Автор Тема: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.  (Прочитано 6229 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
   Посвящается всем погибшим и
      всем живым, героям известным и безызвестным,
      своим мужеством и беспримерной стойкостью
      отстоявшим свободу и независимость нашей
      великой страны…
       И тем, кто  возвращает имена погибших,
      тем, для кого память о героях не пустой звук, а часть
      жизни, часть сердца…
                                                                   
       
         
               
                        ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ.


Глава I. Вахтовый дневник.

Вторник. 15 августа.
Общий сбор в отряде в 9.00. состав группы:
1.   Командир: Бурняшев Андрей Юрьевич
2.   Поисковики: 1. Лагутин Юрий     2. Петров Евгений
                          3. Семин Дмитрий  4. Лесников Иван
                          5. Белкин Алексей   6. Знамов Василий
                          7. Бекмуратов Тимур

Тема сбора: 1. проверка экипировки
                    2.инструктаж личного состава по мерам безопасности во время убытия на раскопки и в ходе их проведения.
   Товарищ Семин забыл паспорт и справку от родителей, забыл наволочки на подушки;
   Товарищ Знамов забыл простыню. Имеем с собой видеокамеру и фотоаппарат.
1.   Меры безопасности при следовании к месту раскопок и обратно даны под роспись.
2.   Меры безопасности в ходе проведения раскопок, особенно с взрывоопасными предметами также даны под роспись.
На время выполнения боевой задачи заместителем командира назначен Лагутин.
Категорически запрещено: употребление спиртных напитков и оставление расположения лагеря без разрешения командира…»
   Я оторвался от чтения листочков дневника, которые сам же аккуратно, ну насколько позволял мне мой корявый, как «курица лапой» говорит всегда моя матушка, почерк, заполнял ежедневно. Мой друган Димон чем-то аппетитно хрумкал.

- Дай и мне, - я сразу протянул ему свою «лапу».
- Обломись, писатель, - заржал Димон. – Усё кончилось..
- То есть? – я, естественно, не поверил. – Давай, не жмись!
Димон еще попридурялся немного, потом довольно щедро насыпал мне в ладонь сухарей.
- Где надыбал? – поинтересовался я, опять уткнувшись в свои листочки.
- Где, где…в Караганде! Жуй, да и все! Слушай, ты долго еще тут писательствовать собираешься?
Я тоже захрумкал сухариками, потом помотал головой:
- Не-а, допишу немного и приду к вам…
- Ну, давай, - Димон через плечо заглянул в листочки дневника, - пиши, пиши! – и опять засмеялся. – Я пошел, закругляйся и подгребай…

- Угу, - кивнул я и снова погрузился в чтение.
«… 11.00 проверка обмундирования. 12.20 такси до автовокзала. 13.05 автобус до Волгограда. В автобусе каждый занимался своими делами: Семин пришивал нашивки на форму, поминутно обсасывая палец, проколотый иголкой; Лагутин разговаривал с Андреем Юрьевичем; Лесников и Знамов громко ржали на весь автобус. В 17.35 прибыли в город-герой. В 18.00 электричка до станции Жутово.
Товарищу Семину объявлен выговор, за то, что умудрился забыть видеокамеру на автовокзале и мы чуть не опоздали на электричку. Жара страшенная, около 40 градусов. В 20.45 прибыли на место. Нас встречал Анатолий Павлович, руководитель поискового отряда. Познакомились с ребятами.  Начали надувать матрацы, раскручивать спальники.  Обустроились, все замечательно. Прикрепили флаг отряда и убрали траву возле палаток, чтобы избежать возгорания. Завтра в поиск.

Среда. 16 августа.
Подъем должен был быть в 6.00, подъем командира в 5.00, но так как он начал бродить туда-сюда, перебудил и всех остальных. Все доблестно отправились на речку купаться, но купался только Андрей Юрьевич, остальные стояли на берегу.
7.30 завтрак, накормили великолепно. Картошка с тушенкой. И компот. Вау!
8.00 встреча с руководителем поисковых работ Анатолием Павловичем.
9.10 выехали на раскопки. Сначала били шурфы среди сосен, но ничего не нашли, в поле тоже ничего; в 11.20 подошли восемь ребят из села Васильевка, отправились под Ивановку, где производили раскопки на  местах боев 87-й стрелковой дивизии, которая формировалась в нашем Камышине. Пытались раскопать пулеметную позицию. Грунт был очень тяжелый. Вначале трава и дёрн, далее – спрессованная синяя глина. Стали попадаться известковые участки. Ничего не нашли. 13.00 поехали на обед, по пути заехали на родник. Обед готовили все вместе и ели тоже. После обеда забили несколько шурфов. Анатолий Павлович пользовался металлоискателем и показывал места для раскопок. Нашли много ржавого железа и среди него стреляные гильзы от патронов и снарядов. По словам Анатолия Павловича, где-то здесь должны быть массовые захоронения наших, немецких и итальянских солдат. Ребята из Васильевки откопали колодец, в который возможно немецкие солдаты сбросили наших раненых и местных еще.

 Пастух рассказал, что его отец видел, как из дота наш солдат вёл огонь до последнего патрона, румынский офицер отрубил потом ему голову. Урод… Нашли много стрелянных гильз, ботинки солдатские (наши), стабилизаторы, гранату РГД, фрагменты человеческих костей. Обнаружили еще одну линию обороны 87-й стрелковой дивизии. Ваня наткнулся на кости. Начали копать яму, костей много. За день подняли из нее двадцать бойцов. Примерно около 20.00 приехали другие ребята, которые тоже подняли около двадцати человек. Поехали на базу. Хорошо поужинали, пошли на речку. Спать, как ни странно, после тяжелого дня никто не хотел. Нам подарили металлоискатель и несколько экспонатов для музея. Сидели допоздна у костра и так шумели, что, в конце концов, Андрей Юрьевич разогнал всех по палаткам.

Четверг. 17 августа.
Подъем в 6.00, однако Андрей Юрьевич пожалел нас и разбудил в 6.30. После вкусного завтрака к 7.30 убыли к Анатолию Павловичу. Загрузились в машину и поехали за ребятами из Васильевки. Один из мальчишек сказал, что его знакомая старушка знает места боев и захоронения наших воинов. Мы уговорили Таисию Алексеевну показать нам эти места. Пока Анатолий Павлович отвозил старушку обратно, мы начали бить шурфы в указанных местах, к сожалению, ничего не обнаружили. Стояла страшная жара. Все изрядно обгорели. Работать с Анатолием Павловичем очень интересно, много рассказывает о прошедших здесь боях. Сегодня, например, рассказал: одна женщина приютила троих наших солдат (один из них был тяжело ранен), соседская девчонка лет 11-12 рассказала об этом фашистам. Солдат и женщину расстреляли, связав цепью от колодца, а возможно потом и сбросили в колодец, что нашли васильевские ребята. Он завален камнями, пока его освободить не удалось.

Пока мы были в поле, в лагере в это время случилось ЧП. Примерно в 12.00 дежурные готовили обед. Была жара, но дул сильный ветер, что и стало причиной пожара. Порывом ветра огонь сдуло на сухую траву, и он начал быстро распространяться по округе. Дежурные кинулись тушить, но из этого ничего не вышло. Они отправили Аню за помощью в село Васильевку. По дороге у нее случился солнечный удар. Когда огонь перекинулся на другую сторону лагеря, уже человек десять пытались его затушить, но у них не очень-то это получалось, а огонь все разрастался. Уже были отлетающими угольками и искрами прожжены несколько палаток и матрацев. Хорошо, что к 14.30 подошли на обед мы, а следом еще группа (они выкопали к этому времени 9 останков, пять из которых именные). Мы стали вместе тушить огонь, подошла еще помощь из села, но только к вечеру нам удалось погасить пламя. Сегодня в Жутово празднуют День села, но мы, все измученные, наскоро поели и увалились спать. Никто никуда не пошел.

Пятница. 18 августа.
После вчерашнего проспали до 7.00 Андрей Юрьевич сжалился над нами и не разбудил, хотя договаривались встать в 6.00. На завтрак - макароны с тушенкой. Дежурили Семин и Знамов. Выехали. Весь день работали в режиме интенсивного поиска. В Васильевке опросили местного жителя, он рассказал о двадцати погибших моряках и подробно описал подвиг одного из них. Искали место их захоронения, но безрезультатно. Далее поехали на Коптинский разъезд, по пути останавливались два раза в поле, проводили рекогносцировку местности на предмет обнаружения позиций наших войск. В двух километрах от разъезда на северо-восток, на высоте 120 шли тяжелые бои. Высоту обнаружить не удалось. Поехали в село Берзовое, где искали позиции наших войск, но безрезультатно. На обед поехали в Горелый Кут. После обеда поехали в район села Коптинка, там обнаружили не полностью разработанные окопы. Как рассказал Анатолий Павлович, недалеко от этих позиций 1500 курсантов захватили румынские укрепления, но не смогли вовремя сообщить об этом нашему командованию, не было связи, и были произведены залпы «катюш» по этим позициям…

Жара неимоверная. В окопах мало что попадалось: гильзы, патроны, противогаз. Пока доблестные поисковики всем скопом рылись и выкапывали противогаз, Андрей Юрьевич убрёл себе на возвышенность, видимо, он сильно перегрелся на солнце и в одиночку решил проверить все поле ( 25 кв. км.)! в конце концов, он что-то там нашел, а потом почти целый час орал и жестикулировал, чтобы ну хоть кто-нибудь принес лопату. В это время мы с умными лицами рассматривали противогаз, наконец, Ваня отнес всё же лопату Андрею Юрьевичу. Приступили к раскопкам. Сначала шел битый кирпич, затем в земле образовался провал, Ваня  наткнулся на череп. Приступили к освобождению останков. Раскапывали все по очереди, просеивая землю. Останки видимо кто-то поднимал до нас, так как кости были в беспорядке, хаотично. Наверное, поработали «черные» копатели. Но нам повезло, дальше, немного в стороне, Юра обнаружил нетронутые останки двух наших солдат. На черепе одного из них сохранились волосы черного цвета. У второго была оторвана ступня и часть бедра. Были обнаружены пуговицы, остатки шинели, пряжки, куча гильз и много еще интересного, всяких мелочей  (зеркало, бритвенный станок, ложка).

Начали разбор костей. Черепов было пять, но мы считали по значимым костям (большая берцовая кость, малая берцовая кость, кости таза, лопатки, копчик). По значимым костям  останков оказалось семь, да еще эти двое нетронутых. Итого - девять. Неплохо за сегодня. Устали, правда, очень и сильно обгорели. В 19.00  подъехала машина за нами, но в ней еще были подполковник милиции и женщина. Она разыскивает своего погибшего отца, по документам он захоронен в роще Татарской, однако, где находится эта роща, никто не знает. Анатолий Павлович обещал ей по возможности помочь в розыске. В лагерь мы приехали как раз к ужину. Поужинали, после отправились на речку искупаться, смыть с себя всю пыль и грязь. Там
к нам подъехали чеченцы, вели они себя довольно дружелюбно, попросили закапывать ямы после раскопок, так как ямы эти мешают выпасу и якобы у них чуть не разбился пастух. Потом они уехали, но через несколько минут вернулись, подошли к Андрею Юрьевичу, предложили продать нам информацию о захоронениях. Андрей Юрьевич объяснил, что мы ведем официальный поиск, и информацию люди дают нам безвозмездно. Тогда они рассказали, что недалеко от этого места также работала поисковая группа, в присутствии ветерана войны. Они подняли останки двадцати человек, но ветеран сказал, что должны быть еще семь. Андрей Юрьевич и мы поблагодарили их и когда вернулись к себе, сделали отметку в дневнике, чтобы потом вернуться туда. Вечером у костра пели хорошие песни. Сегодня Ваня и Тимур должны были дежурить с 12 до двух ночи. Но Ваня залёг в палатку в одиннадцать, сказал, что на часок, а сам проспал всё дежурство. А Тимур продежурил до трех часов. Всё это время он сидел у костра.

Суббота. 19 августа.
Подъем в 6.00, встали все, кроме Андрея Юрьевича, он встал в 6.15. Вот до чего мы его довели. Разделились на две группы. Одни ребята с Анатолием Павловичем поехали в Котельниково. Там они встретились с человеком, который якобы обладает информацией о местах захоронений наших солдат в этом районе. Он нас подвёл, оказался обычным болтуном. Женщина из райкома КПРФ, тетя Люба, предложила нам свою помощь. Поехали к ветерану ВОВ Дьякову Георгию Феофиловичу, он воевал в этих местах. Дедушка был очень интересный, много рассказывал о войне, дал и ценную информацию. Решили завтра ехать на высоту 146,9. Заехали к тетушке тети Любы, Стекольниковой Евдокие Владимировне, во время войны она жила в селе, которое сейчас находится под водой. Она рассказала страшные вещи о грудах наваленных тел, наших и немцев, присыпанных снегом. Рассказывала, как их хоронили в воронках от бомб и снарядов.

Сейчас на этом месте Цимлянское водохранилище. Она говорила о всплывающих трупах, когда пошла вода. Для нас эта информация была интересной, но для поиска бесполезной.
      А группа с Андреем Юрьевичем поехали к бабушке, которая говорила, что знает место захоронения наших солдат и место, где был немецкий склад с боеприпасами. Приехали в село Громославка. Решили сначала поговорить с внуком этой бабушки, но его не было дома. Он с пяти утра на полевом стане (оказы-
вается, еще работают люди на селе). Андрей Юрьевич решил поговорить с бабушкой сам (до этого она не открывала свою тайну никому и очень далеко посылала поисковиков). Включив все свое обаяние, а также познания из христианской религии, ему удалось разговорить бабулю и даже подружиться с ней. Бабулю звали Олейникова Екатерина Тимофеевна, она рассказала несколько очень неприятных историй о том, как жители села предавали подпольщиков и наших солдат, передавая их в руки фашистов. Даже немецкий офицер возмутился этим предательством. Она рассказала о расстрелянной девушке Алевтине. Далее  поведала, что в доме, где живет ее знакомая Бородаенкова Мария Ефимовна, раньше был военный госпиталь, а где сейчас у нее огород, хоронили умерших раненых. С бабушкой расстались очень тепло и поехали к Марии Ефимовне. По пути к нам присоединился Глава местной администрации. Бабушка оказалась почти глухая, но нам все-таки удалось объяснить ей причину своего визита. И она повела нас на огород, проверка щупами показала, что возможны захоронения под посадкой. Мы решили произвести раскоп после сбора урожая. Далее поехали в хутор Нижне-Кумский.

 Там обнаружены окопы нашей обороны. Окопы были почти не тронуты. Начали производить раскоп. Нашли много сгоревших гильз. Мы с Юрой нашли гранату Ф-1. Захоронений нет. Поехали обедать. После обеда были на берегу реки, в районе, где раньше был город Клыков. Решили обследовать позиции наших войск, защищавших город. Андрей Юрьевич, с помощью металлоискателя, обнаружил немецкий неразорвавшийся снаряд. Как только снаряд показался, Андрей Юрьевич сам извлек его из земли. Больше ничего интересного не обнаружили. Андрей Юрьевич и Юра занялись ликвидацией снаряда по решению Андрея Юрьевича. Всех отправили на безопасное расстояние, в том числе и меня, не взирая на наши бурные возражения. В яме развели костер и положили туда снаряд. Андрей Юрьевич и Юра присоединились к нам. Более двадцати минут ничего не происходило. Когда все сели в машину и тронулись, сработали взрыватель и ускоритель снаряда. Он оказался бронебойным, и теперь болванка пополнит нашу коллекцию. Поехали домой. Группа Анатолия Павловича ничего не нашла, только коровьи кости и револьвер довоенных времен. Дима, Вася и Саша поехали на рыбалку, но ничего не привезли, так как Саша с Васей  съели всю наживку.
      На базе пошли на речку. Андрей Юрьевич отправился к Анатолию Павловичу смотреть фотографии и оформить документы на перевозку экспонатов для музея. Анатолий Павлович передал различные предметы из тех, что хранились у него, для нашего музея. Очень плотно и вкусно покушали. Поздно вечером пришли аборигенки из соседнего села, которые « положили глаз» на «сталинградцев». Но наши парни выдержали натиск и сохранили верность своим пассиям.

Воскресенье. 20 августа.
6.00 подъем. Почему-то все были не выспавшиеся. Про завтрак можно больше не писать. Кормят нас здесь замечательно. Как и планировали, едем на высоту 146.9. Солнце жарит как в аду. Несколько часов прочесывали поле, Андрей Юрьевич наткнулся на старый раскоп. Там обнаружили: противогаз, ботинки с останками пальцев ног, предметы фурнитуры. Кости забрали с собой, остальное вернули земле. Анатолий Павлович, Юра и я обнаружили несколько ручных гранат, гильзы, ботинки. Одну гранату взорвали с соблюдением всех правил техники безопасности. Дальше произошло необъяснимое. Андрей Юрьевич щупом обнаружил блиндаж, Дима с Ваней приступили к раскопкам. Блиндаж согласно замерам был довольно вместительным. Как только сняли верхний слой земли, погода начала резко ухудшаться. Только что была невыносимая жара, а тут небо затянули черные тучи и подул сильный, холодный ветер. Анатолий Павлович сказал, что это проклятое поле, оно не хочет отдавать останки погибших солдат. Здесь полегло более пяти сотен человек. Тела никто не убирал.

Так много было здесь костей, что после дождей, когда размывало почву, все поле становилось белым. Теперь местные его так и зовут: Белое поле. Наши держали оборону трое суток. Их бомбили самолеты, почти в упор расстреливали из танков и орудий. Прорвать оборону удалось лишь тогда, когда впереди наступающих немцы погнали местных жителей из окрестных деревень. Все поле представляло собой кровавое месиво…
      Погода не давала возможности продолжать работу. Ветер  усиливался, облака сгущались. Когда углубились в землю более чем на метр, пошел ледяной дождик (это в такую-то жару!) Работу пришлось свернуть и вернуться в машину. Решили больше здесь работы не продолжать. Дождь тут же утих. Когда тронулись, прекратился совсем, и тучи стали рассеиваться. Всю дорогу молчали. А погода снова стала хорошей. Время еще было, и мы поехали купаться на речку. Юра наловил раков (сейчас они плюхаются в корыте). К 20.00 нас пригласили на шашлыки. Пока позволяло время, устроили грандиозную стирку. Вот и половина вахты позади! Через неделю домой! После ужина Анатолий Павлович отвез девочек купаться на канал. Перед сном разожгли костер, возле которого собралось много ребят из разных отрядов. Играли на гитаре, пели песни. Потом перешли на разговоры. В-основном, тянуло на мистику и всякие страшилки. Около 23.00 Женю и Никиту отправили спать, мы же сидели еще где-то до двух.

Понедельник. 21 августа.
        Сегодня мы встали в 6.00, так как собрались поехать
 В Волгоград: отряды «Багратион», «Олха» и «Москва».  Многие не выспались, но оставаться в лагере не хотели. Командиры рассказали нам о планах поездки. Сначала мы доехали до станции, там сели на электричку до Волгограда. Всю дорогу обсуждали новость: вчера отряд «Олха» освободил колодец, что нашли «васильевские» от камней, но работать не смогли: когда после обеда приехали для раскопа, колодец был полон воды. Вот и пойми, откуда она там. Грунтовых вод тут не наблюдается… В Волгограде сначала пошли в закусочную, так как рано встали и не успели поесть. Шиканули: тефтели с рисом, гранатовый сок… Затем пошли отдохнуть на детскую площадку, потом отправились в парк. По сравнению с нашим, этот парк огромный, там растет очень много цветов, есть здоровские карусели, музей восковых фигур (но мы туда не зашли). Позже мы решили покататься на теплоходе и отправились на берег Волги. Накатались, затем поехали  на Мамаев курган. После его осмотра поехали в лагерь. Все очень устали, но остались довольны поездкой…»

      Я с чувством глубокого удовлетворения отложил листочки дневника. Весьма не дурно, по-моему! Я, конечно, не писатель, зря Димон меня так называет, но всё же, в основном, изложено не плохо. Правда, не знаю, одобрит ли Андрей Юрьевич. Сейчас до 23.00 будем заниматься своими делами. Ровно в 23.00 прозвучит три сигнала, которые оповестят об общем сборе лагеря, нам объявят о ночном ориентировании. Самые отважные поисковики будут в нём участвовать, у нас будет только один фонарик на двадцать человек… Мы с Димоном, конечно, тоже идем…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...



















Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #1 : 11-11-2011, 17:42:46 »
Глава II.  Белое поле.


Нас загрузили в ЗИЛ, опустили тент, чтобы мы не могли видеть дорогу. Выехали из лагеря. Мне было немного не по себе, но не мог же я этого показать! Травили анекдоты и всякие байки, пока Тимур на нас не цыкнул. В общем-то, права он особого не имел цыкать-то, командиром его никто не назначал, но он на ночном ориентировании уже третий раз, поэтому мы благоразумно заткнулись. Ехали мы примерно минут двадцать, может немного больше, точно не скажу. Нас высадили на каком-то жженом поле. Нашей задачей было добраться до лагеря за два часа. Андрей Юрьевич дал необходимые инструкции, потом, пряча усмешку, вернулся в машину. Уже из кабины махнул нам:

- Давайте, бойцы, покажите, на что вы годны и зря или нет я с вами занимался…
Мы дружно, почти хором ответили, что не подведем, и «Зилок», подняв тучу пыли, укатил. Итак, нас было двадцать, из экипировки - один фонарик и компас, и два часа времени. Ребята были из разных  поисковых отрядов, наших - четверо: я, Димон, Тимур и Юрка. Я- в первый раз. Сначала мы долго спорили куда идти, потом долго выбирали ориентир. Самое неприятное, как мне показалось, было то, что никого не назначили старшим группы, и сразу же начались проблемы. Каждый доказывал свою правоту, кто собирался ориентироваться по луне, кто - по звездам, кто- по компасу. Причем говорили почти все сразу, ну разве что помалкивали новички вроде меня, да и что мы могли сказать-то? Тьма кругом кромешная, хотя и луна на небе, а все равно ни черта не видать. Где-то вдали огни какого-то хутора, куда нас вывезли никто не знает. Короче говоря, орали, орали, только толков пока никаких. Наконец, высокий черноволосый парняга из отряда «Москва» зычно крикнул:
- Так, бойцы, а ну-ка, заткнитесь-ка все!

