пока, наконец, не пришли в деревню. Большая деревня, почему-то не горелая, все дома хорошие. Отец пошел искать коменданта, чтобы тот определил нас куда-то, хоть под какую-нибудь крышу. Комендант выделил нам маленькую избушку с хозяйкой и двумя маленькими детьми. Вот мы побежали к ней, она такая добрая хозяйка, с душой, видит, что мы страдаем, сварила нам картошки, мы там поели. А дети у нее болеют. Она нам сказала, что немцы и полицаи боятся в село заходить: "У нас тиф. Только таких людей ставят, что если хоть и заболеют и умрут, - им не в урон".
  Отец отчаялся, говорит, что теперь, наверное, точно умрем - не от пули, так от болезни. Через некоторое время и правда начали болеть. Один, другой... Есть нечего, у нас ничего нет, мама даже ходила по деревне искала, кто где картошину даст, кто кусочек хлеба. Потом принесет, всем разделит, на шестерых человек.
  Спустя несколько дней пошли дальше. Пришли в свой район, в деревню Маркино. Там я заболела. Остановились в одном доме, положили меня на скамейку без сознания, ни укрыть, ни подложить нет ничего. Потом к нам пришел полицай, говорит матери, что у нас из семьи двоих подростков забирают в Германию. Мама махнула в мою сторону, забирайте, мол, видите какая она, лежит без сознания. Меня не забрали, а Антона, брата, на два года моложе меня - увезли. Мама с ума сходит.
  Антона до Германии не довезли, - наши войска освободили колонну где-то по дороге. Оттуда он попал в армию. Прислал одно письмо, где сообщал, что воюет. На фронте получил ранение в шею. Рана оказалась смертельная. Его привезли в госпиталь, в Уфу, где он умер. Похоронка пришла оттуда.
  К концу зимы наша армия начала наступление. Немцы начали отступать, - технику везут, войска идут, а все население выгоняют дороги чистить, чтобы техника проходила свободно.
  Еще какое-то время шли бои, но 8 марта 1943 года нас освободили. В оккупации мы были с октября 41-го.
  Мама сразу хотела идти в родную деревню, но нас не пустили - дороги заминированы - нельзя. Только через неделю старшим разрешили вернуться домой. Они пришли - деревня сожжена дотла. Марья как лежала, так и лежит, никто ее не похоронил. Звери обглодали все тело и лицо. Дома все сгорели, ни гвоздя, ни доски, чтобы гроб сделать. Родители взяли, положили ее в окоп, досками закрыли и землей засыпали. Вот и все похороны...
  ...Вскоре мне принесли повестку, что я мобилизована в военизированную охрану станции Вязьма Западной Железной дороги. В охране прослужила пять лет - с 1943 по 1948 год.
  С района нас мобилизовали 150 девушек. За 60 километров мы пешком пришли на станцию Новодугино. Там подогнали товарный поезд, погрузили нас и повезли на станцию Вязьма. В ходе войны станцию до того разбили, что ни одного дома не было целого, один шлак. Привезли нас и сразу стали обучать. Как винтовкой пользоваться, как охрану нести. Потом мы стали охранять склады, поезда, вагоны с товарами с оружием, сопровождать грузы. Мы - девчонки малолетние, все деревенские, такие смиренные и спокойные, - а куда денешься? Тех, кто убегал, ловили и в заключение сажали. Жили в землянках, как селедки в бочку набиты - лишь бы только переночевать. Позже, правда, старики начали строить какие-то бараки, чтобы немного расселить нас.
  Когда узнали, что кончилась война, - кто плакал, кто веселился. Девчонки плакали. Какая радость? Нас не отпускали. Мы оставались на военном положении. Со слезами просились, чтобы отпустили домой. Но руководство сказало, что когда придут солдаты - тогда и уволим.
