МАЛАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА. РУСЛАН МАРМАЗОВ
Мы, жители Донбасса, сейчас очень резко все воспринимаем: что-то болезненно, что-то излишне восторженно. Не получается видеть полутона, 50 оттенков какого-нибудь там серого, желтого, голубого мы решительно не распознаем. У нас нынче часто и густо все или черное, или оранжевое, как георгиевская лента. Время контраста — потому что время выбора.В принципе, мы и раньше-то были скоры на решения. Оказаться посланным дончанином куда-то за горизонт в ответ на нечто возмутительное с его, дончанина же, специфической точки зрения, можно было легко и просто. И пришлось бы скоренько идти, воровато оглядываясь. Потому как на следующем этапе шансы выхватить по сопатке возрастали в разы. Так это, учтите, было в старые добрые времена, еще, как сегодня принято говорить в Донецке, «до войны». Сейчас всё гораздо острее.
Два года обстрелов, смертей, несправедливости, туманных перспектив, крушения того, что возводилось мозолистыми руками поколений, наглого шельмования и двойных стандартов, разочарований и обнуления иллюзий, гордости, подвига, самопожертвования, легирования стальных характеров, наблюдения за миром и окрестностями без розовых очков, очищения улиц, душ и мест в красных углах и за дружеским столом от наносного мусора и злонамеренной мрази, самоидентификации, правильных отцовских-дедовских идеалов, лютой любви — сделали свое дело. Донбасс сегодня работает в режиме ПВОшного запросчика, где только два положения: «свой» и «чужой». Нейтральной риски тумблеру не отыскать, нет ее.
Обличает человек киевский людоедский режим — для Донбасса он свой. Делает при этом оговорку, мол, это всё так, но место Донецка и Луганска — непременно на Украине, смиритесь, тем более, не вполне понятно, что в этих республиках вообще творится — щелк, и сразу чужой. Глупо полагать, что из какой-то Голландии, или Америки, а уж, тем паче, из далекого, как Бетельгейзе, Киева лучше видно, что именно надо Донбассу и как жить его людям. В несовершенствах народных республик (странно было бы, получись за два года на линии фронта идеальное человеческое общество, мечта утопистов) местные разбираются, как никто. И бурчат, и ругают, и вздыхают тяжко, и точно знают, как надо было бы, если бы… Но упаси Господь чужаку косо глянуть и, тем более, попробовать поглумиться над детскими болезнями свободных донецких земель. Ему крайне сложно потом будет доказать дончанам, что он на самом деле за них, но только, как художник, видит чуть иначе.
Кстати, это очень русское качество. А я смею утверждать, что сегодняшний Донбасс — это самый русский во всех отношениях регион России, пусть пока и внешний, как компьютерный жесткий диск с памятью. Были, скажете, в истории Государства Российского времена, чтобы современники удовлетворенно воспринимали устройство страны, умилялись правящим особам, собственный быт превозносили до небес? Да минуты такой не найдешь, хоть все томики Карамзина, Соловьева и Ключевского перечитай, не говоря о современных авторах! Всегда недовольны, возмущены, часто на грани бунта.
Причем вариаций у русского бунта несметное число: от смелых и бессмысленных разговоров на кухнях до трусливых и беспощадных свержений монархов. Но это внутреннее дело, влезать со стороны никому пригласительный не высылали. Кто дерзнет свой нос в котелок российских проблем сунуть, пусть не взыщет. Даже если им и двигали самые светлые, в его понимании, порывы. Мы этого доброхота когда-то, очень может быть, и простим даже, платок дадим юшку кровавую с носа утереть. Но это будет потом. А может и не будет, конечно, это уж как тот напакостить успеет…
Тут на днях Донецкая народная республика свое двухлетие отмечала. И, главное, погода такая солнечная выдалась, народ вывалил на улицу. С флагами, как водится, с шарфами красивыми в цветах ДНР и с башковитыми державными орлами, «с чаем и хорошим настроением». Мне не случилось поучаствовать, далеко от дома был. Но технологии сегодня позволяют, смотрел фотографии друзей, наблюдал знакомых и коллег, завидовал им самой белой из завистей. Чего там кокетничать, хотел бы радоваться с ними, чтобы плечом к плечу… Ну ничего, на 9 Мая, надеюсь, господь сподобит быть вместе с земляками.
Пожалуй, мы все еще привыкаем к своему сегодняшнему гордому и красивому, хотя и тревожно-подвешенному состоянию. Потому и радость у нас, если повод выпадает, немного такая, как бы сказать, слишком бурная. И банты из георгиевских лент на лацканах и кофточках чересчур пышные. Наверное, мы упиваемся возможностью быть самими собой, и всем остальным демонстрируем, мол, смотрите, мы такие, и это право отвоевали. Ничего страшного, со временем всё утрясется, в берега войдет, станет скромнее и, наверное, будничнее, привычней. Но георгиевская лента останется — и боевые цвета ДНР, и орлы, и наши принципы, и наши герои, живые и мертвые.