И на удивление довольно быстро действительно воцарилась тишина, ну, вернее, нечто похожее на тишину.
- Короче, я думаю так, видите ту вышку с красными огнями?- он указал куда-то влево, и мы все послушно повернули головы за его рукой.- Я думаю, вернее, знаю, что это верное направление. Давайте, хорош базарить, и вперед…
- А я так не думаю,- неожиданно сказал Тимур.- Это будет довольно большой крюк, если я правильно понимаю, то за вышкой дорога на Самофаловку, а от нее до лагеря далеко. Лучше идти вот так…- Тимур указал намного левее,- видите, там как бы холмики какие-то…
- Да не видно ж ни хрена, где там какие холмики!- возразил кто-то,- Лучше уж на точный ориентир, вышка она и в Африке вышка. В Самофаловке передохнем, а от нее до лагеря около часа хода, может чуть больше…

- Значит, за два часа не управимся, а если напрямик, то за полтора часа мы уже в лагере будем. Это ж Белое поле, я узнал его, мы вчера тут были, помните?- Тимур повернулся к нам.- Ну, высота 146.9, вот же она,- он опять указал в том же направлении.
- Заблудимся ночью,- с сомнением покачал головой чернявый.
- Чё там блудить-то!- рассмеялся Тимур, мы недружно, но его поддержали короткими смешками.- Мы это поле вчера чуть ли не на брюхе облазили…
Вновь поднялся галдеж. Теперь спорили, кто прав. Часть склонялась за дорогу к Самофаловке, то есть двигаться к этой непонятной вышке с огнями, часть поддержала Тимура, очень уж хотелось заслужить похвалу командиров, придя в лагерь даже раньше условного срока. Заманчиво, черт побери! Новички отмалчивались.
- Харе орать-то!- опять повысил голос чернявый, как оказалось, его звали Максим, короче Макс,- Давайте разделимся, кто хочет - пойдет со мной на Самофаловку, кто не хочет идти туда, идите через поле. Посмотрим еще, кто быстрее придет…
- Мы конечно,- засмеялся Тимур, мне показалось, что он не очень-то доволен идеей разделиться, но отступать явно не хотел.- Кто со мной через поле?

- А очко не заиграет?- Макс усмехнулся довольно ехидно.
- С чего бы это?- нахмурил свои соболиные брови Тимур, вмиг заводясь.
- А ты разве не слышал, что Белое поле проклято…- Макс понизил голос.- Мертвецов своих не отдает…- потом громко рассмеялся.- Разве Анатолий Павлович вам такую байку не рассказывал?
- Дурак ты, Макс,- просто сказал Тимур,- я-то думал, ты серьезный человек, а ты еще салага сопливая… Нашел над чем ржать…
- Да ладно,- примирительно сказал Макс,- не психуй. Ну, что решили?- он повернулся к ребятам.- Есть желающие идти через поле?
Такие нашлись, шесть человек. Ну, и разумеется, мы трое. Не могли же мы Тимура одного оставить. Хотя, я заметил, что Юрка не больно-то хотел идти через поле.

Таким образом, мы разделились  поровну: десять человек решили идти с Тимуром, десять - по дороге с Максом.
- А как будем фонарик делить?- неожиданно спросил кто-то.
Макс не раздумывая, сразу сказал:
- Пусть берут себе, эй, у кого фонарик, отдайте, мы идем по дороге, а они пойдут напрямик, мало ли какие там ямы, рытвины, прочая хрень, пусть забирают.
 Мы промолчали, а Тимур взял протянутый фонарь.
- Удачи,- буркнул он немного смущенно, видно не ожидал от Макса такого великодушия.
- И вам… Ну, что, двинулись?- обратился Макс к тем, кто оставался с ним.- Может всё же вместе?- он еще раз повернулся к нам.
Мы молча двинулись за уже ушедшим вперед Тимуром.
- Ну, как знаете…- и его маленький отряд тоже двинулся, но в противоположном направлении.
- От Андрея Юрьевича попадет, команды разделиться не было…- бормотал Димон, догоняя Тимура.

- Блин, достал, задача была добраться за два часа до лагеря, соблюдая правила безопасности, дополнитель-
ных приказов не поступало, так что, если тебя не затруднит, заткнись, а… Без тебя муторно,- Тимур даже немного замедлил шаг.
Мне показалось, что еще минута, и он повернет назад, но этого не произошло, он просто подождал отставших.
- Так, парни, идем не теряя друг друга из вида, да не разбредайтесь по всему полю, как стадо, растеряемся, а времени всех собирать, да еще по темноте, нет. Короче, держимся вместе, кому отлить надо будет предупреждайте, будем всех ждать. Усекли?
- А чё ты раскомандовался-то?- хмурясь, спросил худосочный рыжий пацанчик.
- Я знаю дорогу, а если ты недоволен, вали, они еще не далеко ушли, если крикнуть - услышат. Я не командую, просто действительно, в такой темноте потеряться, как два пальца… ну, короче, понял?
Рыжий промолчал.

- Харе бакланить, пошли уже,- кто-то сказал недовольно.- Веди давай, Сусанин…
И мы двинулись через поле. Несколько минут шли молча. Видимо, каждый  «переваривал» происшедшее.
- А вы нашли вчера чего-нибудь здесь?- спросил кто-то из темноты.
- Да блиндаж нашел Андрей Юрьевич, но мы пока его трогать не стали,- ответил Юрка.
- А почему?- не унимался любопытный.
- Да по кочану, не стали, да и всё… - внезапно разозлился Юрик.- Чё ты прикопался?
- Ну, уж и спросить нельзя, чё вы все такие нервные-то?
Опять зашагали молча. Было на удивление очень тихо. Я даже сначала этому не придал никакого значения. Потом какие-то неясные пока мысли закружились в голове. Обычно ночью степь не бывает безмолвной. Стрекочут бессчетные сверчки, трещат или пищат еще какие-то неведомые ночные обитатели, то шуршит в пожухлой, выгоревшей под жарким августовским солнцем, какой-нибудь ночной зверек, который с нетерпением дождался ночной, ну не то чтобы прохлады, но, во всяком случае, передышки от убийственного зноя. Дождался и вышел на охоту.

Сейчас же я вдруг отчетливо понял, что не доносится совершенно ни единого звука. Озвучить это свое открытие я не решился. Начнутся разные подколы и смешки. Молчание прервал кто-то из ребят:
- Парни, а как вы думаете, а правда бывает, что поле не отдает своих мертвецов?
- Ну, ты ваще!- ответили ему.- Нашел тему для разговора, самое подходящее местечко…
- А чё вы, не понял, очконули что ли?- засмеялся первый говоривший.- Да, вон уже смотрите, вдоль дороги мертвые с косами стоят…
- Заткнись по-хорошему,- неожиданно зло оборвал его Тимур. И вдруг остановился.
- Тимка, ты что?- опешил Юрок, который почти налетел на вставшего, как вкопанный, Тимура.
- Слышите?- Тимур приложил палец к губам. Мы все замерли и прислушались. Полнейшая тишина. И вот тут я и высказался:
- Ребята, а вам не кажется странным, что не слышно вообще никаких звуков?
Мы невольно сгрудились поплотнее. Опять напряженно прислушались.
- Действительно странно,- прервал молчание Тимур.- Может это перед дождем?
- Перед дождем наоборот звонче стрекочут…- высказался кто-то.

- Ну, вообще-то я сейчас услышал кое-что, поэтому и остановился.
- Что?
Тимур не успел ответить, потому что в следующую секунду мы все отчетливо услышали ЭТО. И неприят-
ный холодок пробежал по спине я думаю, не только у меня. Мы отчетливо услышали стон. Приглушенный и протяжный. В первый миг нам показалось, что он шёл прямо из-под земли. Или это уже наше воображение сыграло с нами такую акустическую шутку. Сказать, что мы перепугались, было бы неправдой. Нет, но очень-очень неприятное чувство возникло где-то в желудке, и немного вспотели ладони. Мне в руку вцепился Димон, я, как будто сработала цепная реакция, вцепился в Юрку, а уж дальше - не знаю, луч фонарика был направлен в другую сторону, и в темноте было не разобрать, вцепился ли Юрка в кого-нибудь, стоящего впереди.

- Тихо,- голос у Тимура всё-таки немного дрогнул,- все на месте? Если это чья-то шутка, убью этого шутника на фиг!
Мы завертели головами, пытаясь сосчитать присут-
ствующих. Все были на месте и сгрудились еще ближе. Стон повторился. Он был глуше и будто бы  удалялся от нас.
- Что это за хрень?- спросил кто-то, видимо думая, что получится довольно сурово, но голосок сорвался, и вышло достаточно жалобно.
- А кто его знает, может птица какая-нибудь или зверюшка такие звуки издает…
- А может привидение…- попытался кто-то пошутить, но шутку не оценили, и шутник сразу с нескольких сторон получил довольно чувствительные тумаки.
- А может кто-то в раскоп провалился, нужна помощь? Надо бы посмотреть,- сказал кто-то неуверенно.- Может человек ногу сломал, ну или еще что…
- Может и так…- Тимур продолжал стоять.

- Ну, что мы встали-то?- спросил Юрка.- Давайте дальше двигать, время-то идет, веди, Тимур…
Тимур хмурился и не двигался с места. Потом, наконец, сказал:
- Надо бы действительно проверить, вдруг это человек стонал, может и правда, помощь нужна… Давайте посмотрим в той стороне, откуда стон был…
- Да темень же, хоть глаз выколи, что мы тут увидим,- сразу посыпались возражения,- и сами время потеряем и человека можем не найти, лучше сейчас до лагеря доберемся и обо всем расскажем, там и машина есть, и фонари найдутся, если надо и факелы сделать можно, да прочесать это поле, а сейчас что мы сделать-то можем?
- А представь, это ты там лежишь беспомощный, идти не можешь, как тебе еще три-четыре часа ожидания?
В словах Тимура, конечно, был очень большой резон.

- Давайте покричим, если отзовется, значит, точно человек, он же услышит нас и будет звать на помощь, а если это не человек был, а какая-нибудь тварь, то и мы пойдем своей дорогой,- предложил Димон, и все, не сговариваясь, начали достаточно дико орать, причем кто что: и «есть тут кто?» и «кто здесь» и «эге-гей» и «отзовись» и так далее. Потом, в наступившей после этого ора тишине, все вновь прислушались. Никто не отозвался. Мы ещё некоторое время постояли.
- Вперед,- с явным облегчением скомандовал Тимур и решительно пошел вперед. Мы двинулись следом, оживленно переговариваясь, так не хотелось нам этой тишины. Шли мы быстро, и странное дело, совершен-
но  никому не хотелось в туалет или передохнуть. Следующая наша остановка была вызвана небольшим происшествием. Вдруг кто-то истошно заорал: «Ма-а-ама!» Мы в буквальном смысле подскочили. Луч фонарика в руках Тимура заметался по нашему маленькому отряду, и остановился на невысоком пареньке из отряда «Москва», кажется, его звали Сашкой. Он стоял, как вкопанный, и орал благим матом. Лицо его было очень бледным и это было видно даже при свете фонарика.
- Идиот,- прошипел Тимур, подлетая к нему со всех ног.- Какого ты орешь!?

Сашка орать перестал, но в глазах его мы видели ужас.
- Ме-ме…ме-ня кто-то д…держит…- заикаясь, пролепетал бедолага.
- Ну, ты лузер!- Тимур, освещая его фигуру фонарем, остановил лучик на его штанине.
      И мы все увидели, что за неё зацепилась большая и толстая проволока. Он и сам теперь это увидел при свете фонарика, и из бледного его лицо постепенно становилось пунцовым. А ребята уже безудержно ржали, да, ибо то, как мы смеялись, схватившись за животы, чуть не падая, нельзя было назвать смехом, а только ржанием.
      Наконец, более-менее отсмеявшись, двинулись дальше. Бедного Сашку, конечно, замучили разными подколками. Так что все наши ночные приключения мы уже воспринимали смеясь. Наше недавнее, ну, скажем мягко, смятение, растаяло без следа, мы шли, весело болтая.

- Сколько уже время-то?- спросил вскоре кто-то из ребят.- Топаем, топаем, а полю и конца края не видно..
Тимур не останавливаясь, бросил взгляд на свои часы со светящимся циферблатом.
- Ну, минут сорок еще точно  «пешедралить». Хотите – перекурим…
- Хотим, хотим…- раздались голоса.
- Ну, лады,- Тимур не стал возражать.- Давайте минут десять перекурим, вода у кого-нибудь есть?
- Есть,- отозвались несколько запасливых пацанов, видимо, уже не в первый раз ходивших в такие, ну назову это рейды.
У меня же даже и мысли почему-то не возникло захватить с собой фляжечку, тем более она у меня козырная такая! Деду на День Победы подарили, ну а я, естественно, ее вежливо экспроприировал, да дед и не возражал. Водочку из нее он уговорил, ну и на фига ж она ему нужна? А мне - в самый раз. И надо же было так лопухнуться, чтобы её не взять с собой, а оставить в палатке. Зажигалку, сигареты взял, а про фляжку даже и не вспомнил, дурачина! При мыслях о воде пить захотелось ещё больше. Я поискал глазами Димона, может он не так лопухнулся как я, и прихватил с собой воды. Надо сказать, что стало немного светлее. Небо было уже не таким чернильно-черным, а может это глаза попривыкли к темноте. Увидел я и Димона, он видно тоже искал меня.

- Димон, у тебя попить есть?- спросил я его.
- Есть, иди сюда, дай зажигалку, а то моя куда-то делась,- откликнулся он с готовностью.
Я пошёл ему навстречу и вдруг моя нога куда-то провалилась, скорее всего, я попал ногой в какую-то ямку. Самое неприятное, что эта ямка оказалась довольно глубока, ибо моя провалившаяся нога погрузилась почти по колено. Я, разумеется, ругнулся, ну очень нехорошо и обратился к Димону:
- Помоги, попал куда-то, ёхарный бабай…
Димка уже протянул мне руку, и в этот момент подо мной что-то хрустнуло, земля с противным шуршанием сначала поползла под моей второй ногой, потом будто расступилась, и через секунду я уже летел куда-то вниз. Заорать-то толком я не успел, получился какой-то полупридушенный вопль, потом я сильно ударился обо что-то головой и меня сразу обступила кромешная тьма. Одним словом, я вырубился.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...









Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #2 : 11-11-2011, 17:46:21 »
Глава III. Колесо времени.



      Я не знаю, сколько времени длилось мое забытье. Но вот я пришел в себя. Вокруг меня было темно. Первым делом я прислушался к своим ощущениям, пошевелил сначала одной рукой, потом другой. Потом тоже самое проделал с ногами. Всё вроде в порядке, во всяком случае, болезненных ощущений не возникло.
Если б сломал что-то, уже бы почувствовал. А вот голова болела сильно. Шишаку, наверное, набил нешуточную. Я попытался для начала сесть. К счастью, это мне сразу удалось. Я стряхнул с себя землю, какую-то труху, пошарил в карманах, к великой своей радости обнаружил зажигалку. Она осветила совсем немного пространства, но во всяком случае я огляделся, силясь понять, куда это я провалился, чёрт побери! Ничего я не понял, яма как яма, довольно широкая и глубокая. Для чего она служила или служит, не понял. А башкой я треснулся о камень. Однако, хорошего такого размера каменюга. Но надо было выбираться.

Я задрал голову, увидел к своему великому удивлению, кусочек неба. Оно заметно посерело, значит, уже близок рассвет. Мама родная, сколько же я пролежал в этой гребанной яме и где все? Ну, нормально, никто и не пытается меня из нее вытащить! От обиды у меня даже в носу защипало. Потом же я сам себе сказал: «Ты прекрасно знаешь, что ребята ПРОСТО НЕ МОГЛИ тебя здесь оставить! Не торопись делать выводы, скорее всего, ребята пошли в лагерь за подмогой, без подручных средств как можно меня отсюда достать? Глубина примерно метра три. Интересно, что это за яма такая?»
- Ребята! Димон! Юрок!- покричал я громко. Все-таки оставили же кого-нибудь у этой ямы-то дежурить. Мне никто не ответил. Может, отошли от ямы и не слышат?

- Ребята! Вы где? Есть тут кто?
Честно говоря, мне стало страшно.
- Сейчас, сейчас придут,- громко сказал я сам себе.- Они не могли меня бросить, нет, они ушли за подмогой! В лагерь, к Андрею Юрьевичу!
- Ребята!- еще раз громко крикнул я.
      И опять ответом мне была тишина. Я постарался взять себя в руки, хотя волнение всё сильнее меня охватывало. И это волнение очень смахивало на лёгкую панику.
« Так, хорош кипишь поднимать! Бросить они меня по-любому не могут, так? Так!- рассуждал я вслух.- Выбраться самому мне вряд ли удастся,- для подтверждения своих слов я опять зажёг зажигалку и более внимательно оглядел свою западню. Осмотр только подтвердил мои опасения.

- А раз так,- подвел итог я своим рассуждениям,- значит надо сидеть и ждать. Времени уже прошло много, раз уже скоро рассвет, значит, сейчас где-то около четырёх утра, то есть, ребята давно уже в лагере и обо мне сообщили, а это значит, минут через двадцать, ну через полчаса, приедут за мной.
Чтобы заглушить свои довольно мрачные мысли я начал петь. Да, да, и нечего улыбаться, уселся поудобнее, обхватил колени руками и стал старательно выводить:
      Над горами занялась зарница,
      Еще дремлют, сжавшись, кишлаки,
      Банда приползла из-за границы,
      Как всегда мы на подъём легки…
      Вертолёты к скалам прижимает
      Фейерверк трассирующих свор,
      Так всегда душманы нас встречают
      Грохотом огня с оживших гор…
- Эй, ты чего тут горланишь?- услышал я сверху голос. От неожиданности я даже поперхнулся и закашлялся. Быстро вскочил на ноги и поднял голову. В неверном свете рождающегося утра я увидел физиономию какого-то мужика, с любопытством разглядывающего меня. Незнакомец поцокал языком, потом спросил:

- Как тебя сюды занесло-то, касатик?- он засмеялся.
Не знаю почему, мне захотелось ему нагрубить, но я сдержался.
- Да вот провалился ночью, темно было, не знаю, что за нора какая-то, вы можете мне помочь?
- Ночью говоришь?- незнакомец почесал затылок.- Ну-ну…
- Ну, так что?- я начинал терять терпение. – Мы- поисковики, работаем тут, ну так поможете или как?
 Мне показалось, что он сейчас скажет мне со смехом :
«Или как!» и исчезнет, а я опять останусь в этой дурацкой яме. Но он сказал:
- Пособлю, конечно, отчего ж не пособить, подожди-ка трохи, сейчас мы тебя вытащим…
« Мы?- подумалось мне.- Значит, мужик не один, может оно и к лучшему, быстрее справится с задачей вытаскивания меня, так сказать, на свет божий!»

      Мужик появился довольно скоро. Он наклонился над отверстием.
- Эй, хлопец, ты ишо тута?- так смешно у него прозвучало это «ишо».
- Да тута я, тута, куда я денусь-то, - немного передразнил я его из своего подземелья.
Он засмеялся, потом сказал, обращаясь к кому-то еще, вероятно подошедшему вместе с ним:
- Ну вот, товарищ лейтенант, извольте любоваться, сидит и чего-то горланит…
« Товарищ лейтенант?- пронеслось у меня в голове удивленное.- Вояки-то тут откуда? Или это менты? М-да, нехорошая выходит история…Переполошил всех!

      Тут меня осенило, но от этой догадки мне сплохело. Если уж ментов на уши поставили, видать своими силами меня не нашли, не могу понять правда, как это получилось, может ночью за подмогой ушли все вместе, место не заметили, а потом не смогли найти? Ерунда какая-то выходит, конечно, но что ещё думать? А Андрей Юрьевич видимо вызвал на помощь милицию… Ну и наотжимаемся же мы за этот переполох! Угораздило же меня провалиться в эту чертову яму! Слоняра неуклюжая!
      Собеседник мужика тоже нагнулся над провалом.
- Эй, вы кто?
- Я из поискового отряда, ночью вот провалился сюда, ребята в лагерь видимо ушли, не сумели меня отсюда вытащить…
Они переглянулись между собой, о чем-то тихо заговорили. Очень тихо, что до меня не долетело ни единого слова.
- Лови веревку,- наконец обратился один из них ко мне,- дотянешься?
 Веревка была довольно высоко, но я все же за нее ухватился.
- А лестницы нет?- поинтересовался я.