  9 мая не отмечали. Да и что отмечать - вся семья погибла. Какая радость... Какой там праздник - лишь бы наесться и напиться. Да и то невозможно было. Никакой водки, продукты выдавались по карточкам.
  Позже нас всех наградили медалями "За победу над Германией".
  Уже в 1946 году я познакомилась с моим мужем Сибирцевым Михаилом Филипповичем.
  Миша прошел всю войну. В армию его призвали в июне 1941г. С осени воевал под Москвой у города Истра. Говорил, что бои были очень тяжелые и страшные. Город и река полыхали в огне. Во время атак фашистов командир запрещал помогать товарищам, получившим ранения, несмотря на их страдания. Только стрельба, только не подпустить врага. Смерть постоянно стояла за спиной. Однажды во время бомбежки, его засыпало землей - одни ноги торчали. После бомбежки сослуживцы увидели и откопали по ногам. В другой раз, когда налетели вражеские самолеты, словно почувствовал опасность - переполз с одного на другое место. А там, где он был до этого, разорвалась бомба. Рассказывал сквозь слезы, как однажды нарвались на минное поле. Погиб почти весь взвод, в живых осталось 7-8 человек. Командир умер у него на глазах. Хороший, говорит, был человек.
  После Москвы воевал под Ржевом. Дошел до Вязьмы - у нас, на Смоленщине. Работал снайпером. Снова чуть не погиб. Во время боя стрелялся с фашистским снайпером. Немец опередил. Михаилу повезло - пуля попала в приклад винтовки. Только щепа от приклада попала в шею. Но рана оказалась серьезной. После госпиталя определили в секретку в Волхов. Почему взяли - разбирался во всем, имел красивый почерк. Кроме раны в шею, за войну получил еще ранение в ногу и был дважды контужен.
  В Литве, говорил, освобождали военнопленных. Двери открыли, а они к ним бегут навстречу, кто на четвереньках, кто как. Дошел до Кенигсберга. Там встретил Победу. За войну получил несколько медалей: "За оборону Москвы", "За победу над Германией", "За доблестный труд", "За взятие Кенигсберга".
  После войны служил железнодорожных войсках. Тогда мы и познакомились. Работал мостовым мастером. Его батальон восстанавливал и строил мосты. Когда его часть отправили в другое место, он писал мне письма. В 1948 году, после демобилизации, он заехал за мной, и мы поехали на Урал...
  ...А вся моя семья погибла. Отец от переживаний умер. За войну из моей семьи погибло шесть человек - три брата, две сестры и отец. Остались только мама и сестра Валентина.
  С Михаилом стали жить на Урале, свою семью наживать. Нажили четверых детей. Он умер в возрасте 83-х лет. Очень хороший, мужественный мужик, добрый, хороший семьянин.
  Вот так и работали, так и жили, так и мучались. Господь нас сохранил. В такой обстановке мы находились, и голодные - и сырое мясо мы глодали, мерзлую картошку ели и все какую-то траву собирали и ели, и живы остались... Не знаю, как можно так выжить, в такой обстановке...
  Сейчас вспоминаешь те годы - и слезы не проходят, не могу сдержать, как вспомню. Ни телефона, ни радио, ни света - ничего у нас не было. Даже почты не было, когда в оккупации были. Когда отец умер, я поехала на товарном поезде, чтобы его проводить. Меня провезли мимо станции, тогда я на ходу выскочила из поезда, - как-то опять выжила. Тифом болела, сколько раз под бомбежкой была - даже счета нет. И как-то я выжила - не знаю. Мы пережили ту войну. Я и Михаил. Выжили... Как? Один Бог знает...