Праздники в Донецке — это самое что ни на есть внутреннее дело дончан. Надо полагать, поэтому они так жутко раздражают многих типажей с обратной стороны линии фронта. Уж и стебались они, и потешались, и гневались оттуда всеми возможными способами, пломбами на нас скрипели. Но у жителей Донецка на это случай крепкий иммунитет давно выработался. А вот спокойно реагировать, когда кто-то «условно наш» из своего благополучного далека внезапно набрасывает на вентилятор информационный повод, брызги от которого марают радость праздника, пока не научились.
Один журналист, бесспорно талантливый, хотя и неоднозначный, имя его нарочно не называю, чтобы никого не раздражать, неприятно удивил дончан и расстроил. Его принимали за своего, уважали, слушали, хотя и подозревали, что тот — латентный «заединщик», если не явный. Реакция на него получилась даже слишком бурной, я был слегка озадачен. Стоит ли ситуация горы сожженных нервов и расплесканных эмоций? Они для другого случая сгодятся. Впрочем, говорю же, острота восприятия сейчас в Донбассе на высочайшем, грозно вибрирующем уровне. Любопытно, но как только страсти чуть нормализовались, случилось интересное и самобытное действо. Назвал бы это флэш-мобом, если бы не полнейшая стихийность происходящего и неприятный сам по себе распиаренный термин «флэш-моб».
Разные донецкие люди, известные и не очень, стали рассказывать о том, что конкретно им дали два прошедших года. Кто-то видеообращения записывал, кто-то так, по старинке, буквами излагал, и все это отправилось в сеть. А что? Отличный повод задуматься, сформулировать, чем, действительно, стали эти два года. Зачем они и для чего? Так-то, небось, каждый ответ для себя знает, чувствует, по меньшей мере, или догадывается. Но никто же специально не громоздится в кресло мудрой задумчивости с одной высокой целью — разобраться в своих двух годах жизни и поведать об этом миру. А тут такой случай! Не было бы счастья, как говорится…
От себя скажу вот что. Для меня это были два самых трудных, нервных, рваных года в биографии. Испытания не закончились, они в самом разгаре. «Что будет дальше?» — вот вопрос, который я ненавижу, у меня нет и приблизительного на него ответа. Но! Это были и два самых гордых года. Время принятия честных решений, решительного отделения зерен от плевел и агнцев от козлищ. Козлищи могут на меня сколько угодно обижаться, фыркать и даже угрозы блеять, мне на их тупую злобу — тьфу, и растереть.
Я больше никогда не буду прежним, и мне это нравится. Я не хочу подстраиваться под сомнительные обстоятельства. Не хочу молчать, когда мне втюхивают гниль в упаковке идеалов. Говорю и пишу то, что думаю, действую только так, как считаю необходимым. Не стесняюсь затронуть нежные и чувствительные душевные струны врага своим грубым донецким сапогом. На том простом основании, что это — враг. А я — дончанин. У меня есть дом и в него войдет только тот, кого я позову. Остальным — САУ «Гвоздика», обушок и поганая метелка. Я очень изменился. Но не один, а вместе с Донбассом.
Он тоже больше не будет прежним, слишком простоватым и наивным, терпеливым, когда это ни к месту. Впервые с той, большой, святой Великой Отечественной войны мой край был поставлен перед выбором: быть или не быть. И выбор был сделан правильный, как и в 1941-м. Быть, конечно! Сейчас идет Малая Отечественная война. Бой за мою малую родину развернулся не только в окопах. В первую очередь — в душах, сердцах, там у каждого свою персональная линия фронта. Но идет сражение и за всякую улицу, подъезд, книжную полку, за иконку в моей квартире, да хоть бы за диван, котиками ободранный и жизнью давленный, неказистый, но лично мне дорогой и симпатичный. За могилы предков, украинскими снарядами растерзанные, за несмышленышей, жизни не видавших, шагнувших из колыбелек сразу в стелу на донецкой Аллее ангелов, за судьбы порушенные… И победа будет за нами, не сомневайтесь даже. Потому что правда добывается в Донецке.
Не надо было так поступать, не надо было нас трогать. Кого-то что-то в нас не устраивает? Так, а вот оно направление движения, валите к шутам свинячим, и чтобы мы вас больше у нашего плетня не видели! Не нравится, коробит, что я русский, и отец мой, и дед, и дети, и что Донбасс — наша земля? Вот вас мы забыли спросить! Кто-то там в Европу засобирался? Поспешите, скачите скорее, пока арабы с африканцами все блатные места под мостами не расхватали. А я уже дома. В России, в Москве, в Питере, в Суздале, в Донбассе, в Луганске, в Донецке… Чувство правды и дома — вот это и есть два мои крайние года, моя персональная Малая Отечественная война.
Руслан Мармазов