- Держись, давай,- недовольно пробурчал тот из спасителей, кто подошёл первым,- лестницу ему подавай, больше ничего не хошь?
      Веревка была прочная, хотя и довольно тонкая. Я попытался забраться по ней, как по канату, но это у меня не получилось.
- Не трепыхайся там, ядрена вошь, сейчас вытянем!- сердито крикнули мне сверху.- Держись крепче!
Наконец, эти двое, повозившись со мной минут пятнадцать, вытащили меня на поверхность. Я сначала отдышался, потом попытался стряхнуть с себя пыль и грязь. Было уже достаточно светло, и я с интересом оглядел моих спасителей. И вот тут у меня в буквальном смысле отвисла челюсть и я так и замер с открытым ртом, пока тот, что был помоложе, его видимо и назвали « товарищем лейтенантом» не сказал мне:
- Чего рот-то раззявил, документы при себе есть какие-нибудь?
- Нет,- ответил я удивленно.- А вы кто, киношники?

 Оба моих спасителя были совсем не менты, как я было подумал. Оба они были в военной форме, но не нашей, современной, а времен начала войны, когда еще погон не было, а «кубари» и «шпалы» в петличках. Форма эта была выцветшая и довольно потрепанная и грязная, но может, по ходу дела, так и было задумано. У молодого на петлицах гимнастерки по два «кубаря» и еще на боку висела кобура, из которой выглядывала рукоятка пистолета. У того, что постарше, на гимнас-
терке были тоже знаки отличия- петлички с четырьмя красными треугольниками на них. Я тщетно пытался припомнить, какому званию соответствуют эти знаки различия.
- Чего?- переспросил он, удивленно вытаращив на меня глаза.- Ох, товарищ лейтенант, странной этот хлопец!
- Разберемся…- хмуро взглянув на меня, лейтенант многозначительно положил руку на кобуру.- Кто таков, откуда и куда следуешь?

Я помолчал некоторое время, пытаясь переварить в своем уже порядком уставшем мозгу происходящее. Страшно хотелось пить, да и усталость давала о себе знать. Я довольно туго стал соображать.
« Так, это не настоящие вояки, маскарад какой-то!- рассуждал я про себя, продолжая с удивлением рассматривать странных моих спасителей. – Если не киношники, ну тогда… тогда, ах, ну да, эти… как их называют-то…тьфу, ты, пропасть, забыл… Ну они еще разыгрывают сцены из боев, стараясь до точности воспроизвести детали! Ну, конечно, у них и форма шьется, как была на самом деле, в войну, один к одному, как говорится, придерживаясь исторической правды… Вот только что они тут делают? И где все наши? Может репетиция какая-нибудь? Ведь по окончании вахты будет торжественное захоронение в Россошках, может они готовятся к этому, репетируют что-нибудь?»

Мои размышления прервал хмурый лейтенант.
- Так, значит, документов нет?- глаза его нехорошо сузились.- А ну-ка, руки… Руки подними… Старшина Савельев обыщи-ка красавца.
Я попятился.
- Вы чё, совсем уже заигрались?!- я диким взглядом уставился на мужчин. Ну, вообще-то мужчиной можно было назвать, пожалуй, этого старшину, а лейтенанту было на вид лет девятнадцать, не больше, пацан, короче.
- Руки!- молодой вдруг достал из кобуры пистолет. Я обалденно смотрел на «лейтенанта».
- Вообще уже оборзели,- все же пробурчал я, но руки от греха подальше поднял, нехотя конечно.
« Черт его знает, что у него на уме… Придурки какие-то,- подумал я про себя.- Может «шиза» накрыла… Пистолет здорово на настоящий смахивает, хотя, скорее всего, газовый. Их сейчас трудно на первый взгляд отличить. Да я и не очень ещё хорошо разбираюсь, если честно. Кажется, «ТТ» у него».

Пока я мысленно пытался разобраться настоящий «тэтэшник» у «летёхи» или нет, старший его товарищ, как он там его назвал, Савельев что ли, бесцеремонно вывернул мои карманы. С интересом покрутил перед своим носом зажигалкой, потом пачкой «LM», понюхал её, исподлобья глянул на меня. Что-то в его взгляде изменилось. Сначала он смотрел на меня с усмешкой в хитровато прищуренных глазах, а сейчас его взгляд стал холодным и злым.
- Товарищ лейтенант, эта сволочь - шпиён немецкий…
      Да, так и сказал: шпиён. Я не удержался от смеха, а он вдруг двинул мне кулаком прямо по зубам. Я, не ожидая этого, получил такой сокрушительный удар, что у меня потемнело в глазах. Я только охнул и схватился за разбитую губу, откуда сразу брызнула кровь. Во рту стало солёно. Но зубы вроде уцелели.
- Ты чё, дядя…- я не стал стесняться в выражениях.

Савельев же легким движением подхватил с земли (и как я его сначала не увидел!) карабин и прикладом «зарядил» мне прямо в лобешник. Уже падая, угасающим сознанием, я всё же уловил, правда приглушенно, будто уши у меня были заткнуты ватой:
- Отставить, старшина, вяжи эту сволочь. Он нам живым нужен!..
…Очнулся я не знаю через сколько времени. Второй раз получить за столь короткое время «по тыкве» не прошло без следа. Меня мутило, страшно болела голова и саднила опухшая, разбитая этим долбаком Савельевым, если конечно, это его настоящая фамилия, губа. Итак, как уже было сказано, я пришел в себя и обнаружил, что нахожусь в каком-то ветхом сарае и лежу на соломе. Я вскочил и сразу бросился к двери, она естественно, была заперта. Вот это влип я в историю! И главное, что меня, не скрываю, напугало, я решительно ничего не понимал! Что происходит? Где я? Кто эти люди? Что делать? Сараюшко был древний и я припал к щели между досками, чтобы хоть немного оглядеться. То, что я увидел и услышал, оптимизма мне не прибавило, а наоборот, запутало и испугало еще больше. Я просто впал в ступор.

 В щель моего запертого сарая я увидел группы идущих измученных, запыленных и грязных военных людей: все в красноармейской форме. То, что это были военные, определить можно было по пилоткам, фуражкам со звездами, по кирзовым сапогам. Люди эти были вооружены: у кого-то, видимо, у офицеров, из запыленных кобур виднелись рукоятки наганов и пистолетов; у рядовых и сержантов из-за спин торчали стволы карабинов и винтовок даже с примкнутыми штыками; некоторые были с касками, правда, несли их на шее. У многих были противогазные сумки. С грохотом проезжали какие-то груженые машины (как в кино, «полуторки»), много повозок, запряженных лошадьми. Что было в повозках? Не разобрал. И всё это двигалось в полной неразберихе с невероятным шумом. Часто слышались крики и ругань. Чёрт знает что!
« Точно, киношники, на этих, из исторических клубов, не похожи, размах не тот, да больно грязны и усталы, это точно киношку про войну снимают! Вот это я попал! Здорово! Вон, и грохот какой-то, будто орудийная канонада… Точно, кино!»- думал я, не отрываясь от своей щели.

 Мимо сарая двое мужчин прошли совсем рядом, и я услышал:
- Скоро опять начнется…- сказал один, покашливая.- Улетела эта проклятущая «рама», чтоб ей пусто было,
«Фокин-Вульфик», так кажись ее зовут по-ихнему, по-немецкому… Улетела эта змея, теперь жди «музыкан-тов»…
- Ну да,- мрачно сказал второй.- Как твоя пулемётная?
- Осталось три отделения…
- Что-что? Три, значит, пулемета?
- Три «максима». Правда, еще два ручных «дегтярят».
- И всё?
- Всё…

О чём ещё  они дальше говорили, я уже не услышал, они ушли далеко.
« Ну, точняк, кино снимают, блин! А за что этот  чёрт врезал мне? Я что-то не врубаюсь..- при воспоминании
о недавнем происшествии, головная боль вроде усилилась, так сказать, напомнила о себе.- Где же ребята наши?»
В этот момент скрипнула дверь. Я мигом обернулся. Дверь приоткрылась, сначала показалась стриженная голова, потом уже и весь посетитель. Им оказался веснушчатый пацан лет тринадцати.
- Эй, фриц, ты где? Я тебе тут пожрать принёс…- он поставил на землю ободранный котелок и достаточно проворно шмыгнул за дверь.
- Эй!- вдогонку заорал я.- Погоди! Сам ты фриц, стой же!- я быстро ломанулся к двери, но напрасно, шкет уже успел запереть её.
- Подожди же!- заорал я, и что есть силы забарабанил кулаком по хлипким доскам.

- А ну, не балуй!- отозвался он из-за двери.- Сейчас как скажу дяде Савельеву…
- Да погоди ты, не надо Савельеву,- я потрогал опухшую губу.- Ты, это, просто проясни кое-что и всё!
- С арестованным нельзя разговаривать!- ответил пацан.
- Чё ты несешь! С каким ещё арестованным!? Вы тут что, все офанарели что ли?- заорал я, теряя терпение.
- Офа…чего?- переспросил пацан, потом после небольшой паузы сказал:- А чем докажешь, что ты не фрицевский шпион? А?
- Слушай, хорош уже прикалываться, вы что тут кино что ли снимаете?
- Сам ты кино!- мой собеседник пошёл прочь от сарая, но через минуту вернулся.- Вон, зырь, по твою душу пришли… Особисты…
- Кто?- спросил я и вновь прильнул к своей облюбованной щели.

По направлению к сараю направлялись двое. Пацана мигом как ветром сдуло. Они были в более-менее новых, защитного цвета, гимнастёрках и брюках-галифе. В петличках у одного были три «кубаря», у другого - два. На боку у них на жёлтых тоненьких, длинных ремешках висели такие же, как у лейтенанта ярко-жёлтые кобуры, из которых чуть выглядывали рукоятки маузеров. Офицеры были сумрачно-суровы, но все же тихо разговаривали между собой. Я почувствовал, как у меня заколотилось сердце. Появление этих двоих меня даже обрадовало: во-первых, вроде как серьезные люди, не эти, блин, что ни с того, ни с сего, раз - и надавали мне по мордасам, во-вторых, я надеялся, что сейчас, наконец-то, всё прояснится. Какой же я был наивный…
… Дверь распахнулась. Они оба вошли внутрь, один, затем второй, а затем пожаловал и третий, им оказал-
ся немолодой уже человек в солдатском обмундирова-нии с карабином наперевес.
- Ваша фамилия, имя, откуда вы?- обратился ко мне тот, что был повыше.

- Белкин Алексей Александрович, я из поискового отряда «Багратион»…
- Из поискового отряда? Разведчики что ли?- спросил второй.
- Да, наверное, можно сказать и так…Из патриотического клуба «Сталинград».
- Сталинград- это хорошо,- офицеры переглянулись,- а что за клуб ещё такой, разберёмся… При первой же возможности доставим вас в штаб, а пока придётся задержать до выяснения. Микитенко,- он повернулся к солдату с карабином,- глаз с него не спускать!
- Понял, товарищ старший лейтенант,- солдат грозно повёл в мою сторону стволом карабина.- Никуда эта зараза не денется!
      Я промолчал. Скажу честно, у меня просто уже «поехала крыша» от всего происходящего. Пропади оно всё пропадом! Я сел на солому, обхватив голову руками. «Пусть что хотят, то и делают! Ну не расстреляют же они меня, в самом-то деле! Дурдом какой-то!- подумал я, чувствуя, что от недоумения, злости и ещё многих разных чувств, терзавших меня, у меня на глазах «закипают» слёзы.
- Да пошли вы все, придурки,- негромко пробормотал я, помня о зуботычине Савельева.
Они действительно не расслышали моих слов.
- Откуда вы родом, кто ваши родители, год рождения?- вновь спросил меня один из офицеров.

- Я из Камышина, родители…
Договорить я не успел. Воздух вдруг стал наполняться тягучим и вязким гудением. Отовсюду послышались громкие крики: «Во-о-оздух!!!» Все трое опрометью бросились вон из сарая, пожилой Микитенко оказался весьма шустрым и не забыл, однако, снова запереть меня. Я уже даже этому не удивился, а быстро бросился к своей «смотровой» щели. Сарай весь затрясся мелкой дрожью. Стало жутковато. Я пытался взглянуть на небо, и когда, наконец, это мне удалось, я не поверил глазам своим. Неба будто не было. Оно куда-то исчезло, оставив рваные клочья своей голубизны лишь немного. Солнце как будто уменьшилось и завернулось в обрывки облаков. Что же осталось над головой? Армада самолетов и гудение. Оно нарастало. Оно заполнило всё пространство вокруг… Чёрные кресты на крыльях… Они надвигались неудержимой волной. Я уже не думал о невероятном масштабе развернувшихся на моих глазах съёмок. Мне стало страшно. По-настоящему…

… Началось что-то невообразимое, и от всего происходящего я только и смог выговорить ошеломлённо: «Мама родная! Да что же это такое!!»
В небе очень-очень много самолётов, я даже не смог сосчитать сколько, в одну минуту построили великанских размеров колесо, похожее на то, что называют «чёртовым», только во много раз увеличенное в размере. И колесо это начало невероятное вращение. У меня округлились глаза, когда я увидел, как бомбы, великое множество бомб, посыпались под крутым углом на повозки, на автомашины, на людей. Некоторые самолёты с огромными чёрными крестами в азарте снижались чуть ли не до самых касок и пилоток людей и поливали их косым дождём пуль. После первых же взрывов бомб и пулемётных очередей множество лошадей уже билось в упряжках, с иссечёнными, окровавленными крупами; грузовики взрывались; уцелевшие кони, обезумев, уносились в степь с повозками или без. Люди разбегались в стороны, некоторые искали убежище в кюветах; большинство же убегало в высокий сухой бурьян, и там пытались укрыться. Стоял невероятный гул и грохот.

Рядом что-то так ухнуло, что сарай мой зашатался, по крыше что-то застучало, а на меня сверху посыпались труха и какой-то песок. Я в ужасе зажал уши руками и отскочил от щели с воплем, который непроизвольно вырвался у меня. Мне показалось, что всё происходя-щее  перед глазами, не натуралистические, даже чересчур, съёмки фильма о войне, а события, происходящие в реальности.
      В этот момент открылась дверь и я быстро к ней метнулся. Я ожидал, честно скажу, что сейчас мне крикнут: «Так, спокойно! Это - продавцы страха, тебя разыграли!» И наконец-то всё это закончится. Но вместо этого я увидел давешнего моего знакомца, конопатого пацана, который очень мне кого-то напоминал, но во всей этой суматохе и ужасной неразберихе вокруг, а также  в моей голове, я не мог вспомнить кого.

- Драпаем, пацан! Фрицы! Давай быстрее!!- и быстро бросился бежать. Я не стал раздумывать и устремился за ним.
Когда в нескольких метрах от сарая я увидел на краю большой воронки окровавленные тела двух офицеров и солдата, которые только что говорили со мной, а вокруг продолжалась невероятная карусель из невообразимого воя, грохота и криков, я понял: ЭТО НИКАКОЕ НЕ КИНО! ВСЁ ПРОИСХОДИТ В РЕАЛЬНОСТИ
В САМОЙ НАСТОЯЩЕЙ СТРАШНОЙ РЕАЛЬНОСТИ! Мне стало вдруг очень холодно, не смотря на то, что было жаркое августовское утро. Размышлять, думать было совершенно некогда. Круглыми от ужаса глазами я только успевал замечать, даже не фиксируя в своем испуганном сознании происходящее. Воздух по-прежнему был до предела насыщен и рёвом моторов, и свистом падающих бомб, и трескотнёй автоматов и ещё каким-то татаканьем и грохотом каких-то орудий ли, пулемётов ли, я не могу этого сказать.  Ко всему прочему ещё добавился какой-то лязгающий  грохот и утробный ужасающий рык моторов. Непонятно откуда появились огромные чудовищные махины танков. На их боках тоже красовались чёрные кресты.
      Пацан несся вперёд, петляя как заяц, я бежал за ним с такой скоростью, что правильнее было бы сказать, летел и дико орал от ужаса: А-А-А… Хотя за всем этим невероятным грохотом едва ли мой вопль был различим.

Позади, откуда мы так отчаянно мчались с пацаном (впрочем, как я всё же успел заметить, несмотря на весь свой ужас и смятение, не только мы) теперь творилось ужасное: многие падали, расстрелянные в упор из танковых пулемётов и потом были  раздавлены гусеницами, кто-то попадал под танки ещё на бегу. Оглянувшись назад, я успел увидеть всё это, но осознать или понять что-либо из происходящего не было ни времени, ни возможности. Теперь уже не могу сказать точно, понял ли я что-то в этом аду, или сработал инстинкт самосохранения, но я вдруг резко повернул вправо и заорал мальчишке:
- Давай сюда, сюда-а!- (и откуда только я это знаю!?). Пацан так же резко свернул, и мы продолжали свой нескончаемый бег. По топоту бегущих ног я понял, что за нами ещё бежали люди. Тут же донеслось:
- Иванцов! Иванцов, мать вашу, поворачивай, поворачивай за мной!- закричал кто-то громко слева.- Ребята! Давайте сюда!

Мы повернули на крик, задыхаясь от слишком быстрого бега. Редкими урывками оборачиваясь, я увидел, что с нами или за нами, трудно сказать, ещё бегут десятка два бойцов. Мы уже удалились достаточно далеко, когда я остановился, вернее, остановился сначала мальчишка, лихорадочно стараясь отдышаться, потом уже и я, чувствуя, что ещё шаг или два и упаду, и не знаю, смогу ли подняться.
- Не останавливаться, вперёд!- скомандовал молодой, черноволосый офицер с красной, отороченной золотом, звездой на рукаве гимнастёрки. Он скользнул по нам взглядом:
- Кто такие? А…- махнул рукой,- вперёд, ребята, вперёд, правее и вверх по балке, быстрее!
Мы с пацаном переглянулись, по-прежнему судорожно глотая воздух:
- Раз, два, три…- сосчитал я.- Двинули?

Он кивнул. И мы снова побежали, но уже немного отставая от бегущих впереди нас солдат. Мы уже поднялись достаточно высоко, удивившись тому, что нас никто не преследует. Отсюда, сверху, хорошо было видно, как танки давили вместе с оружием наших бойцов, видели мы и танкистов, которые, высунув-
шись из люков, махали руками - рукава их были засучены до локтей. Несколько танков горело, а потом, на наших глазах,  загорелись ещё три. Значит, кто-то вёл огонь по наступающей лавине чудовищных железных монстров.
Мы перевели дух…
Это уже потом я узнал, что это 29-я стрелковая дивизия отходила после тяжелых кровопролитных боёв, вырвавшись из окружения  под Абганерово, а командующий 4-й танковой армией немцев генерал Гот, пробившийся железным тараном далеко в тылы наших дивизий всё прекрасно рассчитал. Зная заранее, по какой балке будет  пытаться  отходить обескровленная дивизия, здорово насолившая ему под Абганерово, у совхоза Юркина, он расположил по обеим сторонам этой балки свои корпуса и стал преспокойно ждать.

 Нападение совершилось в самом конце балки, куда колонна подошла изнурённая многочасовым переходом, когда она сверху была видна как на ладони, когда у неё не осталось ни сил, ни времени чтобы принять боевой порядок, развернуться, привести в действие огневые средства, хоть как-то окопаться и оказать противнику сопротивление. Грозная там, под Абганерово, где её невозможно было хоть на десяток метров сдвинуть с места, здесь, под самым Сталинградом, при отходе она была теперь почти беспомощной, бери её чуть ли не голыми руками. А тут не голые руки- десятки, сотни самолетов атаковали её с воздуха, и двинулась на полных скоростях вниз по склонам танковая армада! Да, всё это я узнал немного позднее, как и то, что сегодня 25 августа 1942 года.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...



















Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #3 : 11-11-2011, 17:48:26 »
Глава IV.  Рус, Волга, буль-буль!



Командир (тот, со звездой) оглядел свой небольшой отряд. Как оказалось, это был политрук миномётной  роты, в сложившейся ситуации он стал, разумеется, нашим командиром. Немного позднее к нашей группе присоединились ещё бойцы.
- Вперёд,- скомандовал политрук и мы молча двинулись дальше.  Что было в мыслях каждого? Не знаю. Я думал же только об одном: что это? Кошмар- ный сон? Почему тогда я никак не могу проснуться? Не один и не два раза пребольно щипал я себя и даже кусал, с единственной целью - немедленно проснуться, чтобы закончился весь этот невероятный, невообразимый и безумный ужас. Но  ничего такого не происходило, а кроме всего прочего, я очень реально и явственно ощущал и свои щипки, и укусы, и усталость от этого изматывающего марафона. Так что же это? Как в калейдоскопе передо мной мелькали кадры разных фильмов, в которых герои попадали то в прошлое, то в будущее, то в параллельные миры.

Мысли уже сформировались, но я боялся себе твёрдо сказать: да, что-то произошло, да, на этом злосчастном поле со мной что-то случилось, и провалившись в эту проклятую яму, нору, как там её ещё назвать, я попал каким-то непостижимым образом в давно минувшее время. Время страшное и кровавое. Или это поле отомстило мне, как одному из тех, кто осмелился нарушить покой погребённых на нём воинов? Я бежал вместе со всеми и мысли мои в ужасном беспорядке метались в голове: как, как вернуться назад, к  своим? И вернусь ли я когда-нибудь назад? Мне было страшно. Вы просто не можете себе представить, как мне было страшно…

Наверняка, каждый из бегущих надеялся, что мы оторвались от противника, и вряд ли он, упоённый такой легкой победой, станет преследовать жалкую горстку ( два-три десятка людей). Но дальнейшие события показали, как жестоко мы ошиблись. Кто-то из бегущих позади первым увидел немецкую танкетку, которая отделилась от общей массы немецких танков, которые громили остатки разбитой дивизии, и устремившуюся явно за нами в погоню. Мы безо всякой команды прибавили прыти, но состязаться с машиной, конечно же, не могли, при том мы и так были измучены этим бегом, дыхания не хватало, а сердце бешено колотилось. Расстояние быстро сокращалось. Танкетка была уже не далее, чем в ста метрах от нас.