Интервью и лит.обработка:
Интервью: А. Сибирцев
Лит.обработка: В. Лебедев
Набор текста: В. Лебедев

bob

[Амина]

ВГТРК запускает новый проект "Одна на всех". Он посвящён истории Великой Отечественной войны. И писать её будут сами участники. Главные документы - это их воспоминания, фронтовые письма и фотографии. Сначала эти свидетельства опубликуют на сайте, посвящённом 65-летию Великой Победы. Он заработает уже на следующей неделе.

"Идем по окопам, траншеям, заглядывая мертвым ликам в стеклянные глаза. Если бы я был в обстановке, которая бы позволила хотя бы сутки прожить "как хочешь", ушел куда-нибудь, чтобы не слышать и не видеть никого, и отдохнуть всем своим измученным существом. Приходится по несколько суток ни спать ни есть".

"Письма – это индикаторы войны", - говорит ветеран Парфирий Васильевич Нестеров. В войну, его, 19-летнего мальчишку-почтальона, ждали в каждом окопе. Ветеран вспоминает, что солдаты жили от письма до письма. С весточкой из дома и воевать было легче. И сами старались писать как можно чаще.

"Писали обычно, когда в обороне были. Когда немцев гнали, некогда было писать, а как остановимся в окопе, может и на месяц, тогда солдаты и пишут", - рассказывает Парфирий Нестеров.

Воспоминания Парфирия Нестерова, в числе миллионов других историй появится на сайте 65pobeda.ru. Сайт, посвящённый Великой Отечественной войне, заработает на следующей неделе. Почтальоны, санитарки, солдаты, жители осажденных городов. Тысячи судеб. Здесь будет размещаться вся информация о войне: о людях и местах боевых сражений. Причём делиться своими историями смогут все желающие. В специальном разделе можно будет выкладывать рассказы, воспоминания, а также фото- и видеоматериалы. Кому-то сайт поможет узнать о судьбе фронтовых товарищей своих дедов, а кто-то увидит, что стало с местами, где они когда-то сражались за родину.

"Информации везде много, но мы бы хотели, чтобы каждый молодой человек через своё сердце пронёс, чтобы его мурашки пробирали от того, что довелось пережить его прадеду", - говорит Елена Матушевская, продюсер проекта "Одна на всех".

Идея проекта "Одна на всех" появилась в Томске. Инициативу томских коллег с готовностью подхватили в других регионах. Сайт — лишь одно из направлений проекта "Одна на всех". В перспективе истории о войне и рассказы о судьбах ветеранов будут звучать в телевизионном и радио-эфире филиалов ВГТРК по всей стране.

"Одна на всех" - это военная летопись, которую рассказывают её непосредственные участники, их дети и внуки. Так, по крупицам, будет создаваться большой, а главное — очень искренний рассказ о том, как это было на самом деле.



http://65pobeda.ru/

[Амина]

В КБР награда нашла ветерана ВОВ через 65 лет


В августе 45-го он обнаружил тайный вражеский аэродром
После окончания Великой Отечественной войны уроженец села Шалушка  Кабардино-Балкарии Нахупш Бирсов продолжал служить водителем в 440-й   отдельной авиаэскадрильи в Берлине.

 - Каждый день вез командира одной и той же дорогой. И однажды заметил   на краю дороги неподвижного стоящего человека, внимательно наблюдавшего  за передвижениями по трассе. Поделился своими наблюдениями с  командиром. В результате отправили группу солдат для проверки. Каково же  было удивление, когда по команде «Руки вверх!»  немец сразу подчинился и  показал охраняемый  им объект, где  были обнаружены три самолета,   две  пушки,  амуниция военных летчиков! - вспоминает Нахупш Талибович.

 Как рассказали в пресс-службе президента и правительства КБР, приказ о  награждении Нахупша Бирсова медалью «За боевые заслуги» был  подписан еще 1 августа 1945 года. К награде он был представлен за  содействие в  обнаружении  скрытого подземного аэродрома. Однако по   сложившимся обстоятельствам приказ пролежал на полке, ни много ни мало,  65 лет. Награду герой получил совсем недавно из рук военного комиссара  КБР Евгения Харламова.

 Такой приятный и неожиданный сюрприз оказался весьма кстати.

 На днях Бирсову исполнилось 90 лет. Правда, свой день рождения он  всегда отмечает только 9 мая. С супругой Лелей ветеран ВОВ вырастил  четырех сыновей и двух дочек. Сейчас у них 19 внуков и внучек и 11  правнуков.


Нина Ганенко

kp.ru

[Амина]

Девчонки, подружки, летчицы...