      Рука моя снова, как уже несколько раз до этого, непроизвольно потянулась к другой руке, пальцы сложились щепотью, и я пребольно  ущипнул себя. И опять ничего не произошло, ничего не исчезло и не испарилось. Из танкового люка высунулась голова, потом человек вылез наполовину. Засученные рукава, белокурые вьющиеся волосы.
- Рус, сдавайся… Капут!.. Рус, капут!- и громко засмеялся, показывая на нас пальцем.
Танкетка двигалась, а молоденький, лет восемнадцати, солдатик пятился перед ней назад.
- Ма-а-ма-а!!!- услышали все мы голос юноши.
От этого ли крика, такого душераздирающего, полного ужаса, или от того, что немец подумал, что этот солдатик собирается сдаваться в плен, немцы остановили танкетку. Тот, что высунулся из люка, повторил:
- Рус, сдавайсь! Рус, Вольга - буль, буль!

И тут случилось то, чего немец, да и мы тоже не ожидали. Солдатик, невероятно быстро, в одну секунду, отстегнул противотанковую гранату, что висела у него на поясе, и метнул ее в танкетку. Огромной силы взрыв бросил меня, мальчишку и ещё несколько человек, находившихся ближе к танкетке, на землю. Когда же дым рассеялся, мы увидели неподвижный танк, а из его люка вниз головой висел долговязый фриц с засученными выше локтей рукавами. Перед танкеткой, в двух-трёх метрах от неё, лежало изувеченное тело солдатика.
- Товарищ политрук! Товарищ лейтенант!- услышали мы голос.- Вы идите, а мой расчёт будет прикрывать вас. А то во-о-он опять танкетка показалась…
Политрук взглянул на говорившего:
- Давай, сержант…

Мы по знаку лейтенанта быстро двинулись дальше, а что же произошло после нашего ухода, не узнали уже никогда. Впрочем, о происшедшем не так уж и сложно догадаться… Бежали, а иногда и шли, когда уже совершенно не было мочи бежать, мы туда, где не слышалось стрельбы, где, стало быть, не было ещё немцев,- туда, где как нам казалось, нас ждало спасение, и конечно же, свои. Отойдя от рокового места ещё километров пять, мы укрылись в какой-то небольшой котловине. Тут мы стали оглядывать друг друга, никто ничего не говорил, но в глазах у каждого можно было прочесть: «Неужели выбрались?»
- Лёха,- протянул я руку сидевшему рядом со мной мальчишке, который по сути спас мне жизнь, не оставив меня пропадать в том сарае.

- Борька…- он пожал руку довольно энергично.- Ни фига себе…- добавил он, качая головой,- вот это мы попали в переделку!
Находились мы в этой котловине не больше пяти минут.
- Пошли, пошли, ребята!- опять поторопил нас политрук. Проходя мимо, он оглядел нас с Борькой:
-Откуда?
- Из Камышина,- ответил я.- Добровольцы…- сказал я первое, что пришло в голову. Борька промолчал, только искоса посмотрел на меня…
- Какие на хрен добровольцы, пацанва…- он устало махнул рукой и покачал головой.- Вперёд, хлопчики,
 вперед…

А солнце жгло немилосердно, воздух раскалился так, что становилось трудно дышать. А уж как хотелось пить!! Язык с трудом ворочался во рту, казалось, что он опух и напоминает тёрку. Впереди простиралась совершенно ровная выгоревшая на солнце, и от этого казавшаяся рыжей, степь. Мы продолжали движение, хотя мне казалось, что дальше идти я просто не могу.
Но ноги мои продолжали идти, хотя я был уверен, что в следующее мгновение не смогу не только сделать ни шагу, но даже просто пошевелиться.

      Вдруг движение внезапно остановилось. И я тоже остановился, повинуясь общему ритму. На лицах наших, усталых и запыленных, появилось выражение не страха, нет, а невыразимого отчаянья. В несколь-ких  сотнях метров мы увидели перед собой танки, пылящие прямо нам навстречу. И в этот миг каждому стало ясно - это конец. Мы все подались ближе к комиссару, будто надеясь получить какой-либо приказ или распоряжение. Но какой приказ он мог нам дать? Он молчал, и его бледность проступила даже сквозь загар и слой пыли. Странное равнодушие овладело мной. Вот и конец этой непонятной истории. Больше я ни о чём подумать не успел, Борька заорал, как  резаный:
- НА-А-Аши! Это наши! Смотрите! На них звёзды! Ура-а!
      У меня даже не было сил поддержать этот крик. Я в полном изнеможении повалился на траву. К нам- теперь уже вплотную- подошли  «тридцатьчетверки », а чуть позади, приотстав малость, наползали два непомерно громадных «КВ» ( «Клим Ворошилов»- сверхтяжелый танк). Из густой плотной тучи пыли прорвался к нам невысокого роста человек в чёрном комбинезоне и танкистском шлеме. Он что-то кричал нам, но его никто будто не слышал, бросились все его обнимать, радостные и возбужденные. Я сидел, не в силах пошевелиться. Тяжелым свинцом будто была налита моя голова. Болело абсолютно всё: руки, ноги, тело. Борька куда-то делся. Видимо, тоже подскочил к танкисту.

- Где…где немцы?- кричал танкист.
Подошли ещё несколько машин, не менее десяти.
- Откуда вы? Где немцы-то?- по-прежнему кричал танкист.- Вы что, оглохли все что ли?- и он отпустил длинное заковыристое ругательство.
Эта матерщина возымела, однако, очень даже положительное действие. Она будто вернула всех к происходящему. Политрук стал торопливо объяснять всё происшедшее танкисту. Его дополняли, перебивая и размахивая руками, показывали то туда, откуда мы пришли, то туда, куда направлялись.
- Много фрицев-то?- ещё спросил танкист.
- Тьма-тьмущая!

Танкист плюнул, безнадёжно махнул рукой, отпустил ещё ругательства и в наш адрес, и в адрес фрицев и побежал к своей машине. Вслед за ним, тронувшимся первым, другие грозные махины, взревев, помчались дальше степью, однако всё же туда, куда указывали солдаты, пусть и достаточно бестолково.
      Потом все почти одновременно повалились на траву. Рядом со мной опустился Борька.
-Ты из Камышина? А где это?- спросил он меня, тем временем изучая внимательно свои ноги, и старательно присыпая многочисленные ранки землёй.
- Да километров двести от Вол…Сталинграда…- быстро поправился я, не хватало ещё лишних объяснений.
- А-а, а я из Костромы…
- Из Костромы? Знаю, у меня дед оттуда родом…
- Дед? Здорово, значица мы с ним земляки… А ты сам-то был когда-нибудь у нас в Костроме?
- Не-а, всё собирались, собирались, да не собрались…
- Ничего, турнём фрицев, приедешь ко мне в гости…

- Ага, а ты ко мне!
- В Камышин-то?
- Ну да…
- Ладно, приеду…
Мы бы еще, наверное, о многом поболтали, но командир начал тормошить лежащих без движения солдат.
- Ребята, подъем! Нельзя останавливаться… Опасность ещё велика! Надо двигаться вперёд!
Бойцы поднимались, тяжело, но поднимались, чтобы продолжить движение.
- Слушай, Борис, может, обуешь мои кроссовки?- спросил я.- У тебя ж ноги совсем разбиты!
- Не-а, я привык,- Борька покосился на мою обувь.- Сроду таких не видел…
- А это специальные, для бегунов,- я даже не знал, как бы правдоподобнее соврать, чтобы не вызвать лишних вопросов и не посеять сомнений, или ещё хуже - подозрений.
- А-а, ты чё, бегун что ли?

- Ага, даже спортивный разряд есть…
- Здорово…- он с завистью посмотрел на меня.- А тебе уже сколько лет?
- Пятнадцать…
- А мне - четырнадцать…
      Мы продолжали движение. Счёт времени потерялся. Казалось, что мы идём ещё со вчерашнего дня. Многие уже шагали босиком. Разговаривали мало, настолько все были уставшие, обессилившие. Вскоре появилась пресловутая «рама». Я про неё конечно
 много и читал, и в кино видел, а сейчас мне дано было увидеть эту сволочную дрянь воочию. Двухфюзеляжный «Фокке-Вульф-189». Она плыла медленно, вальяжно, не торопясь; выглядела совсем безобидной. Непринужденное свободное «плаванье» «рамы» как бы говорило: зачем же бояться меня, я всего лишь покружусь над вами, да и уберусь восвояси, ну, парочку, нет, две парочки бомб сброшу,

подумаешь… Она действительно не была страшна, но это был самолёт-разведчик и прежде, чем убраться из нашего поля зрения, «рама» успевала дать необходимые сведения для эскадрилий своих пикирующих бомбардировщиков и истребителей. По команде мы разбежались по сторонам и попрятались в высоченных верблюжьих колючках.
- Чего мы залегли-то?- спросил я лежащего рядом Борьку.
Он повернул ко мне свою конопатую загорелую физиономию. Ну, кого же он мне напоминает-то?!
- Ты чё, сейчас же свои «дежурные» бомбы сбросит!
Но «рама» сбросила совсем другое. И когда убралась восвояси, мы поднялись и увидели над собой и далеко впереди, позади, вправо и влево от нас, на землю медленно опускалось нечто белое, как хлопья снега. Но «снег» этот был не что иное, как листовки. Мы бросились было подбирать их, но политрук так сурово рявкнул на нас, что все тотчас же оставили эти попытки. Я же успел прочесть: «Рус, Сталин капут! Рус, Волга - буль, буль! Сдавайся!»

Я всё же сунул несколько листков себе в карман, абсолютно забыв, что в то время за чтение, а особенно за хранение вражеских листовок запросто можно было угодить под суд. Я-то взял эти листки с чисто практической целью. Использовать, так сказать, в хозяйственных нуждах…
… Под вечер мы увидели по левую сторону от нас массу бойцов, рассыпавшихся на сравнительно небольшом пространстве. Одни ходили туда-сюда, наклонялись, что-то поднимали с земли и сейчас же присаживались, другие (этих было мало) бегали, размахивали руками, пытались, наверное, навести какой-никакой порядок в этом разбежавшемся по полю воинстве. С помощью бинокля сержант Иванцов (некоторых я уже знал по фамилии) рассмотрел происходящее. И радостно крикнул:
- Хлопцы, дак это ж бахчи кажись! Арбузы и дыни!..

Мы все, не сговариваясь, со всех ног бросились к бахче. Мы домчались (спрашивается, откуда только силы взялись? Ведь только что шли, еле передвигая будто свинцом налитые ноги) до вожделенного поля и набросились на арбузы. Жажда или голод терзали больше? Не знаю. Ничего лучше и вкуснее этих арбузов мне не доводилось есть…
… Стремительно вечерело. Мы шли ещё часа два, потом объявили отдых. Впереди может быть светило несколько часов сна. Истекал первый мой день на войне. Я до конца так и не мог поверить в происходящее. Этого не могло быть!! Не могло, но было! Сколько ещё таких дней будет у меня? Возможно ли всё вернуть на свои места? Не зная ответы на мучившие меня вопросы, я всё же моментально заснул, как только мы получили разрешение на отдых. Борька засопел рядом. Чумазый, худощавый, на целую голову ниже меня, он уютно свернулся «калачиком», подложив под голову свою же руку. Мне абсолютно ничего не приснилось.





ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...












Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #4 : 11-11-2011, 17:51:07 »
Победной весной сорок пятого,
Какой-то железкой, что под ногами нашёл
Ты писал на рейхстаге: «Добили фашиста проклятого!
Я, Борька Громов, до Берлина дошёл!»
В сорок пятом семнадцать тебе ещё только,
Вся жизнь впереди у тебя,
Но за три года увидел ты сколько
Смерти, крови, горя, огня!
Вмиг повзрослел парнишка весёлый,
Сбежавший из дома на фронт, в Сталинград,
Страшной, кровавой была эта школа,
Не ждали тогда вы званий, наград…
Сыном полка тебя окрестили,
Сыном войны, по сути, ты был,
За Волгу врага вы не пустили,
И этого, поверь, никто не забыл!
Бывало, идешь по окопу - чёрта с два «фриц» заметит,
Росточком ты достаточно мал,
А уж старшина как родного приветит,
Когда с термосом каши ты прибегал…
А в минуты фронтового затишья,
Ты тут как тут - живо пляшешь, поешь,
И эта удаль твоя мальчишья
С тобою всегда, с нею не пропадешь…
Как же вы ждали победу! А она была ещё так далека!
Я горжусь тобой, дед! Славным сыном полка…



Глава V. Дед.


      Пробуждение было неожиданным. Я проснулся от того, что кто-то меня тормошил. Всё тело ломило так, что трудно было заставить себя подняться. Особенно сильно болели ноги.
- Ребята,- обратился к нам один из бойцов нашей вчерашней группы, кажется по фамилии Ганичкин, именно он и растолкал нас, сладко спящих, тесно прижавшись  друг к дружке.- Товарищ политрук приказал нам выдвигаться к саду Лапшина. Это в пяти-шести километрах от Бекетовки. Там собираются наши. А вы идите вон туда,- он указал немного левее.- Вам надо доложить о себе, опять же, обмундирование получить, назначение, ну, в общем, все формальности соблюсти… Тебя-то, хлопец, я давненько примечаю,- обратился он к Борьке, - а ты,- он повернулся ко мне,- откуда ж будешь?

- Из Камышина я, добровольцев везли из нашего города к Сталинграду, в степи нас немец разбомбил, вот приткнулся, куда смог…- я почувствовал, что краснею от стыда.
Но боец этого не заметил, или не придал значения, покачал участливо головой, вздохнул.
- А который тебе год-то?
- Семнадцать…- соврал я, не моргнув глазом.
 Борька покосился на меня, но промолчал. Ганичкин повздыхал опять.
- Ну, вы это… бегите, хлопчики, вам там и харч, какой-никакой дадут, а может и оружию выдадут…
- Спасибо,- поблагодарили мы и, не сговариваясь, пошли туда, куда нам указал сердобольный Ганичкин.
А фамилию политрука я так и не узнал, сразу-то о нём не спросил, а потом не до того было, так и остался он у меня в памяти высокий, молодой, черноволосый, симпатичный политрук миномётной роты 29-й стрелковой дивизии.
- А как ты-то к ним попал, к миномётчикам?- спросил я у притихшего Борьки.

- Да удрал я из дома, к бате на фронт…- он шмыгнул носом.- Тут он где-то воюет, под Сталинградом, вот на станции Волово, Тульской области кажись, я к ним и прицепился, спрятался в эшелоне.
- И что, не нашли?
- Нашли конечно,- засмеялся он,- хотели отправить домой, а я наврал, что у меня, кроме бати, никого нет… Уж умолял, умолял… А песни какие пел! Оставили, при кухне определили… Ну, а мне главное, чтобы не сняли с эшелона! А уж на месте, в Сталинграде, я сумею устроиться… Вот батю бы разыскать!
- И куда ж ты собрался устроиться? Если не секрет, конечно…
- Ну, знамо дело куда, в разведчики конечно…
- А-а…- понимающе кивнул я. Пацан этот определённо мне нравился.

- Слышь, Бориска, а почему ты решил меня из того сарая выпустить? Ты ж меня ещё фрицем обзывал, помнишь?
- А чёрт его знает!- Борька даже остановился.- Будто кто в спину меня толкнул и мысля сразу в голове: иди, открой дверь-то, бомба шарахнет и копец пацану…
- Ну, спасибо,- совершенно серьезно сказал я.- Ты мне, без базара, жизнь спас… Ну, в смысле, на самом деле,- быстро поправился я.
Борька даже ухом не повёл.
- А то, что ты не шпион, я это сразу понял,- продолжал он между тем.
- Почему?- поинтересовался я.
Он пожал плечами.
- Не знаю, понял, да и всё…

На этом мы замолчали. Шли ещё долго, довольно медленно, потому что ноги просто отказывались идти быстрее. Наконец, всё же мы достигли цели нашего путешествия. Тут Борька взял меня за руку.
- Слушай, Лёха, сдается мне, не надо нам сюда идти…- сказал он, понизив голос.
- Это ещё почему?- мне передалась его тревога.
Он оглянулся по сторонам, будто проверяя, может ли кто-нибудь нас услышать. Но до нас никому не было ровно никакого дела.
- Почему, почему…- он понизил голос,- у тебя есть документы?
Я покачал головой.
- То-то и оно… А ну-ка если опять тебя сейчас в немецкие шпионы запишут, опять особистов вызовут… На фиг нам эти заморы…
- Чего?- не понял я.
- Ну заморы, неприятности значит… А меня опять на кухню пошлют, а я что, для этого что ли на фронт убегал, чтобы суп да кашу возить?! Нет уж, дудки, я к разведчикам пойду… Ты со мной?

- Конечно с тобой,- не раздумывая, сказал я.- Только кто ж нас возьмёт-то к разведчикам?
- Ну, это надо покумекать, надо ж к ним не с пустыми руками прийти, а сведения какие-нибудь принести… Важные…- добавил он после паузы.
- Ну, да, или «языка» добыть…
- А хотя бы и «языка»!- обиделся Борька на мой тон.- А не хошь, как хошь, я тебя с собой не тащу, разошлись пути-дорожки, и до свидания, пишите письма!
- Да ладно тебе, не обижайся,- сказал я примирительно, заметив, что Борис кажется, всерьез обиделся.- Потом разберемся, а сейчас ты, наверное, прав, надо свалить отсюда…
У Борьки опять загорелись глаза.

- Пока светло, надо топать вдоль той балки, Купоросной, что ли её зовут, только надо поторопиться…
Мы прибавили шагу. Никто нас не останавливал, и никто ни о чём не спрашивал. Мы миновали какое-то поселение, не знаю его название, прошли через небольшую плотинку на другую сторону балки. И тут остановились, пораженные невероятным, страшным, но в то же время завораживающим зрелищем. Вместо Волги ( а мы вышли именно к ней), мы увидели огромную горящую реку. Охваченная бушующим пламенем (горела нефть из взорванных немецкими бомбами нефтехранилищ), она была подобна огромному раскалённому потоку вулканической лавы. Дорога, несколько раз причудливо извиваясь, то спускалась ближе к берегу, то удалялась. Только правее Бекетовки она выпрямилась, и мы потеряли из вида горящую реку. Лишь тяжелые тучи густого, смрадного, чёрного дыма указывали нам её русло. Мы тяжело брели в гору.  Небольшими группами и в одиночку, по направлению к городу по этой же дороге, по которой шли и мы, двигались сумрачные, оборванные, измученные бойцы. Когда подъём, наконец, закончился, мы увидели перед собой страшную панораму разрушенного города. Мы непроизвольно стиснули друг другу руки.

Сколько раз видел я кадры горящего Сталинграда! В документальном, в художественном кино! То, что я увидел сейчас перед собой, было настолько страшнее, что невозможно описать словами!  Город лежал в руинах. Я знал, разумеется, из истории, что 23 августа немцы варварски разрушили город. Около пятидесяти тысяч человек погибло в тот день этой чудовищной бомбардировки. Но воочию увидев масштабы разрушения, я просто остолбенел. Мы стояли, не шевелясь, несколько минут. Вы не представляете, что творилось в моей душе! При виде растерзанного, погибающего города, у меня потекли из глаз слёзы. Впервые за несколько этих кошмарных дней. Я не сумел их скрыть…

      Я уже почти свыкся с мыслью, что мне не суждено вернуться домой, в свой мир, к родным и друзьям, и в этот момент я только и смог сказать:
- Ничего, эти сволочи за всё сполна заплатят!
Борька повернулся ко мне.
- Город не сдадут,- сказал я громко и потянул его за руку.- Идём…
Мы ускорили шаг. А я про себя лихорадочно вспоминал календарь Сталинградской битвы. Блин, ведь неплохо же знал! Даже работу писал к 65-летию! Где были немцы 30-31 августа? Совсем не хотелось нарваться на них! Это для нас могло кончиться весьма и весьма печально.  31 августа войска Юго-Восточного фронта под натиском фашистов начали отход к внутренним рубежам обороны Сталинграда. Первого сентября оставлен железнодорожный переезд Басаргин (это 3 км к западу от Сталинграда), второго - прорван фронт на рубеже Цыбенко - Ивановка. То есть, хреноватые дела-то наши…Кроме этих нехороших мыслей, мне ещё не давали покоя и мои личные «непонятки». Для чего этот невообразимый виток времени? Для чего или почему я здесь? Просто так ничего не бывает, это я усвоил прочно. Что должно произойти, и каким образом это отразиться на мне? Умирать чертовски не хотелось…

 Я вообще старался об этом не думать, но убивали тут не понарошку. Это совсем не съёмки фильма, как я подумал в первый момент своего ужасного путешествия во времени.
- Борис, немцы уже в городе,- сказал я, сжав его руку.
Борька аж подпрыгнул.
- Как в городе, чё ты мелешь?- у него глаза даже стали круглыми, нет, не думайте, не от страха.
Удивительно, но мы действительно страха почти не испытывали. Было очень обострённое чувство опасности, но это нельзя назвать страхом. А у меня ещё, ко всему прочему, в голове была такая невообразимая каша, что если честно, мне было просто не до того, чтобы пугаться. События настолько быстро развивались, что я едва успевал их фиксировать в сознании. А на бесчисленные вопросы, роящиеся в моей бедной  ошалевшей голове, просто не успевал сам себе ответить, а иногда просто не знал, что отвечать. Человек действительно удивительное существо! Как же быстро он адаптируется!