"В годы Великой  Отечественной войны был такой необыкновенный полк — 46-й  гвардейский,Таманский, дважды орденоносный полк ночных  бомбардировщиков, летавший на самолетах По-2.
В этом полку мужчин не было.  От техника до командира полка — одни только женщины. В основном девочки от 17 до   22 лет.
Я не знаю, был ли во всей  нашей авиации другой полк, летавший на По-2, который за три года боев сумел бы  сделать 24 тысячи боевых вылетов...
Полк, в котором 25 летчикам и  штурманам было присвоено звание Героя Советского Союза и Героя  России.
Полк, в котором одновременно  с боевыми действиями непрерывно обучали и вводили в строй новых летчиков и  штурманов, и в результате его состав удвоился, несмотря на  потери.
Полк, для которого строили  деревянные взлетные полосы, в котором обслуживали полеты бригадным   методом.
Мне кажется, что такого полка  больше не было.
А уж женского — не было  точно!
Летчики, которые в него  пришли, были яркими личностями, с высоким мастерством пилотирования. Ведь для   того чтобы женщина окончила летную  школу или аэроклуб, она должна была обладать подлинной влюбленностью в небо,  страстью к полетам. Тогда она могла стать инструктором аэроклуба, командиром  отряда, пилотом пассажирского лайнера.
А штурманами у них стали в  основном студентки вузов — математики, физики, историки, уже проявившие  способность к науке и пожертвовавшие ею, чтобы помочь Родине. Они быстро освоили  новую специальность и внесли в полк особую атмосферу: в краткие перерывы между  боями проводились философские и тактические конференции, выпускались  литературные журналы, писались стихи...
Штурманом полка и штурманами  трех эскадрилий были студентки мехмата МГУ, начальник штаба и начальник  оперативного отдела — тоже студентки Московского университета. И всех нас  объединяли особый азарт, взаимное уважение и стремление доказать, что девушки  могут быть в бою не хуже мужчин...
Немецкие солдаты говорили,  что летчиц на По-2 трудно сбить, потому что они «ночные ведьмы». Зато пехотинцы  называли этот самолет старшиной фронта, а девушек, летавших на нем, — небесными  созданиями.
Летчики других авиаполков  ласково обращались к нам «сестренки».
Полк прошел с боями от   Донбасса, через Сальские степи и предгорья Кавказа при отступлении Южного  фронта, через Кубань и Крым с наступающими фронтами, Белоруссию и Польшу, дошел  до Восточной Пруссии, Германии и окончил войну севернее Берлина"

 Ракобольская И. начальник  штаба 46 ГАПНБ.
tamanskipolk46.narod.ru

[Амина]

Боевой путь 46 гвардейского Таманского орденов Суворова и Боевого Красного   знамени авиационного  полка легких ночных бомбардировщиков

Жили-были девчонки... Смешливые и серьезные, бойкие и   застенчивые, московские и калужские, сибирские и уральские. Почти   взрослые, почти самостоятельные, они мечтали о большой,   яркой, интересной жизни, готовились стать инженерами и   артистками, учить детей и строить заводы, путешествовать и выводить   новые сорта  пшеницы. Но пришел час испытаний — на   родную землю ступил  кованый сапог врага. В лихую годину мать   Родина позвала их —  и они надели солдатские шинели, стали    санитарками, строителями укреплений, зенитчицами, связистами,   летчиками.
На истребителях и бомбардировщиках они, ни   в чем не уступая мужчинам, громили врага. И оказалось, что у   советских девушек железный характер, твердая рука, меткий   глаз."
А. Маресьев, Герой Советского Союза



Летный состав и штаб полка

1 ряд: Рачкевич Е.Я., Бершанская Е.Д., Волкова Н.,   Ракобольская И.

 2 ряд: Амосова С., Никулина Д., Бурзаева С., Алексеева Т.,   Дрягина И., Карпунина К., Маздрина Р.,

 3 ряд: Тропаревская Н. Пискарева К., Чечнева М.,   Руднева   Ж.,Носаль Д., Доспанова Х., Пасько Д., Парфенова З., Клюева О., Тимченко К.,    Свистунова Л., Гумилевская Т..

 Стоят : Рунт М., Меклин Н., Себрова И., Попова Н., Крутова   Ж. (предположительно), Рябова К., Распопова Н., Сумарокова Т., Фетисова О.,    Тихомирова В., Смирнова М.


46-й Гвардейский бомбардировочный Таманский   полк прошел славный боевой путь от Сальских степей и Дона до фашистской   Германии.