Вот и мы можно сказать адаптировались, привыкли к тому, что вокруг война. Особенно меня поражал Борька, этот чертёнок совершенно был отчаянный!
- О чём задумался?- осторожно спросил он меня, увидев вероятно у меня на лице напряжённую работу мысли.
- Пытаюсь вспомнить план города,- ответил я чистую правду,- никак не могу сообразить, в какой район мы выйдем, если сейчас спустимся отсюда…
- А ты что, раньше в Сталинграде был?- заинтересовался Борис.
- Был, конечно, и не один раз,- я почесал в затылке,- правда, он здорово изменился с тех пор…
- Давай спросим кого-нибудь,- он взглядом показал на бредущих мимо нас людей.
- На фиг, сами справимся, давай, двигаем дальше…

Мы продолжили свой путь.  А я всё лихорадочно вспоминал дневник Сталинградской битвы:
«Немцы 23-24 августа вышли к Волге в районе Рынок- Ерзовка, а 29-го прорвали нашу оборону в районе Гавриловки…- размышлял я.- Мы же вышли к балке Купоросная… Её и Ельшанку фрицы заняли кажется к 10-му сентября… Вроде нарваться на фашистов не должны… Это уже хорошо. Надо куда-то пристроиться, ну раз так всё круто повернуло, надо уже приспосабливаться… А раз так, всё равно по-любому выходит, надо уже и воевать что ли… Не на прогулке же!»- я даже усмехнулся вслух.
- Ты чего?- спросил идущий рядом Борис, он тоже был погружён в какие-то свои размышления, и мой короткий смешок вернул его к действительности.
- Да так,- я отмахнулся.- Слушай, а как твоя фамилия?
- Громов я. Борька Громов!- он довольно хлопнул себя по груди.- Мы в Костроме фамилия известная! Пять братовей нас…
Я встал, как вкопанный.

- Ты чего?- Борька удивлённо на меня уставился, когда я вцепился ему в плечо.
- Как ты сказал? Громов?! Борька Громов?! Пять братовей?- я машинально повторил за ним это слово вместо братьев. О, сколько же раз слышал я эту фразу: пять братовей Громовых!!
- Громов… А чего такого-то? Ты чё в меня вцепился-то, больно же!- он дёрнул плечом.
Господи, ну, конечно же!! Какой же я тупой!! Как же я сразу-то не понял, где я мог видеть этого шустрого конопатого пацана!! Да на фотографии, дома, в нашем старом семейном альбоме!! ЭТО Ж МОЙ ДЕД!! Мамы моей батя! Я от удивления аж замотал головой, как лошадь, ну разве что ещё не зафыркал. Борька засмеялся над этим непроизвольным движением.
- Не пойму, чё это с тобой?- он коротко хихикнул и пошёл дальше. А я вслед за ним…


Ну, конечно, у меня не осталось ни грамма сомнений. Тот же курносый нос, конопушки, глаза!! Только на фотке он чуть старше, и в щеголеватой форме, пилоточке, залихватски сдвинутой чуть ли не на самое ухо! И надпись на фото: Май 45-го. Берлин…
      Я шагал по пыльной дороге к горящему Сталинграду за своим собственным дедом, который сейчас был младше меня на год, а ростом ниже на целую голову!
      М-да-а-а….


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ....




Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #5 : 11-11-2011, 17:54:16 »
Глава VI.  Всё будет хорошо…


Я, к сожалению, малость ошибся в своих расчетах, куда мы выйдем, и будут ли там фрицы. Как говорится, вспомни г…о, а вот и оно. Мы вышли аккурат к ним, численностью где-то до двадцати автоматчиков, с такими же закатанными до локтей рукавами, как у тех танкистов, что с такой радостью и легкостью раздолбачили нас вчера в той памятной балке. Немцы конечно в первый момент просто обалдели, когда мы с наглостью выперлись прямо на них. Но этот момент обалденности у них прошел невероятно быстро, и они открыли бешеную стрельбу. Солдаты, все как один, залегли, и в свою очередь тоже стали яростно огрызаться огнём.

Отступление-отступлением и неразбериха- неразберихой, но с оружием никто не расставался, а у многих уже были и трофейные - немецкие автоматы. Татакают с сухим треском автоматные очереди. Мы с дедом, тьфу ты, не могу я этого пацана дедом называть!! Мы с Борькой шарахнулись в придорожные кусты и залегли. У нас-то оружия не было. Никакого. Близко полоснула очередь, выбивая фонтанчики пыли у дороги, ну совсем не страшные, и свист пуль очень напоминал киношный: ти-у… ти-у…ти-у… Мы чуть ли не носом ткнулись в землю. « Холодок смерти дохнул ему в спину…»- сколько раз я читал эту банальную фразу в разных книжках! А тут действительно что-то холодное будто легко мазнуло меня по загривку, потом по плечам, и сердце болезненно сжалось. Очень неприятное ощущение длилось какую-то долю секунды, но я клянусь, что это ощущение не забуду теперь уже никогда, до самой смерти. Хотя может именно в этот момент, где-то там наверху, в этом измерении, и решался вопрос - жить ли мне дальше или же нет.

- Бежим, бежим к железнодорожной насыпи, там укроемся…- зашипел мне в ухо Борька.
- По открытому месту, подстрелят на фиг, погоди!- осадил я его, и будто в подтверждение моих слов, следующая очередь взбила фонтанчики пыли практически перед нашими носами.
Мы вновь ткнулись в землю.
- Отползаем, - и мы нелепо пятясь задом, и стараясь не поднимать головы, стали потихоньку двигаться назад.
- Эх, автомат бы…- бормотал Борька, шустро работая локтями.- Слушай, там воронка, давай в неё…
И мы, улучшив момент, чуть ли не кувырком слетели в огромную воронку от разорвавшейся авиабомбы. Очередям нас теперь было действительно не достать. Но дело было не очень хорошо. Выбраться отсюда под огнём не представлялось совершенно никакой возможности. Оставалось только ждать. Немцы что-то орали по-своему, вставляя только иногда по-русски:
«Рус, сдавайся!», наши сердито огрызались огнём и естественно, матом.

- Да, действительно плохо, что нет автомата!- согласился я с Борькой. В такой ситуации тупое бездействие мне показалось самым ужасным.
- Слушай, а ты стрелять-то умеешь?- спросил я.
- Обижаешь, что же я, по-твоему, на фронт прибежал, а стрелять не умею? В тире из десяти девять очков выбивал!- и он воззрился на меня с таким выражением, будто я ну уж совсем «недалёкий».
      Я подавил усмешку и шлёпнул его по затылку, чтобы он пригнул голову. По идее, погибнуть он не мог, ведь я-то, его внук, есть, и вообще, он мне сам говорил, что за войну ни разу серьезно ранен не был, только контузии, да так, всякие царапины шальные. Но если учесть, что уже случилось то, чего в принципе быть не может, по любым законам любых наук, а я тем не менее здесь, я, рожденный в 1992 году, а вот нате вам, здрасте, в сорок втором, да ещё под огнём фрицевских автоматчиков! Так что, ещё неизвестно, что может быть! Короче говоря, шлёпнул я его, как я уже сказал, по затылку, чтоб не очень-то высовывался
Воронка воронкой, но ведь и пуля-то, она, как известно, дура.

- Не, Лёха, оружие все-таки надо доставать,- бурчал мой дедуля.- Вроде затихает что ли?- и он опять выставил свою башку.
А я опять стащил его за штанину на дно воронки.
- Да угомонись ты, шустрый, блин, как электровеник! Достанем!
- Как чего?- переспросил он и засмеялся.
- Электровеник… Ни разу не видал?
- Не-а,- у него до того была чумазая физиономия, что взглянув на него, я не удержался от смеха. Думаю, моя «морда лица» тоже мало чем отличалась.

       А стрельба и в самом деле утихла. Немцы отошли, видимо, к своим основным силам, а те, кто, как говорится, «дал им прикурить», уже короткими перебежками двинулись дальше, соблюдая конечно осторожность. Как далеко вклинились немцы в нашу оборону? В какую сторону идти? Эх, в этой ситуации мне даже не помогло моё неплохое знание великой битвы. Олимпиада, это конечно, хорошо, всё так на бумаге чётко и гладенько, а тут… Короче говоря, надо идти за солдатиками, авось и выйдем к нашим-то… Знаете, что скажу вам честно-пречестно? Мысли спрятаться, затаиться и переждать совершенно не появилось в моей голове. Думаю, что и у ребят «сталинградцев» не возникло бы таких мыслей, если бы вдруг я не один провалился в этот чёртов провал, который оказался провалом во времени! И тут меня осенило: а вдруг… вдруг ребята тоже попали в этот провал? Вдруг они тоже, как я? Ну может просто там, при переходе во времени, мы растерялись по пространству, и они где-нибудь в другом месте? Я даже не знал, обрадоваться этому или огорчиться. От размышлений меня отвлёк дед, Борис вернее.

 Я так и буду в своем рассказе его называть, ну не получается у меня этого конопатого пацана небольшого росточка, худосочного, со смешным ёжиком стриженых волос, называть дедом, как хотите, не получается, да и всё! Борька толкнул меня под локоть, указывая куда-то:
- Зырь сюда,- его глаза возбужденно горели,- фрицы  валяются… Двое… Айда, автоматы заберём…
- Ты чё?- я покрутил пальцем у виска.- А вдруг они раненые? Мы подойдём, а они нас и встретят… Одной очередью на двоих!
- Сдрейфил, так и скажи!- он презрительно скривил губы.- А я пошёл!
      Он шустро выбрался из воронки и так быстро побежал в том направлении, что я зажмурился от охватившего меня страха: вот сейчас ещё шаг и очередь! Вот… сейчас… Но ничего подобного не произошло, а Борька бежал, только пятки сверкали! Не мог же я оставаться тут далее!! И я, естественно, ломанулся за ним. Вдруг он остановился, как вкопанный, что дало мне возможность догнать его.

- Ты чего?- подлетел я.
Борька стоял, немного побледневший. От давешней его храбрости не осталось и следа. Прямо перед нами лежали два фрица в мундирах мышиного цвета. Оба они были мертвы, просто мертвее не бывает. Одному пуля попала прямо в глаз, и он смотрел на нас застывшим взглядом единственного уцелевшего. Он у него был красивого серо-голубого цвета. А второму пуля попала аккурат в лоб. Крови из ранки почти не было, а вот что-то белое, как  упитанный  такой червячок, будто выползло из этой небольшой дырочки во лбу. Мы оба стояли, не в силах пошевелиться. Нас не замутило, отнюдь. За это короткое время мы успели уже насмотреться на такое, что я даже описывать это не буду. Но всё же некоторая оторопь брала. Наконец, Борька, по-прежнему не сводя глаз с убитых и даже не нагнувшись, а присев, схватил с земли подвернувшуюся палку и ткнул сначала в одного немца, потом в другого. И только лишь после этого потянулся к автомату. Я, кроме того, что подхватил второй автомат, еще и расстегнул ранец, который был у одного за спиной.

 - Ты чего?- неодобрительно, чуть дрогнувшим голосом спросил Борька.- Мотаем быстрее отсюда… Сейчас зараз явятся за своими мертвяками!
Я не стал спорить, но ранец всё же вытряхнул. На землю посыпалось содержимое. Не долго думая, я схватил галеты в красивой шелестящей обертке и плитку шоколада. Больше ничего путёвого там не оказалось, даже сигарет.
      Мы быстро пошли в ту же сторону, куда ушли уцелевшие наши солдаты. Далеко уйти нам не пришлось. Налетели «Юнкерсы». Борька их уже определял по звуку. Я ещё пока не мог так сразу, на слух, отличить один немецкий самолёт от другого. Это умение пришло быстро, через пару-тройку бомбёжек, под которые мы попадали впоследствии. Мы драпанули, конечно, но ведь от самолётов не убежишь. Хорошо, что местность здесь была изрезана оврагами, балками, как их здесь называют. И мы, как угорелые, понеслись в ближайшую, чтобы укрыться от авианалёта. Бомбы уже начали рваться. Моментально от страшного грохота заложило уши, а ещё этот нестерпимый противный вой пикирующих самолётов!! Вот ведь как правильно написали в песне: кто хоть однажды видел это, тот не забудет никогда!..

Могу добавить от себя: и слышал это… И чувствовал запах… О, этот страшный, ни с чем не сравнимый запах… Запах горящей нефти, резины, ещё чего-то, дерева, горящей человеческой плоти… Запах пороховой гари и дыма, запах войны… Господи, а ведь всего три дня назад я был так далеко от войны! В шестидесятипяти годах от неё! Можно сто раз родиться и умереть… Бомбы рвались совсем рядом… Мы спрятались в балке, в каких-то кустах, но кто мог дать нам гарантию, что сюда не попадёт бомба и наши с Борькой бренные останки не разлетятся вместе с комьями вздыбленной земли во все стороны? Никто.… Знаете, что мне пришло в голову?

«Отче наш…» Не смейтесь, я маленьким был, мне мама всегда перед сном вслух читала эту молитву. И вот теперь эти слова всплыли у меня в памяти: «Отче наш, иже еси на небеси…» Вслух я это не произнёс, а только ближе придвинулся к Борису. Самолёты отбомбились и улетели. В этот раз нам повезло, ни один осколок не просвистел над нашими головами, только земля вздрагивала. Мы вздохнули свободно. Я вспомнил про фрицевские запасы. Даже не помню, когда мы ели-то в последний раз! Протянул Борьке полплитки шоколада, галеты же засунул обратно в карман. Ещё не известно, когда придётся в следующий раз перекусить. Борька буквально за секунду проглотил шоколад.
- Эх, пить охота,- сказал он, вытираясь тыльной стороной ладони.- Сил никаких нет!
Пить действительно очень хотелось.
- Давай листьев пожуем, хоть какая-никакая влага…- я сунул в рот пару сорванных листиков.

- Фу, гадость,- Борька последовал было моему примеру, но через секунду выплюнул кашицу.
- Ну и зря, на какое-то время отобьем охоту пить…- я запихал в рот ещё несколько листочков.
Борька взял автомат, покрутил его оглядывая.
- Поаккуратней…- я отвёл ствол от своего лица,- Дай, покажу…
- А умеешь?- недоверчиво спросил Борис.
- Обижаешь…- я с ловкостью продемонстрировал что надо делать. Не зря же с нами Андрей Юрьевич занимался! Это, конечно, не АКС, но нам про эти немецкие автоматы подробненько очень даже рассказывали.  Неплохая, надо сказать, штука…
      А тем временем день клонился к закату. Мы, передохнув самую малость в спасительной балочке, всё же двинулись дальше. Оставаться здесь не имело смысла. Исходя из того, что произошло менее часа назад, видимо немцы на этом участке прорвали нашу оборону и движутся, вероятно, вместе с танками, к городу, так что мы вполне опять можем оказаться в окружении. Одна только эта мысль сразу заставила нас ускорить шаг. Впереди нас ждала неизвестность, а вот позади нас…

 Следом за нами не  появился ни один наш солдат, и это могло означать лишь одно: между нами вклинились немцы.… Как мы не ускорили своё движение, а всё же шли с оглядкой, прислушиваясь и  поминутно озираясь по сторонам. Автоматы держали наготове: все-таки чего-чего, а уверенности оружие явно прибавляет. Было относительно тихо. Сильно громыхало где-то впереди и слева; слышны были автоматная и пулемётная стрельба, а так же тяжело ухали пушки. Иногда с шелестом пролетали, правда довольно высоко над нами, снаряды и тяжело бухали взрывами где-то позади нас. Вдруг Борис насторожился, приложил палец к губам. Я тоже навострил уши. Отчетливо послышались какие-то голоса и бряцанье оружием. Следом мы услышали смех и звук губной гармошки. Немцы! Мы заметались в поисках какого-никакого убежища. Я заметил недалеко, метрах в ста от нас, большой обломок здоровенной трубы большого диаметра. Уж каким макаром этот обломок сюда попал, понятия не имею,  но я сразу сообразил, что мы там сможем спрятаться. Вряд ли фрицы будут спускаться в балку, а вот  сверху нас не заметят, труба спрячет надёжно от вражеских глаз.

- Давай туда,- сказал я Борису и мы, быстрые, как  тени, скользнули к облюбованному убежищу.
Как оказалось, мы не одни его облюбовали. Но обо всём по-порядку…
… Итак, мы нырнули в трубу и я сразу отчетливо услышал, как клацнул затвор у винтовки. Ещё мгновение и грянет выстрел, я быстро упал и подбил Борьку.
- Свои!- крикнул я падая.- Не стреляйте!
Выстрела не последовало.
- Какие ещё свои!- звонкий девичий голос гулко разнёсся по трубе.
- Да не ори ты, немцы рядом! – я приподнялся, стараясь разглядеть собеседницу.
- Кто такие, назовитесь!- не унималась девушка, правда тон резко сбавила.
- Обалдела что ли!- разозлился я. – Тут понять ни черта не возможно, где наши, где фрицы, а она привязалась, блин, кто да кто! Дед Пихто!

- Ты смотри не стрельни!- подал голос и  Борька.- Фрицы рядом совсем, услышат и всем тогда хана!
      Я думаю, что наши слова убедили девчонку, потому что она примирительно сказала:
- Ну, ладно, чего вы.… Идите сюда, тут раненый…
      Мы встали, и, отряхнувшись, подошли к девушке, силуэт которой теперь отчетливо увидели. Оглядели друг друга не без любопытства. Девчонка была очень тоненькая и маленького росточка, в ладно подогнанной форме: гимнастёрка, юбочка… Правда, всё довольно новое обмундирование было в больших бурых пятнах… Кровь…
- Ты ранена?- спросил я.
- Нет, это не моя…- девушка указала нам на человека, которого мы сначала даже не заметили. Он лежал, заботливо укрытый плащ-палаткой. Лицо его было бледным, глаза закрыты.
- Он ранен?

Девушка кивнула и добавила:
- Да, и без сознания…
- Тише! Шепотом давайте, чего орете-то!- шикнул на нас Борька.- Фрицы рядом!
      Девушка опустилась перед раненым. Я присел рядом.
- Это командир дивизиона прожектористов…- она помолчала, ещё раз взглянула на нас с Борькой,- Капитан Краскин…- продолжала она после непродолжительной паузы.- Утром прибыл к нам проверить, как боевая обстановка, а потом немцы прорвались на нашем участке… Танки, пехота… Мой боевой расчёт погиб, все тринадцать человек… Осталась я и капитан. Был еще, правда, сержант.… Сбежал, сволочь…

- Как сбежал?- не понял я.
- А как сбегают?!- зло сказала девушка.- Ногами…
- А вы?
- Что я? Я же не брошу капитана… Вот передохну малость, и опять потащу… А вы откуда?
- Под бомбёжку вместе вот попали, теперь идём в город, надо чтобы определили куда-то уже…
- Ну да…- девушка устало привалилась к округлому боку трубы…
- Хорошо хоть не выстрелила… Немцы бы могли услышать,- я присел рядом, достал галеты из кармана, распечатал, дал одну девушке, другую Борьке, остальные убрал.
- Так всё равно патронов нет…- она стала хрумкать галетой.
- А чё ж тогда затвором щелкала?- тоже захрумкал Борька.
- Да я с перепуга и забыла, что патроны-то кончились.
- А ещё какое-то есть оружие?- спросил я.

- Вот только…- она указала взглядом. Возле раненого капитана я увидел пару гранат.- Автомат вон, но только толка от него тоже нет, патроны кончились…
- Ясно… Тебя как зовут?
- Вера… Вера Стрельникова. Я… Я с пятой батареи второго дивизиона, зенитчики мы.… Если что…- она запнулась,- скажите, ладно?
- Что значит, если что? Вместе будем выбираться…
Раненый застонал. Мы склонились над ним.
- Куда он ранен?
- В грудь и в живот…- голос ее дрогнул.
- Ясно, не весело…
- Товарищ капитан,- позвала его Вера, открыла фляжку.
- Ты что!- остановил я ее,- Ему же нельзя пить давать, ранение в живот!
- Да я только губы смочу… Товарищ капитан, миленький,  Валентин Степанович, потерпите, голубчик…

      Капитан глаза не открывал, а только глухо стонал.
На вид Вере было  лет семнадцать, не больше. Симпатичная, сероглазая. Лицо её сейчас было немного испуганным, но испуг этот был вызван тревогой за судьбу командира.
- Как вы здесь-то оказались?- спросил я Веру. Она посмотрела на меня своими серыми глазами. Не сразу ответила, а когда стала говорить, голос её немного задрожал, было видно, что с трудом сдерживает слёзы.
- Тревогу объявили на рассвете. А отбоя так и не было.

Сначала на севере сильно бомбили. Пыль, дым заволокли «Тракторный» и «Баррикады». Латошинки от нас не видно. Но тоже бомбили, наверное. У нас сначала затишье было.… На посту я с Олей была, Макаровой. Слышим гул, отличный от того, что доносится с севера. Идут! «Воздух! Курс 90, массовый шум самолётов!-  кричу. Ольга толкнула меня в бок.- Ты что!? Это же курсом 180!» Их уже видно стало. И курсом 90, и курсом 180, и 45 и 125…. Со всех сторон… «Хейнкели»…- Вера вздохнула.- Эти выше всех. «Дорнье». Тоже высоко. За ними - ниже- ещё, ещё, ещё! «Юнкерсы-88», «Юнкерсы-87». 16 часов 18 минут было, я запомнила… Небо такое прозрачное было, пронизано солнцем. И по нему плывут, плывут, плывут самолёты…- она всё же не выдержала, слезинки скатились по бледным щекам.- 23-го августа…
Она опустила голову, смахнула набежавшие слёзы.
- Шли уверенно, спокойно.… У меня было такое ощущение, что они летят просто посмотреть на город, на Волгу. В голове никак не укладывалось, что это бомбовозы! Они будут бомбить.… Никак не верилось.… Знаете, мальчики, и тут же сердце сжимается от ужаса: будут. Будут бомбить.… Уже бомбят. Первый эшелон самолётов уже над нами, и на КП, на вышку полетели осколки, камни, комья земли от близких разрывов. Мне по каске брякнулось что-то здоровое, еле устояла на ногах. Стреляют все батареи. А воздушное нашествие продолжалось. Отбомбившие самолёты разворачиваются и уходят, освобождая место следующим. Первые группы прорвались сквозь завесу нашего зенитного огня, пошли уже над городом.

 Вот бомбы рвутся уже в центре города, на берегу Волги. Первые попали в хорошо знакомые мне и видимые с Дар-горы здания: Дом пионеров и роддом на Пушкинской.… В нём мама моя родила сестрёнку Леночку 3 сентября  38-го года…- Вера замолчала.                         
        Мы тоже с Борисом молчали.
Крыша роддома рухнула, из окон вырываются языки пламени…- у меня перед глазами так и встала эта страшная картина.
- Вы знаете,- после короткого молчания продолжила Вера,- сыплются, сыплются бомбы. Они - как штрихи на рисунке. Знаете, так дети дождь рисуют. Длинная чёрточка. Короткая. Снова длинная. И так по всему небу над городом. Длинная чёрточка - фугасная бомба. Короткие - летят зажигалки. На Волге, она проглядывалась сквозь завесу взрывов, закрыв полнеба, поднялся гигантский фонтан огня. Пламя рванулось ввысь, закручиваясь клубами, выпуская чёрный дым. Пламя разлетелось в стороны. Пламя упало на реку. Пламя стало лизать воду,  и широкая лента огня потекла по Волге. Я обомлела- горит Волга! Всё горит - земля, небо, вода.… Горит город. Его заволакивает дым. Пламя вздымается из дымной многометровой полосы и поднимает её ещё выше. Вот в пригороде, за штабом полка, фугаска попала в небольшой дом. Он медленно, целиком, с окнами, крышей, печной трубой поднимается в воздух. Замер на мгновение и беззвучно, отдельный звук в этом кошмаре не различим, разваливается на куски, брёвна… Всё моментально, враз, вспыхивает и горящим падает на землю… Всё это нереально, неправдоподобно!

 Как во сне.… В кошмарном сне… Сознание отказывается верить тому, что видят глаза и слышат уши! Кажется, что всё это сейчас кончится. Снова будет тихо, снова будет голубое небо! Сейчас… Сейчас всё это пройдёт…Но бомбёжка продолжалась до самой темноты. Немало было сбито самолётов. Но они летели и летели, непрерывной чередой!- Вера уже не смахивала бегущие слёзы.- Подул ветер с Волги и понёс на нас тяжелый запах. Это был не запах, нет… Это – смрад: смесь духа горящего жилья, домашней утвари, резины, бумаги, хлеба, мяса, кожи… Человеческого мяса! Человеческой кожи!..
Она замолчала.
- А потом?- робко нарушил тишину Борька.

- Потом?- Вера шмыгнула носом, вытерла ладошками мокрые от слёз щёки,- Танки.… На позиции батареи ворвались танки… Мы открыли по танкам огонь прямой наводкой. Первыми же выстрелами подожгли пять машин, остальные было повернули назад. Но потом к нашим позициям прорвались автоматчики. И снова пошли танки… Вы не думайте, мы не пропустили этих гадов!- воскликнула она, увидев, что мы с Борькой переглянулись.- Снаряды все кончились, орудия повреждены…и… погибли … девчата погибли… Мы вот вдвоём остались, к своим пробираемся, в расположение полка, а фрицы…фрицы всё же тут не прошли! У-У!- она погрозила невидимому врагу кулаком.- Будьте вы прокляты, выродки! И те, кто вас породил!!
Борька почесал в затылке, потом спросил:
- Как всё-таки получается, что зенитки могут стрелять и по танкам с пехотой?
Вера объяснила, что расчёт зенитки за считанные секунды может перенести огонь в любом направлении, вкруговую. Высокая скорострельность орудия среднего калибра (15-20 выстрелов в минуту), способность его вести с очень высоким темпом, точный сопроводительный огонь по малоподвижным целям, таким, как танки, и огромная начальная скорость снаряда - по огневой мощи приравнивается обычно к 4-6 полевым орудиям того же калибра. Ну и опыт орудийных расчётов, командиров огневых взводов, батарей. Наши этим опытом уже обладали. Приобрели во время налётов.

- Сделаем так.… Надо разведать, свободен ли путь. Ты оставайся здесь с раненым, а мы пойдем посмотрим, что там снаружи. А как стемнеет, двинемся…
- Пить хочется, мочи нет!- сказал Борис.- Ты не знаешь, здесь где-нибудь вода есть?
- Левее балки железнодорожные пути, там была цистерна вкопанная, с водой, если не разбомбили, значит, там должна быть вода.… А сейчас вот, возьмите,- она протянула нам фляжку.
- А ещё есть?
Она отрицательно покачала головой.
- Значит, обойдемся,- сказал я.- Послушай, Вера, объясни, куда нам идти, мы не очень хорошо знаем местность…

      Вера вытащила из нагрудного кармана лист бумаги. Это была какая-то записка, но другая сторона листка была чистой, нашёлся у неё и огрызок карандаша. Она быстро набросала нам схему.
- Ясно?- она оторвалась от своего чертежа.
- Ясно…- ответил я,- Вот тебе автомат на всякий случай, а мы пошли…
- Не дрейфь,- добавил я, глядя на её осунувшееся бледное личико.- Всё будет хорошо!
Хотя эта маленькая девушка-боец вряд ли нуждалась в каких-то утешительных словах. Она не первый день была на войне. И только что из боя. Я сказал это не для неё, а для себя. Чтобы не трусить.



ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ....

Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #6 : 11-11-2011, 17:57:34 »
Передышка будет краткой,
Но успеем покурить,
Перекрестимся украдкой,
Снова будем фрицев бить,
Мины будут выть протяжно,
Застрекочет пулемет,
В общем-то, теперь не важно,
 Пуля где тебя найдет.
А пожить-то как охота,
        Сердце ёкает подчас,
Да, родимая пехота,
Эх, и вдарят нам сейчас!
Зубы сводит от досады,
И вспотели руки сразу,
Выползают.… Ну и гады!
        Во придумали заразу!
Молча мы переглянулись,
Толковать о чем теперь?
Напоследок затянулись…
Ну, махина, ну и зверь!
Если честно, как-то брюхо
        Резко спазмами скрутило,
И во рту вдруг стало сухо,
Правда, вскоре отпустило…
А танки медленно и важно,
Как на параде держат строй,
И суждено видать, отважно,
Принять нам, Ваня,
Смертный бой!
Не робей, второй мой номер,
Повезет, быть может, нам,
Но, покуда я не помер,
Фрицам я еще задам!
Бронебойное ружье-то
Крепко я в руках держу,
Да, родимая пехота,
Я ещё им покажу!
Правильно ты мыслишь, Ваня,
Ты гранатки припаси,
А то не встретит нас маманя…
Тьфу, ты, Боже упаси!
Ах, ты мелкий потрох сучий,
Огрызаешься-то как!
В башню, гад тебе ползучий,
И разэдак и разтак!
Ну, еще патрон, Ванюша,
Угостим сейчас врага,
На, вражина, кушай, кушай!
Еще хочешь пирога?
В реве боя все смешалось,
Среди дыма и огня,
В том бою опять решалось:
Я его, иль он - меня!
Фашист меток был, не скрою,
Здесь расчеты все просты…
Земля смешалась с нашей кровью,
Только вздрогнули кусты…
Мы проститься не успели
И даже что-то прохрипеть,
Но наш патрон достал до цели,
Танку суждено сгореть!
Жаль, увидеть не придется
Чудную картину ту,
Враг проклятый не прорвется,
Не возьмет он высоту!
Пусть хоть треснет он от злости,
Нас ему не одолеть,
Ну а наши, Ваня, кости,
Будут здесь, в окопе тлеть…
Выпала судьба такая:
Сгинуть у высотки той,
Вспомни нас, страна родная,
За наш выпей упокой…



Глава VII. Встреча.


Уже темнеет. Двигаемся медленно, вышли на проселочную дорогу. Позади остались посадки невысокого кустарника желтой акации. Вдруг впереди различаю группу людей. Вооружённые. Борис тоже их видит. Остановились. А если опять немцы? Сердце гулко ухает в груди. Автомат наготове. Подошли ближе.
- Слава богу, не фрицы!- вырвалось у Бориса.

У-ф-ф, отлегло. Это наши, красноармейцы. Четверо. И самое главное - у них машина! Они тоже настороженно оглядели нас.
- Кто такие?- спросил строго высокий угрюмый мужчина со «шпалами» в петлицах.- И где фрицы, которые, как вы выразились, слава богу, не мы?
      Мы стали рассказывать, перебивая друг друга. Нас внимательно выслушали, кое-какие детали рассказа даже заставили повторить дважды, это касательно того, где мы видели немцев, а также о раненом капитане.
- Вот что, хлопчики,- после некоторого раздумья сказал, наконец, офицер.- Вы я вижу молодцы! Комсомольцы, небось?
- Собираемся вступить…- быстро сказал я.

- Отлично.… Вот вам на помощь двоих моих ребят. Иващенко, Корытко!- окликнул он кого-то из своей небольшой группы.- Укажите им дорогу, выручать надо капитана.… Значит, немцы за переездом?- ещё раз переспросил он, обращаясь ко мне.
Я кивнул, потом мне в голову пришла хорошая идея:
- Разрешите разведку?- при этих словах Борька аж подпрыгнул.
- Ага! Значит, ты в разведку, а я как та тётя Мотя!?- обиженно воскликнул он.
- Отставить! Какая такая тётя Мотя?- строго прикрикнул офицер.
      Мы опустили головы. Действительно, как детский сад, ей богу!
- Товарищ…- я замялся, боясь ошибиться в звании (и ошибся бы, перепутав майора с подполковником, как позже выяснилось), но нашелся:- Товарищ командир, мы в штатском, даже если нарвёмся на фрицев, проще будет…- я чуть не сказал  «отмазаться», но вовремя  спохватился,- проще будет ввести в заблуждение,  подумают местные…

Подполковник внимательно на меня посмотрел. После недолгого раздумья сказал намного мягче:
- М-да.… А ведь верно ты говоришь, хлопчик.… Давай-ка уж, прогуляйся до разъезда, а вы…- он повернулся к Борьке,- идите на помощь капитану.… Это, брат, сейчас поважнее разведки-то,- он хлопнул Борьку по плечу,- это тебе не тётя Мотя!
Борька спорить не стал, но всё же насупился.
- Да осторожно, ребятки!- напутствовал он нас, когда мы двинулись каждый в свою сторону.- А ты,- окликнул он меня,- давай вон по той ложбинке, да смотри, только взглянуть и обратно. Понял?
- Так точно!- бодро ответил я. Подполковник одобрительно хмыкнул.

      И вот я уже иду к той самой ложбинке. Иду налегке. Автомат приказали оставить. Это меня огорчило, конечно, но всё правильно: посмотреть и вернуться, шума не поднимать. Короче, лишняя тяжесть. В тени кустарника я чувствовал себя в достаточной безопасности. Но вот спасительные заросли и кончились. Горит какое-то здание. От него на разъезде отсветы пламени. Место открытое. Я, недолго думая, ложусь и двигаюсь вперёд по-пластунски. Ах, Андрей Юрьевич, Андрей Юрьевич, вот довелось бы ещё раз встретиться с вами, уж я бы рассказал, как эта ваша наука, которую вы так основательно вдолбили в наши головы, меня выручала и спасала от реальной гибели! Ползу, значит, по какой-то канаве, темно уже, хорошо ещё отсветы пожаров освещают путь, и в то же время плохо, меня-то они тоже освещают. Впереди железнодорожная насыпь, слева - в нескольких десятках метров догорающий дом. Внимательно оглядываюсь. Никаких немцев. Ну и отлично!

Решаю возвращаться. Осторожно поднимаюсь, глаза и уши навострил. Вижу в отблесках пламени автомобиль. Наш, ЗИС-5, кажется так он назывался. В его кузов какие-то люди загоняют других людей. Прикладами автоматов! Так, стоп, нет, у автоматов нет прикладов! Очередь! Тьфу, ты, пропасть! Да это немцы! Падаю и быстро назад!  В этот момент послышался и тяжелый гул моторов. События недавнего прошлого сразу заставили сердце сжаться. Танки! Первое желание - скорей удрать отсюда! Но что я скажу? Слышал звон, да не знаю, где он? А может это и не танки вовсе? А может наши? Нужно убедиться. Гул из-за насыпи. Ползу по бурьяну. Карабкаюсь по песчаной насыпи к рельсам. В этот момент вспыхнула осветительная ракета. Я знаю, что наши называли их «лампами». Всё вокруг залил её фосфоресцирующий свет. Окружающее пространство сразу приобрело нереальные, призрачные очертания. Вот зараза! Я как на ладони! Залёг. С другой стороны, пока она горит, можно всё более-менее рассмотреть. Мне нужно увидеть, что там, за насыпью. Приподнимаюсь. Да, там танки. Пытаюсь сосчитать, но потом сбиваюсь.

Много. Слышу автоматную очередь. По рельсам зазвякали пули. Это от разъезда. Значит, заметили. Надо смываться. Скатился с насыпи, бегу и с маху попадаю в какую-то яму. О, эти чёртовы ямы! Глубокая. На воронку не похожа. Стены крутые. Окоп? Да, нет, большая. Да чёрт его знает. Совсем рядом топот, немецкие выкрики: « Вайтер, вайтер! Шнеллер!» « Дальше, дальше! Быстро!»- сразу вспомнил уроки немецкого и нашу фрау Цыц (так мы звали нашу учительницу немецкого языка). Но у меня с немецким очень непростые отношения. На уровне «два с плюсом», ну или «три с минусом», что обычно фрау Цыц мне и ставила. А топот совсем рядом. Стреляют на ходу. Я замер и прижался к стенке своего ненадёжного убежища. Даже дыхание затаил. Сердце, блин, так бухает в груди, что ощущение, будто этот стук сейчас будет услышан бегущими немцами! Пробежали. Под рукой нащупал что-то. Мягкое. Не то пальто, не то ещё что-то. Вспыхнувшая очередная «лампа» дала возможность рассмотреть: немецкий китель. А рядом - планшетка или небольшая сумка. Свет осветительной ракеты потух, я - хвать планшетку и одним махом вылетел наверх. Бегу со всех ног, уже не разбирая дороги. Только быстрее, быстрее к своим.

Опять повесили «лампу». Я - носом в землю. Пополз, наткнулся на согнутую, покорёженную вывеску, при мертвенно-бледном свете фрицевского «осветителя» прочёл: станция Садовая. Ползу дальше. Ползу долго. Наконец-то, вот она, чернеющая впереди «эмка». Моему возвращению все обрадовались, особенно Борька, который вместе с остальными, а главное, с Верой и капитаном, уже был здесь. Подполковник внимательно выслушал мой доклад.
- Молодчина, парень,- он хлопнул меня по плечу,- а вот за это…- он потряс добытой планшеткой,- Ну, короче, отдельный будет разговор…- он крепко пожал мне руку.
Ну, я, естественно, довольно заулыбался, и конечно, не сумел скрыть своей радости. В «Эмку» должна была сесть Вера по распоряжению подполковника Рутковского (а что это был именно он, мне потом оживлённо рассказал Борька, и о том, как Вера бросилась к своему командиру на шею, с воплем: «Алексей Матвеевич, родненький!»- и заревела. Рассказал и о том, как капитана Краскина бережно положили в машину, а потом, услышав отдалённую автоматную стрельбу, Рутковский приказал приготовиться к бою, и даже ему, Борьке, вернул трофейный автомат, вздохнув, правда при этом, и сказав: «Эх, пацан…»). Вера сказала:
- Я без вас, Алексей Матвеевич, никуда не поеду!

На что Рутковский отреагировал сурово и без скидок на пол и возраст:
-Отставить, боец Стрельникова, разговоры! Марш в машину! Наряд вне очереди за пререкания с командиром! А ну, живо выполнять приказ!
Вера быстро юркнула в машину.
- А вы, товарищ подполковник?- спросил пожилой боец, севший за руль.
- Вперёд, Семёнов!- махнул рукой Рутковский.
      Машина уехала. А я, Борька, подполковник и ещё двое солдат, соблюдая большую осторожность двинулись за ней пешим ходом. На удивление, расположение полка, откуда, оказывается, был Рутковский и его бойцы, оказалось совсем рядом.
« Однако, как же близко немцы!»- промелькнуло у меня в голове.
А Борис всё рассказывал мне вполголоса то, что успел узнать и услышать, пока меня не было. Оказывается, днем немецкие танки и автоматчики атаковали одну из батарей полка. Тяжело был ранен командир батареи. Командование взял на  себя комиссар.

Зенитчики открыли по танкам огонь прямой наводкой. Как раз про этот бой нам немного рассказала Вера Стрельникова.
      Мы шли и негромко переговаривались и совсем не знали, что шагали рядом с самим командиром 748-го зенитно-артиллерийского полка! Да и скажи нам в тот момент об этом, мы бы и не поверили! Откуда нам было знать, что комполка днём, как правило, руководит дивизионами с КП, с вышки, а ночью… Ночью ездит по подразделениям вверенного ему полка на своей черной «Эмке» и часто с группой разведчиков выясняет местонахождение противника! Что представляла собой батарея зенитно-артиллерийского полка?

Четыре тяжеленных орудия-85-миллиметровые пушки на четырех колесах каждая, два пулемёта и приборы: дальномер (четырехметровая труба) и ПУАЗО-3- прибор управления артиллерийским зенитным огнём, сообщавшийся с основным орудием синхронной передачей и помогающий ему бить точно по цели. А ещё землянки - сплошные нары. И очень много девушек, совсем молодых, 17-18 лет. Девушки были связистами, прибористами, дальномерщиками. У орудий, в основном, стояли мужчины. Правда, я знаю, были и зенитные батареи полностью из девчат. Очень много наших девчонок - камышанок было в 1077 зенитно-артиллерийском полку. Но мы попали в расположение 748-го, в район Дар-горы. Этот район совсем недавно представлял собой тихую окраину города. Маленькие домики с полисадничками, огороды, сады.… За ними сразу - пустынная серая холмистая местность, прорезанная оврагами, поросшая мелким кустарником. Сейчас же это линия обороны полка.




ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...


Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #7 : 11-11-2011, 18:00:09 »
Последнее время часто вижу во сне
Тех девчонок, в форме не по росту,
Им бы, милым, радоваться солнцу и весне
Да они и радовались, по-девичьи просто.
Голосам суровость старались придать,
Но куда ее спрячешь, эту юность кипучую,
А то, что они могут в бою свои жизни отдать,
Вызывало к фашистам ненависть жгучую.
Жестокая штука- наука войны,
Она не щадит солдата,
А я до сих пор вижу страшные сны,
Как гибли наши девчата…
- Товарищ командир!- голос дрожит и на глазах слезинки,
- Сорок третьего размера нам выдали ботинки!
Разрешите в туфельках бить врага проклятого,
Ведь ноги-то у нас размера тридцать пятого!
Застревает в горле пересохшем ком,
Но он всё же справился с собой:
- Бойцы, враг ворвался в наш дом,
Разрешаю в туфлях идти в бой!
-Ура-А-А!- и солдаты-девчонки
Не по уставу радостно скачут,
А белые наши березки плачут, родимые, плачут…
Я часто бессонницей маюсь,
 вижу наших девчат средь берез,
А как усну, вновь и вновь просыпаюсь с лицом,
 мокрым от слез…
В памяти моей годами неубитой,
Встают, как живые: Катя, Тоня, Любаша, Вера…
Черные туфли на земле кровавой, изрытой,
Туфли тридцать пятого размера…



ГЛАВА VIII.  У зенитчиков.

Я, конечно, нагло соврал, что мне уже семнадцать (хотел сказать сразу восемнадцать, но побоялся, что не поверят). Сказал, что хочу на передовую, не зря ведь я записался в добровольцы! На что мне Рутковский просто сказал:
- А здесь, по-твоему, разве не передовая?- и засмеялся.- Немцев без бинокля видно!- Потом добавил:- 17 говоришь лет-то? Ты ври, да не завирайся, хорошо, если 16 исполнилось…
- Исполнилось…- буркнул я.
- Не волнуйся, вот подожди чуток, врежем немцам, остановить надо гадов, лично займусь тобой, и на довольствие поставим, а может и как боевую единицу оформим!

А насчет Борьки он был непреклонен:
- Пацан ещё, и речи быть не может! Какой боец Красной Армии!? Молодец он, конечно, но…
Но… Правда, не прогонял, и мы очень быстро нашли себе применение. Обосновались мы у связистов. Девчонки-связистки к нам очень привязались. Мы помогали им во всём и выполняли разные поручения. А поручения эти были, надо сказать, те ещё! Обстановка менялась с каждым часом. Всё реже были передышки. И в эти минуты короткого отдыха у всех была одна забота - поспать, отдохнуть хоть немного, хоть самую малость, расслабиться перед очередным налётом или вражеской атакой. Днём отбоя тревоги практически нет, небольшие перерывы для еды и короткого отдыха бывают, если позволяют немцы. Девчата все дежурят, кто - на вышке, кто- в боевом охранении. Спать им приходится урывками, совсем понемногу.