  На ночных бомбардировщиках «По-2» отважные   летчицы вместе со всеми частями Военно-Воздушных Сил наносили сокрушительные   удары по врагу, разрушая переправы и оборонительные сооружения, уничтожая   технику и живую силу противника. Полк участвовал в наступательных операциях в   районе Моздока, на реке Терек и на Кубани; содействовал освобождению Крымского   полуострова, юродов Севастополя, Могилева, Белостока, Варшавы, Гдыни, Гданьска   (Данцига); помогал наземным частям в прорыве обороны противника на   Одере.[/color]

  Собственное наименование «Таманский» полк   получил за успешные боевые действия на прорыве оборонительной полосы «Голубая   линия» на Таманском полуострове.

    1941   год. По приказу Сталина от 8 октября 1941 г. началось   формирование трех женских полков. ЦК ВЛКСМ был объявлен призыв девушек,   добровольно желающих вступить в ряды Советской Армии. Формирование поручено   Герою Советского Союза Марине Расковой. При Энгельской авиашколе пилотов создана   авиагруппа 122. Здесь девушки овладевали военными специальностями. 6 февраля    1942 г. из авиагруппы был выделен 588-й авиаполк ночных бомбардировщиков.   Командиром полка назначена Е. Д.    Бершанская.

  27 мая   1942 г. полк прибыл на Южный фронт и вошел в состав 218-й    дивизии 4-й Воздушной Армии.

  Июнь   1942 г. Полк получил боевое крещение на Южном фронте, нанося   бомбовые удары по переправам через реки Миус, Северный Донец, Дон; по войскам   противника, движущимся по дорогам Сальских степей и в пригородах   Ставрополя.

  Август-декабрь 1942 г. Личный состав   полка участвовал в обороне Владикавказа. Уничтожал скопления войск и техники   противника в районах Моздок, Прохладная, Дигора.

  Январь   1943 г. Полк участвовал в прорыве оборонительных линий   противника на реке Терек и в наступательных операциях наземных войск в районе   Ставрополя и долины реки Кубань.

  Март-сентябрь 1943 г. Личный состав   полка принимал участие в наступательных операциях по прорыву оборонительной   линии противника «Голубая линия» на Таманском полуострове и участвовал в   освобождении Новороссийска.

  Ноябрь   1943 г. — май 1944 г. Боевые действия полка были направлены   на содействие высадке военно-морских десантов на Керченском полуострове, прорыву   оборонительных укреплений фашистов в районе Керчи. Особо напряженными были   задания по оказанию помощи нашему морскому десанту при высадке в п. Эльтиген.   Полк выполнял задания по освобождению Крыма и   Севастополя.

  Июнь-июль 1944 г. Бои по прорыву   обороны противника на реке Проня и бои за освобождение Могилева, Червеня,   Быхова, Минска, Белостока.

  С   августа 1944 г. летчики полка совершали боевые вылеты на   территории Польши, участвовали в освобождении от немецко-фашистских войск   польских городов Августув, Варшава, Остроленок.

  Январь   1945 г. Полк сражается в Восточной Пруссии, содействует   форсированию реки Нарев.

  Март 1945 г. Полк участвовал в освобождении городов   Гдыни и Гданьска.

  Апрель-май 1945 г. Полк помогал   наземным частям Советской Армии в прорыве обороны противника на реке Одер,   нанося бомбовые удары по отступающему противнику. Последними целями полка были   базы по строительству ракет в Свинемюнде. Конец войны полк встретил севернее   Берлина под Нойбранденбургом.

  За годы Великой Отечественной войны полк совершил более 24 тысяч боевых   ночных самолето-вылетов.

  В   феврале 1943 г. за активную и успешную боевую   работу по освобождению Северного Кавказа полк был переименован в 46-й   Гвардейский.

  За освобождение Кубани и Таманского полуострова полку было присвоено    наименование «Таманский».

  За участие в освобождении Феодосии полк награжден орденом Красного   Знамени.

  За бои по освобождению Белоруссии полк награжден орденом Суворова   III степени.

  Весь личный состав полка награжден орденами и медалями Советского   Союза.

  23 летчика и штурмана полка удостоены звания Героя Советского Союза,    пять из них посмертно. Позднее два штурмана получили звание Герой   России.

  22 раза полк получал благодарность в приказах Верховного   Главнокомандования. 8 раз Москва салютовала части подполковника   Бершанской.

15    октября 1945 г. полк был расформирован. Личный состав полка   демобилизован. Знамя полка сдано в музей Советской Армии.
tamanskipolk46.narod.ru