Мы помогаем во всем, к чему имеем допуск, и чем только можем. Досадно конечно, что не можем быть полноправными бойцами, но то, что принимают нашу помощь, а часто и сами за ней обращаются, не может не радовать! Кстати, опять про сон. Я теперь понимаю выражение «пушкой не разбудишь». Когда падали от усталости и мгновенно засыпали, бомбежка, взрывы, гул самолётов, стрельба орудий не мешали спать. Обычные слова: «Вставай!», «Хватит спать!»- хоть ори, разбудить не могли. Но стоило сказать или даже прошептать: « На пост!» или
« На боевое дежурство!», мгновенно просыпались и бегом по своим местам…
Часто доводилось и с донесениями бегать, ведь связь очень быстро выходила из строя. Бомбили и обстреливали нас нещадно. Например, однажды прекратилась связь с дивизионом. А без связи – это же как без рук! Связь – это всё! На поиски повреждения быстро отправился рядовой Груцкий. Вскоре телефон заработал, а боец не вернулся. Уже позже его нашли мертвым. А в руке были зажаты оба провода. Боец последним усилием воли сумел восстановить связь. Бывало и так, что связь только восстановят, а вскоре она опять пропадает. Очередной налёт или обстрел сделали своё чёрное дело. Вот тогда и посылали кого-нибудь с донесением. И очень часто нас, потому что не было возможности посылать бойцов во время боя, каждый был на счету.

 К позициям полка в любой момент могли подойти немцы. Наша наземная разведка каждую ночь проводила далеко впереди боевых порядков полка.
      Вот и сегодня они вернулись на рассвете. Сейчас они перекусят, немного отдохнут и снова по своим постам. Мы с Борькой с завистью смотрим им вслед…
Поручили нам и другое, не менее важное дело. На нашем участке появились снайперы. Житья от них не стало! Бои - боями, и война - войной, но кормить людей нужно было! Мы с Борькой часто носили бойцам еду. Привязывали по три больших термоса: два - по бокам, один - на спину и вперёд! Тяжело, конечно, но тащить надо: люди под непрерывным огнём, по нескольку суток без еды. Фишка в том, что мы небольшого роста, особенно Борька, и когда мы шли по ходу сообщения, по окопам, пригибаясь совсем немного, нас не было видно. А более высоким солдатам приходилось очень низко нагибаться, а это мешали сделать привязанные термоса. Никогда не забыть мне, как добрели лица солдат, когда я, навьюченный термосами, добирался к ним!

- Ребята, каша, каша пришла!- обрадовано кричал первый, кто меня замечал. И бросался ко мне навстречу, помогать отстегивать тяжелые баклажки… Если позволяла обстановка, бойцы тут же принимались за еду, нахваливая дымящуюся немудреную пищу, будто это были самые изысканные деликатесы. А я, глядя на них, вспоминал своего деда, того, из моего недавнего прошлого, где ему уже восемьдесят. Сколько же раз рассказывал он мне про эти свои «кашевые рейды», а я пропускал эти рассказы мимо ушей, слушая плеер, и кивая деду, будто бы внимательно его слушаю. Мне теперь было стыдно до того, что комок становился в горле. Я уже почти не вспоминал о своём времени. Оно мне уже казалось совершенно нереальным. Иногда я ловил себя на мысли, что на самом деле я всегда жил здесь, на войне, а всё, что было раньше - фантастический сон. И ещё я часто думал о маме. Как там она без меня? Мама, как же я был иногда невнимателен к тебе!! Как же мне хотелось уткнуться в её тёплые ладони!

      … Шли дни. И с каждым днём положение обороняющихся, то есть наше, осложнялось. Один только я знал, как долго это будет продолжаться, и какие события будут сменять друг друга. Что к 10 сентября 48-й танковый корпус 4-й танковой армии Гота, потеснив войска 64-й армии, займут южнее города Ельшанку и Купоросное и выйдут на берег Волги. К исходу 12 сентября линия фронта будет уже от двух до десяти километров от города. А с 11 по 15 сентября 4-я танковая армия после тяжелых боёв овладеет большей частью районов Сталинграда, расположенных к югу от реки Царица. А 14 сентября 6-я армия Паулюса захватит Мамаев курган- господствующую над всем городом высоту, и 15 сентября обе немецкие армии- 4-я танковая и 6-я, соединятся у реки Царица. 16 сентября город в основном будет в руках немцев, кроме промышленных объектов, расположенных на севере до района Рынка. А с 27 сентября начнутся бои за заводские посёлки «Красный Октябрь» и « Баррикады», а с 4 октября бои развернутся непосредственно в цехах этих заводов! Знал, но, разумеется, благоразумно помалкивал, ведь в итоге всё равно будет победа! Вот об этом я говорил всегда и много, но такая уверенность была у всех, вернее почти у всех. У связистов было хорошо, но мы с Борькой по-прежнему мечтали попасть к разведчикам. И попали. Началось с того, что мы с ним (самовольно конечно) стали совершать вылазки. Мы вполне могли себе это позволить, ведь мы не были красноармейцами и никто не мог нас обвинить в дезертирстве или самовольстве. Что мы делали в своих вылазках? Сначала мы  лазали по разбитым домам, развалинам.

Мы находили много ценного. Ценного в том смысле, что нужного бойцам. Ну, например, очень туго было с куревом, а мы иногда приносили настоящие папиросы и сигареты, которые каким-то чудом уцелели и попадались в развалинах. Находили хорошо сохранившиеся простыни, одеяла и тому подобное, это могло пригодиться и бойцам и раненым. Или попадалось что-то уцелевшее из добротной посуды. Мы всё найденное тащили на батарею и сдавали прижимистому старшине  Коноваленко. Он неизменно выговаривал нам за наши вылазки, но с удовольствием поцокав языком, оценивал наши находки, которым всегда находилось быстрое и достойное применение…

      Случилось так, что зенитчики оказались без продуктов. Сначала говорили, что сгорели от бомбёжки крупные армейские склады. Потом - якобы тыл округа в спешном порядке эвакуировался, и забыл или не успел передать в тыл фронта, сменившего округ, аттестаты на пищевое довольствие частей ПВО. Кроме того, в городе бомбёжками были разбиты хлебозаводы. Командование организовало выпечку хлеба у местного населения, дома и печи которых еще сохранились в пригороде и близлежащих посёлках. Вот нас и загрузили этой работой: носить хлеб. Мы с Борькой, кроме этого, много находили укупоренных банок в уцелевших погребах разрушенных домов. (Август - самое урожайное время и до превращения города в руины 23 августа, многие женщины, конечно, успели наготовить запасов на зиму). Повезло однажды даже раздобыть несколько ящиков консервов, « бычки в томатном соусе», за что нас похвалил даже сам подполковник Рутковский, а уж старшина Коноваленко, тот, вообще, расцеловал прямо в чумазые физиономии.

      Да, прав, конечно, Рутковский. Здесь у нас и есть передовая. КП полка пока, правда, в тылу. Тыл- это для немецких танков и пехоты конечно. А для авиации нет таких понятий. Бомбят без разбору. Налёт за налётом. Я уже различаю по гулу моторов, кто есть кто. Вот Ю-87, при подлёте к объекту бомбёжки они один за другим падают на крыло, и вниз, с сумасшедшим воем. На них устанавливались сирены, отсюда и этот истошный звук. Вот про них-то и говорили «музыканты». А ещё – «лаптёжники», потому что у них шасси неубирающиеся с обтекателями очень напоминали ноги в лаптях.
      «Юнкерсы» пикируют почти до земли, швыряют бомбы и поливают из пулемётов. Иногда, особенно в последнее время, вместе с бомбами вниз летят куски рельсов, пустые бензиновые бочки, всякие железяки. Это добавляет воя и свиста. Очень неприятно… Буквально леденит душу, особенно в первый раз. Желание одно - зарыться глубже и не слышать, не слышать! Опять душераздирающий вой, опять взрывы!! Ушли.… Но не все. Один «музыкант» доигрался. Взорвался за железной дорогой у станции Садовой. Так тебе и надо, урод!

      Из большинства дивизионов на КП снова поступают доклады и донесения о том, что немецкие танки и пехота атакуют батареи. Наземных войск мало. Зенитчики по-прежнему ведут огонь из орудий по танкам и самолётам, из винтовок и автоматов по пехоте. Комполка на вышке. Вышка- это сооружение над командным пунктом полка, который расположен в блиндаже под несколькими накатами толстых брёвен. Крыши нет, только маскировочная сетка на всякий случай. Невысокий барьер, но не для укрытия. Возле него  телефоны, бинокли и прочие оптические приборы для наблюдения за воздухом. Мне два раза пришлось туда сбегать. Оттуда видно всё. Труднее всего шестой батарее. Там сплошной дым. Батарею постоянно бомбят «Юнкерсы», обстреливает артиллерия. И всё-таки они живут, сражаются. Связь с ними прервалась. Я прошу разрешения попытаться восстановить, комполка не разрешает, посылает кого-то другого. Обидно конечно, но обижаться времени нет, да и приказы командира не обсуждаются, это ещё Андрей Юрьевич нам твёрдо втолковал. Бои с танками и пехотой идут и справа от нас – в долине реки Царицы. Там немцы рвутся к центру города.

      К нам, на Дар-гору, к КП вышла группа бойцов и командиров- остатки шестой батареи. Многие из них ранены. Все усталые. На вопросы отвечают неохотно. Оказывается, на батарее осталось одно исправное орудие, но кончились совсем снаряды. Большие потери среди личного состава. Посланный на восстановление связи боец нашёл обрыв, и комполка дал приказ оставшимся в живых отойти. Вот это герои! Сражались до последнего снаряда! И если бы не приказ - не ушли бы. Подполковник знал это, поэтому и отдал приказ отойти…

      На Дар-горе всё чаще и чаще рвутся снаряды. С визгом резаного поросёнка прилетают крупнокалиберные мины. О бомбах вообще молчу. В полку большие потери. Однажды позади нас что-то с чудовищным скрежетом зашипело, что мы невольно втянули головы в плечи. Мы оглянулись и были потрясены величественным и грозным зрелищем. В небо уносились с шипением и скрежетом огненные хвосты. Это были залпы ставшей уже знаменитой «Катюши».
- « Катька!» « Катюша!» Давай, родная! Жги гадов, милая!- понеслись отовсюду восторженные крики…
      … А в другой раз что-то два раза противно скрипнуло, прогрохотало, утробно проскрежетало, будто два огромных листа железа потёрлись друг о друга, а в наших боевых порядках  стали рваться мины страшной разрушительной силы. Это был немецкий шестиствольный миномёт, или « Ванюша», как назвали его позже. Наверное, немцы его создали в противовес нашей «Катюше»…

      Мы с Борькой часто теряем друг друга из вида. То меня куда-нибудь унесёт, то его. И когда вновь встречаемся, радости нет предела: живы!
      Но положение нашего полка и пехотных подразделений, что сражаются с нами бок о бок, с каждым часом сложней. Постоянный артиллерийский и миномётный огонь, бомбёжки… Потери всё тяжелее. Командиры и политработники обязательно рассказывают о том, как сражаются бойцы на батареях. Нет, никаких собраний не проводится. Для этого нет совершенно никакой возможности. Просто тот же комполка, батарейный комиссар, другие офицеры коротко информирует тех, кто находится на КП или на вышке, и просят рассказать остальным.

      Так мы узнали о том, что молодой коммунист Василий Долганов, командир орудия из десятой батареи, со своим расчётом из оставшегося единственного орудия в подразделении уничтожил немецкий танк, семь автомашин с пехотой. Прямой наводкой уничтожил до роты фашистских автоматчиков.
      Взвод прикрытия двенадцатой батареи под командованием Николая Сенченко уничтожил гранатами и бутылками с зажигательной смесью восемь танков. Сам был ранен, но из окопов не ушел.
      Лейтенант Юрий Беляев, с группой бойцов ночью в разведке наткнулись на немецкие танки. Почему-то без танкистов. Вернулись, доложили. Раздобыли где-то трактор. Беляев ночью зацепил танк и приволок в наше расположение. Теперь из него ведёт огонь по врагу…
      Даша Даниленко. Дашу послали на КП батареи, вынесенный вперёд, за позиции, чтобы она оказала помощь тяжело раненому бойцу. Взяла она винтовку, две гранаты и неглубокой балочкой, где бегом, где по-пластунски пробралась. Рана у бойца оказалась очень тяжелой. Нужен врач, операция. Даша взвалила бойца на себя и под прикрытием сумерек решила вынести раненного. По пути встретились два немца. Даша сумела с раненным залечь за какой-то пригорок и стала отстреливаться. Патроны кончились. Раненый боец умолял бросить его, только оставить гранату - он подорвёт и себя и этих гадов. Мысль Даше понравилась. Зажала гранату с выдернутой чекой, и они с бойцом затихли. Немцы решили, что перестреляли их, и пошли в открытую. А когда подошли ближе, девушка бросила гранату, да так удачно, что обоих наповал. Добралась до батареи, раненого солдата отправили в тыл. Позднее Даше вручили медаль «За отвагу».
      Мы с Борькой завидовали дикой завистью: «Воюют же люди! А мы тут на побегушках!»




ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...



Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #8 : 11-11-2011, 18:03:24 »
                                                                              Детям Сталинграда

.

Я, мама, папа, братишка Паша,
Двухлетняя сестренка Кира и наша баба Маша,
Мне было восемь, а Павлушке – четыре,
Жили все вместе мы в нашей квартире.
Жил попугайчик волнистый Аркаша,
И рыжая кошка по прозвищу Даша.
С утра мама уже на работе,
А папа на фронте, воюет в пехоте,
А баба Маша сидела с Кирой, та приболела,
И за молоком к тете Вале сходить нам велела.
Мамина знакомая, тетя Валя,
В сарае держала козу, ее звали Фаня,
Она молоко давала,
А тетя Валя его продавала…
За руки друг друга взяли мы с Павлушей,
А баба Маша говорила: « Ты сестренку слушай!»
И зашагали мы по улице с братишкой налегке,
Я с бутылкой в авоське, а Павлик – с безухим мишкой в руке.
Он прижимал его к груди и улыбался,
Какой-то гул неясный в это время приближался,
По улице Елецкой шли и песенку мы пели,
Да только до конца допеть ее мы не успели…
И будто само небо почернело,
Все разом засвистело, загремело!
И вздрогнули, посыпались дома,
И встала дыбом и земля сама!
Какими передать словами,
Как закружила смерть над головами,
Как передать, что мы увидели в тот миг,
Как рассказать, какой стоял повсюду крик!
А самолеты ужасающе гудели,
И бомбы с воем нам на головы летели,
Горело все и рушилось вокруг,
А мы не размыкали своих рук,
Бежали по каким-то закоулкам средь огня и пыли,
Назад, домой, туда, где вместе жили.
Да только дома нет уже, лишь страшная воронка,
И жутко воет серая, без лапы, собачонка…
И настигает смерч огня и смерти,
Крича от страха, ищем мы спасенья,
В чудовищной смертельной круговерти,
А такое солнечное было воскресенье…
От бомбовых разрывов мы оглохли,
И страшным огнем опаленные,
На глазах у нас все слезы сохли,
Оставляя только следы воспаленные…
Не знаю, куда бежали мы с братишкой,
Только не выпускала его ручонку,
А он все плакал о потерянном мишке,
Да все дергал меня за юбчонку.
И когда нас тяжелым взрывом накрыло,
Я даже вскрикнуть и то не успела,
Павлушу, его-то сразу убило,
А меня засыпало и осколком задело…
… Когда я глаза открыла, в ушах моих будто вата,
В руке моей что-то было… То, что было ручонкой брата…
Свело видно так мою руку, что три часа, не меньше,
Не мог мне ее разжать суровый, седой военфельдшер…
… Военное лихолетье давно позади осталось,
Из всей семьи нашей дружной одна только я осталась,
Немало лет пролетело,
Боль как будто стихла,
Часто сердце болело,
Сейчас вроде немного утихло…
Но нет-нет и сведет мне руку,
Пальцы не разжать,
Будто снова с братом буду я бежать…
И еще во сне вижу много лет,
Мы с ним возвращаемся к дому…
К дому, которого нет…



ГЛАВА IX.  Ваньша.



С утра до вечера фашисты продолжают бомбить город, боевые порядки зенитчиков, позиции обескровленных наземных частей. Но ещё хуже, чем бомбёжка- артобстрел. И миномёты. С бомбёжками всё ясно. Прилетели самолёты - значит, будут и бомбы. А тут не ждешь, и на тебе, ёпсель-мопсель… Взрывы…
      Из дивизионов то и дело поступают донесения о немецких атаках. То на одной батарее отбили танковую атаку, то на другой ведут рукопашный бой возле позиций. Комполка днём, как правило, у себя на КП, на вышке. А ночью ездит по подразделениям.
      Вот сегодня вернулся под утро. Весь в копоти, гимнастёрка порвана, не заходя на КП, сразу к нам, к связистам, к телефону. Вызывает штаб корпуса и одновременно разговаривает с нами.

      Тут командира соединили со штабом. Он начал докладывать о том, что на одной из батарей сложилась крайне тяжёлая обстановка. Большая половина орудий бомбёжками и миномётным огнём выведена из строя. Хуже всего, что и без того редкие пехотные подразделения, стоящие возле батареи, отошли за станцию Воропоново. Зенитчики оказались впереди наземных войск.
- Я приказал батарее сменить огневые позиции, встать восточней станции… Понятно. Так точно. Будем держаться. Пока хоть одно орудие и один снаряд есть- будем держаться!- Рутковский положил трубку на аппарат, вздохнул.- Вот так, милые вы мои! А знаете, какие на этой батарее девчата молодцы!?- снова оживился он и стал рассказывать, как под
постоянными налётами пикирующих бомбардировщиков, артобстрелом, зенитчики отбивали атаки немцев…
      Тут его срочно вызвали на КП. Он вернулся очень быстро, бросил на ходу: « Данилова, автомат и в машину! Дисков побольше захвати!» Повезло Оле. Она сразу вскочила, бросилась выполнять приказ. Мы с Борькой с завистью проводили её взглядом и уже через пару минут командирская «Эмка» быстро выскочила на дорогу и помчалась туда, к передовой…

      Я на телефоне. Соединяю майора Рязанцева с капитаном Моревым: « В балке Песчаная сосредоточились немецкие танки. Накрыть!» Как зенитчики ведут огонь по балке отсюда не видно. Зато через десять минут над дивизионом повисли восемь  «лаптёжников - музыкантов» и начали сой концерт! Одного тут же сбили. Молодцы!
      На КП волнуются. Уже несколько часов от командира полка нет никаких известий. Девчата знают, что он поехал на одиннадцатую батарею. Ей грозило окружение. Связь с батареей прекратилась внезапно. О плохом думать не хочется, но думается поневоле. Становится не по себе.
      Отбили ещё два налёта. Дивизион капитана Морева сбил ещё двух «лаптёжников». Этот дивизион у нас один из самых боеспособных. Где же наш комполка?
Как-то батальонный комиссар сказал ему, что командиру полка не обязательно мотаться по батареям, стрелять из автомата, ходить в разведку. Рутковский взял его за портупею и назидательно и строго ответил: « Комиссар! Вопрос о месте командира в бою решён ещё в прекрасном кинофильме «Чапаев», надеюсь, видел? Так вот - командир в бою находится там, где считает необходимым, где он больше принесёт пользы. Я стараюсь делать именно это!» Ну, конечно, я сам этого не слышал, но Оля Макарова рассказывала, она как раз с ними на вышке была.

      И вдруг, о, радость! Командирская «Эмка» показалась на дороге, свернула и подъехала к домику, что был  не6подалёку, по курсу 120. Вскоре туда побежал из санчасти врач. Позже мы узнали, что командир был ранен в ногу…
      Опять налёт.… Ну, ёпэрэсэтэ… Достали уже!
В городе пожаров уже меньше. Но весь Сталинград окутан дымом. Его густую тёмную массу видно даже ночью. Зато справа от нас, где-то возле Опытной станции, слева за Песчанкой, впереди возле Воропоново небо то и дело освещают ракеты. Это «фрицы» вешают свои «лампы».
      Я часто думаю о тех, кто в городе. О Ване. Ах, да, я же ещё не рассказал о Ване.
      Был понедельник 31 августа. Я уже привык за эти несколько дней жить по законам военного времени. Мы с Борькой в этот день были в городе в поисках съестного. Карточек продовольственных у нас не было, мы же не были сталинградцами, не были мы и бойцами, пайка на нас не было. Мы конечно, голодными не были, с нами делились буквально все. Но мы же не могли сидеть на шее, и естественно, когда была возможность, всё время проводили в поисках еды или чего-то нужного и полезного для батареи. На хлеб можно было попытаться что-то выменять, то, что ещё не попало в руки старшины Коноваленко, из принесённого из наших «рейдов».

На Невской улице был хлебный магазин. Мы как раз проходили мимо. Магазин уже должен был давно открыться, собралась огромная толпа народа. Никто ничего не привозил, и не было даже никакого намёка на то, что магазин откроется. Мы пытались пробиться сквозь толпу, и в это время народ стал сбивать замки, ломать дверь. Мы сразу сообразили, что надо пробиться вперед, авось и нам что-то перепадёт. Хлеба в магазине не было. Видя, что полки пусты, разъярённые люди взломали двери склада и подвала магазина. Ворвались в подвал и мы. Там были мешки с мукой. Какой-то пацан схватил один мешок, но ему было его не поднять, Борька тоже вцепился в него с другой стороны. Поодиночке нам было не под силу утащить мешок, а втроём вполне осуществимо.… Так это событие, едва не закончившееся сначала дракой, переросло в знакомство. Пацана звали Ваней. Ему было 13 лет. Мы договорились помочь ему донести его часть муки до дома, он жил на Ладожской улице, всего в квартале от магазина. Дома решено было разделить муку поровну.

Не успели мы протащить свой груз и полпути, как услышали гул бомбардировщиков почти над собой. Нарастающий свист падающих бомб заставил нас лечь между рельсами трамвайных путей. Мешок даже прикрыл нас немного, что было кстати: дома у Вани мы обнаружили дырку в мешке, а потом в муке нашёлся и её виновник. Это был небольшой осколок. Позже мы познакомились  с Ваниной  мамой, Клавдией Семеновной. Во дворе, на керосинке, прямо около щели-бомбоубежища, она напекла лепёшек на горчичном масле. Это было нечто волшебное!
      Муку мы разделили по-братски, правда, мы с Борисом, не сговариваясь, немного каждый из своей доли отсыпал Ваньше…
      Мы быстро подружились и стали видеться всё время, когда мы с Борисом вырывались на свои вылазки. Ваньшу мы стали брать с собой. Он хорошо знал этот район города. Ваня, конечно, завидовал нам, и тоже очень хотел с нами, к зенитчикам, но он не мог оставить маму. Ваня много нам рассказывал о том, что пережили они за эти тяжёлые дни до и после 23 августа… Я расскажу немного. Что запомнилось из его рассказов.

Как он рассказывал, продовольствие и основные товары стали выдаваться по карточкам. Карточная норма для рабочих и служащих была разбита на две категории. Рабочие и служащие оборонных заводов получали хлеб по первой категории – от 800 до 1,2 кг на день; по второй категории хлеба давали 500 г. Служащие получали хлеба по 400-500 г, а иждивенцы и дети старше 12 лет- 300-400 г. Другие продукты также делились на нормы «повышенные» и обычные.
      Хлеб взвешивали на чашечных весах с гирьками, и обычно хлеб на семью получался не целыми буханками, а бывали довески. Норму разрешалось брать на несколько дней или брать её даже мукой. Какой же это был подвиг: донести хлеб полностью, с довесками, не съев даже самого маленького довесочка! А уж потеря карточек была для семьи трагедией на целый месяц! И всеми этими делами занимались дети, так как родители всё своё время проводили на работе. Хлеб же отнюдь не лежал на полках магазинов целыми днями: его надо было получать с утра, как только его привозили. Я слушал Ванины рассказы и одна и та же мысль сразу приходила в голову: детки, деточки моего шикарного времени, а вы смогли бы? Я, кажется, нет.… Или смог бы?

      Не прошло и трёх месяцев с начала войны, как через Сталинград потянулись на восток, через Волгу, массы эвакуированных людей. Не только радио было информатором в эти дни: многое  сталинградцы узнавали и от беженцев. А их число в городе росло, среди беженцев были и дети из блокадного Ленинграда, и из пионерского лагеря «Артек». Ваня рассказывал нам про холодную, снежную зиму 41-го. Стояли очень сильные морозы, а сугробы на улицах были выше его роста. Эвакуированным приходилось очень трудно, но народ их жалел, они останавливались тогда у многих сталинградцев.
     Уже к весне все окна домов были оклеены крест-накрест бумажными лентами, а светомаскировка, затемняющие шторы из чёрной бумаги, во всех домах появились ещё раньше. К лету же в каждом дворе были вырыты и бомбоубежища. Так в Ванином дворе, на углу Ладожской и Волховской улиц, в котором было три одноэтажных дома, жильцы вырыли зигзагообразную траншею-щель с тремя отсеками и двумя поворотами на 60-70 градусов, с двумя выходами на концах. Её накрыли досками, и сверху насыпали толстый слой земли. Они думали, что зигзагообразность обеспечит изоляцию от осколков двух любых отсеков от третьего, в случае попадания бомбы в один из них. На самом деле, в случае попадания бомбы в один отсек, в двух остальных они бы всё равно не уцелели - ударной волной их выбило бы через выходы…

      Когда посыпались «зажигалки» людей стали учить бороться с ними. Почти на сто процентов из деревянных домов состоял Дзержинский (Заполотновский, как его называли местные) район, находящийся за центральным железнодорожным вокзалом Сталинград I, то есть за полотном железной дороги, идущей почти через весь город параллелью Волге. Во дворах появились кучи песка, бочки с водой, лопаты и большие клещи, чтобы хватать зажигательные бомбы и топить их в бочках или засыпать песком. Всё основное своё имущество на случай бомбёжки и пожара многие стали хранить в погребах.
      Людей, конечно, будоражили слухи о том, что немцы уже на Дону, но в целом сталинградцы относились к этому спокойно.  Например,  из Ваниных знакомых, родных и соседей мало кто уезжал в эти дни. А 19 июля был напечатан призыв Сталина к горожанам. Этот призыв часто звучал и по радио, и в разговорах жителей: « …решительно покончить с эвакуационными настроениями - ни о какой эвакуации заводов не может быть и речи! Необходимо повышать темпы выпуска танков, пушек, снарядов, вести решительную борьбу с трусами и паникёрами!..» В конце Сталин добавил: « Сталинград не будет сдан!»
      Все вдохновились - наконец-то наши остановят фашистов, и Сталинград не сдадут,- ведь так сказал сам Сталин!

      Уже в ночь на 23 июля к городу сквозь заслон ПВО прорвались немецкие самолёты. Они бомбили Тракторный завод и посёлок, а также Ванин Дзержинский район, где было разрушено несколько домов, убито и ранено около ста человек. Война вошла в город, и мальчишки бегали смотреть разрушения и впервые увидели воронки от бомб. Немцы начали совершать методичные, почти ежедневные налёты- уже сотнями самолётов, и над городом стали поднимать аэростаты заграждения.
      Если налёт был ночной и не над ними, Ваня выходил во двор, становился под край крыши и смотрел. Как лучи прожекторов быстро шарят по небу, пытаясь поймать какой-нибудь самолёт. Ориентировались прожектористы по звукоуловителям-счетверённым большим черным раструбам на вертящихся автомобильных платформах. Вначале самолёт ловил один луч, а уж потом он сразу становился блестящей точкой в пересечении множества лучей,- и тогда по нему начинали палить зенитки. Когда зенитки переставали стрелять и наступала тишина, то в ней слышалось равномерное жужжание, которое иногда вдруг мгновенно обрывалось. Это летели к земле осколки разрывавшихся зенитных снарядов. Поэтому-то и надо было стоять под крышей. Если звук обрывался где-то рядом, то наутро там надо было искать осколок. Ване удалось найти несколько таких осколков: они были острыми, пахли гарью- войной. Он показывал нам эти осколки, и мы вместе смеялись над тем, сколь глупыми теперь казались нам эти «реликвии».

      В конце июля пошли самые невероятные слухи, как тогда казалось: « Немцы под Красноармейском и скоро выйдут к Волге!» Но была надежда, что на оборонительных укреплениях немцев уж точно остановят. Эти рубежи строило всё трудоспособное население города и всей Сталинградской области вместе с сапёрами. Рубежей было три: внешний обвод на западе шёл по реке Дон, средний - частично по реке Малая Россошка, и внутренний был на подступах к самому городу.
      В это время немецкие самолёты стали забрасывать город листовками. Они были небольшими, на тонкой бумаге, рассчитанной как раз на «самокрутку» для курильщиков. На них был изображен советский солдат, втыкающий штык своей винтовки в землю. Мы с Борькой прекрасно помним эти листовки, о которых говорил Ваня, и даже помним содержание:
« Русские солдаты! Позади вас Волга. Скоро всем вам – буль-буль! Не слушайте жида-политрука. Не читайте Эренбурга! Он проливает чернила, а вы свою кровь. Сдавайтесь в плен, и вы спасёте себя. Выходите ночью к нам. Вам достаточно лишь крикнуть: « Сталин капут! Штык в землю!» Мы с Борькой тоже рассказали Ване обстоятельства, при которых прочитали такие же листовки, только сброшенные над нашими отступающими частями, и какие страшные воспоминания вызвали у нас эти « Волга - буль-буль»…

      23 августа… 23 августа… Ваня сразу мрачнел, когда рассказывал об этом дне, но видимо не мог не рассказывать.… Не мог такое в себе носить…
- Я лежал головой на коленях мамы,- рассказывал Ваня тихим голосом, а мы, кусая губы, слушали,- и она гладила мою голову. Это был, оказывается последний миг моей счастливой жизни дома. В следующий момент раздался громкий стук в дверь и крик. Стучал и кричал сосед - мой дружок Генка. «Ваньша, самолёты!» Я выбежал на улицу. Было воскресенье, и хотя все работали без выходных, но на улицу высыпало много народу: и ребятишки, и взрослые. Нашим глазам предстала невиданная до того картина- с запада с могучим нарастающим гулом надвигалась невероятная чёрная туча с уже ясно различимыми впереди самолётами. Они шли низко, и количество их было несметным. Так низко и такими армадами самолёты над Сталинградом не летали ещё никогда.
- Страшно было?- тихо спросил Борька.
- Да нет, сначала нет,- пожал плечами Ваня,- мы уже привыкли… Обычно самолётов бывало немного, они летали высоко, прятались в облаках и незаметно, стараясь не попасть под огонь зениток, подбирались к своим целям: заводам, электростанциям, переправам. Наших истребителей было мало, и на них, как стервятник с высоты, устремлялись «Мессеры».

 Сбить «Мессер» нашим удавалось редко, чаще было наоборот,- и мы в бессильной ярости сжимали кулаки, не скрывая слёз, когда видели, как немецкие истребители расправлялись с нашими.
      Но в этот раз всё было не так…- продолжал Ваня, немного побледневший от вновь переживаемых воспоминаний.- Тучи самолётов надвигались на нас, как гигантский бульдозер. Самолёты ни от кого не скрывались, специально нагнетая ужас на нас. Зенитки открыли огонь. Некоторые самолёты начали вываливаться из строя, но остановить эту армаду было невозможно, и она, как ни в чём не бывало, продолжала надвигаться на нас.
Мы с Генкой попытались считать самолёты, те, которые шли на нашем направлении: за нами был центральный железнодорожный вокзал, а за ним- центр города: площадь павших борцов, главные пристани на Волге. Я насчитал 93, никогда не забуду, 93.… Но самолёты были и справа, в направлении тракторного, «Баррикады» и « Красного Октября», Нефтесиндиката. Шли они и слева: там была речка Пионерка, за ней элеватор и СталГРЭС. Нашу затею считать самолёты пришлось сразу бросить, так как они надвигались, как страшное чудовище, и их невероятный гул всё нарастал. В какое-то мгновение оцепеневшие от потрясающей картины люди осознали, что сейчас начнется что-то ужасное. В следующий миг, как по команде, все бросились по дворам в свои бомбоубежища-щели. Рванули и мы с Генкой - по своим дворам и щелям. Больше я его уже не видел.

      В нашем дворе все жители трех наших домов мгновенно оказались в щели. И ТУТ НАЧАЛОСЬ!- Ваня вздохнул и какое-то время молчал. Мы с Борькой тоже молчали.- Самолёты, пикируя, с ужасающим воем, начали сбрасывать свой смертоносный груз. Вой пикирующих почти до самой земли самолётов усиливался нарастающим свистом множества бомб и грохотом их разрывов. Близкие разрывы походили на лопанье огромных пузырей. И тогда наша щель начинала ходить ходуном. Сверху сыпалась земля; уши закладывало так, что, казалось, лопнут перепонки. В ушах звенело, и мне думалось, что их звон никогда не прекратится. Всё это в нашей щели сопровождалось нарастающей в такт падения бомб мольбой старого дяди Пети, одного из наших соседей. Он голосил: « Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй!» Так же, как нарастала высота звука несущейся бомбы, нарастала высота звука и скорость произносимой им просьбы к Богу. Потом следовала пауза, и всё повторялось снова. Иногда он начинал смиренно, но громко шептать: « Вот она. Вот она. Вот она», всё так же синхронно с бомбой, только голос становился всё выше, а слова произносились всё быстрее. Я не могу это передать, и голосом воспроизвести не могу, не получится, но я до сих пор помню эту мольбу, помню даже больше, чем свист бомб.… В нашей щели, кроме дяди Пети, больше не было стариков. Не было и маленьких детей. А такие как я, или на год, на два моложе, так это уже взрослые

Женщины я не помню, чтобы голосили. Впрочем, может быть, что на фоне дяди-Петиных причитаний всё остальное мне показалось мелочью. Нарастающий свист летящих к земле бомб сменялся воем других пикирующих самолётов, и всё вместе это сливалось в ужасающую канонаду. От лопающихся с треском разрывов, от грохота и содрогания земли можно было сойти с ума. Казалось, этому не будет конца, но всему бывает конец. Когда «фрицы» расправились с нашим районом, вокзалом, железной дорогой, постепенно вся эта канонада стала перемещаться в Ерманский район, к центру, к Волге. К тому моменту, когда непосредственно над нами уже не было слышно гула самолётов, я сделал несколько попыток посмотреть: что творится в нашем дворе, что с домом, что и где ещё бомбят? Оказалось, что все три дома нашего двора стояли, хотя и с выбитыми окнами и распахнутыми дверями, хотя мне не верилось, что в такую бомбёжку что-то ещё могло уцелеть! Потом, осмелев, я по старой, ещё с мирного времени привычке, забрался по забору на крышу. До войны пожары у нас не были редкостью. И мне всегда было интересно увидеть, что и где горит в городе. Только теперь я увидел, что город пылал весь! От края и до края вдоль Волги, от земли и до неба!... Я смотрел с крыши нашего дома: пожары и разрушения выглядели отсюда как горящие костры, вокруг которых суетились люди. Они особо не привлекли моего внимания и  не остались в моей памяти чем-то ужасным.

 Ужас и оцепенение вызвала картина ада на востоке, на всём побережье Волги, с севера и до юга. Там горели заводы, нефтехранилища, лесосклады, пристани, переправы и пароходы. Горел наш вокзал, горела и сама Волга, в которую хлынула пылающая нефть. Всё это, взорванное и горящее, превратилось в кромешный ад! Посмотрев на это, я, потрясенный и подавленный, спустился вниз. В доме я не услышал щелчков в нашей «чёрной тарелке»- радио заглохло, свет не зажегся, а во дворе в водопроводе не появилась вода. Бомбежка всё, всё разрушила… Отбоя объявленной в этот день воздушной тревоги мы уже не услышали. На улице (во всяком случае, в нашей округе) мы не увидели больше ни милиции, ни каких-то других представителей власти. Но никто, понимаете, никто не мог поверить, что под вечер 23 августа немцы были уже на окраинах города.… В эту ночь, когда фашисты с небольшими перерывами продолжали бомбить город, сбрасывая бомбы на многокилометровый бушующий костёр, никто не смел уже находиться в своём, даже уцелевшем пока доме - все сидели в бомбоубежищах, подвалах и щелях. Мы с мамой провели эту ночь в общей щели, набившись в неё во всеми соседями как кильки в консервной банке. И хотя у нас был свой погреб во дворе, но в щели со всеми соседями, под толстым слоем земли, нам было как-то надёжнее и спокойнее,- несмотря на вой самолетов, свист и разрывы бомб.

Мы начинали привыкать к новому и страшному явлению. В эту ночь никто не спал, все думали и говорили только об одном- что с нами будет и что мы будем делать, если доживём до утра. Одни надеялись, что немец ещё далеко, на Дону, и его там задержат (ведь мы ещё не знали, что немецкие танки были уже у Тракторного завода!) Другие решали уходить за Волгу. Но мы считали, что главное- это дождаться утра, оно принесёт спасение…
… Так началось наше уличное существование. Соседи по двору все куда-то подевались. Наверное, эвакуировались, а может.… Не знаю.… Но мама наотрез отказывается пробиваться за Волгу. Она насмотрелась на зрелище эвакуировавшихся через Волгу людей, и это для неё стало, по-моему, страшнее смерти…




ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...







Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #9 : 11-11-2011, 18:06:39 »
Глава IX. Знамя полка.


Наши с Ваней походы за продовольствием ещё  продолжались какое-то время. Народ громил то, что ещё оставалось не уничтоженным: магазины, склады и прочее. Однажды нам удалось добыть полведра повидла, но добывать продукты с каждым днём становилось всё труднее. К тому же появился приказ о расстреле мародёров. Он гласил: « Лиц, занимающихся мародёрством и грабежами, расстреливать на месте, без суда и следствия». Таким образом, поиски еды стали теперь преступлением, мародёрством. Хотя какое это мародёрство? Мы просто всё время хотели есть. Выполнялся ли этот приказ? Мы слышали, что выполнялся.

      Я знал, мы ведь это изучали, что 30 августа Городской комитет обороны вынес постановление о снабжении Сталинграда продуктами, что были утверждены пункты снабжения и питания жителей города, а к 31 августа эти пункты были открыты: в Ерманском районе – три, в Ворошиловском и Дзержинском - по два. Но где они располагались? Это мы не изучали, а в городе, уже разрушенном, но не перестающем подвергаться бомбежкам, никаких средств массовой информации не было! Выпускали газету « Сталинградская правда» (она и извещала об этом), но её тираж был всего 500 экземпляров, и где мы могли видеть эту газету?! Как же мы могли к этим пунктам добраться?

      … Горели разбомблённые консервный завод и элеватор. Мы приносили оттуда консервы, оплавленные головки сахара и зерно. Однажды повезло: принесли ящик консервов сельди в масле. Зерно замачивали на ночь, потом размалывали, и пекли оладьи на масле из рыбных консервов...
      Убитых осколками лошадей люди разрезали на мясо и моментально растаскивали, не оставалось даже костей. Однажды и нам удалось принести три куска мяса убитой снарядом лошади и небольшой котелок крови, которую потом жарили на сковороде и ели…
Чувства меня терзали разные. Я прекрасно понимал, что совершенно ничего не могу изменить, и чтобы я ни делал, война будет длиться ровно столько, сколько она длилась, и погибнет людей столько, сколько погибло. Но ведь эта страшная цифра потерь так и не названа окончательно, и, наверное, не будет названа никогда. И поэтому надо, надо было ну хоть что-нибудь сделать, чтобы как можно меньше погибало наших солдат. В силу своих возможностей конечно. Я клял себя, что не очень хорошо изучал диспозицию немецких войск, когда мы изучали Сталинградскую битву, я мысленно обзывал себя и кретином и идиотом, потому что такому важному вопросу: когда и где прорывались вражеские части и какой численностью, вообще не уделял никакого внимания! Ах, как пригодились бы сейчас эти мои знания! Что-то конечно всплывало в памяти, но так, обрывки…

      Эх, знать бы, как говорится, где упасть, так соломки бы постелить…
И относительно меня совершенно ничего определённого сказать было нельзя. Умру я через минуту, час, день, а может вместе с моим дедом, маминым отцом, а нынче просто классным пацаном Борькой Громовым, моим другом, Борьшей, как его смешно называл Ваня, дойду до Берлина и напишу размашисто на рейхстаге, рядом с его надписью, «Алексей Белкин. Камышин!» А может сегодня усталый, свалюсь, будто куль с картошкой, где-то в уголочке блиндажа или глубокого окопчика и усну в одну минуту, совершенно не слыша окружающего грохота пушек и разрывов мин и снарядов, а утром проснусь, как ни в чем ни бывало, в нашей палатке, в лагере и ничегошеньки не буду помнить о происшедшем! Что ждёт меня, я не знал, и поэтому жил буквально не то, что одним днём, а одной минутой. Сначала это было тяжело, а потом я привык.
      … Разведданные, конечно, были чрезвычайно нужны. Связь часто просто отсутствовала. Иногда было невозможно понять, где наши, а где уже немцы. Мы с Борькой решили сделать отчаянную вылазку. Разумеется, тайком. Всё равно все наши попытки выпроситься в разведку заканчивались ничем. Конечно, кашу тоже должен был кто-то бойцам носить, но ведь мы-то твёрдо решили быть разведчиками! (Дед-то, между прочим, стал разведчиком и сыном полка 5-й Ударной армии зимой 1943-го.…

 А вот я… Ничего не ясно со мной. Я не мог ждать 43-го года, я вообще не мог ждать, ведь я не знал, сколько мне осталось и что меня ждёт, ведь я выпал из реального времени!)
      Итак, как стемнело, мы покинули расположение полка и направились на разведку. Что хотели разведать? Да мы и сами не совсем чётко представляли себе свою боевую задачу. В мечтах мы видели (ну, вернее, большей частью я, ведь в памяти моей то и дело всплывали лучшие картины о войне, виденные мной) как берём «языка», да не какого-нибудь, а важную «штабную птицу», толстого фрица высокого чина, в очёчках, с пухлым портфелем под мышкой. То грезилось нам, что мы врываемся в немецкий штаб, они, не ожидая нападения, в панике и суматохе мечутся, крича дикими голосами, а мы, расстреляв в упор горстку этих недоумков, хватаем со стола карты и важные документы и бежим скорее к своим. Немцы, конечно, организуют погоню, а мы, разумеется, оторвёмся, и целые и невредимые принесём важные сведения к нашим. Сам Рутковский пожмёт нам руки и скажет, что обо всём доложит в штаб армии, и уж конечно, с сегодняшнего дня мы- настоящие разведчики!

 Долго препирались- брать автоматы или не брать. Решили всё-таки взять. Без оружия, в своей штатской одежонке, при встрече с немцами, у нас всё-таки был шанс «закосить» под местных, а с автоматом нас, я думаю, сразу бы застрелили. Но без автомата мы чувствовали себя беспомощными. Решили всё же взять, ну не собирались мы попадаться немцам. Не собирались и всё тут!
      … Менее чем через час мы подошли к какому-то то ли хуторку, то ли посёлку, в котором до прихода немцев насчитывалось едва ли два десятка домов. После же бомбёжек и ожесточённых боёв, при которых этот хуторок не раз и не два переходил из рук в руки, целых домов осталось всего четыре. Мы, озираясь и вздрагивая от малейшего шороха, прокрались к неказистому крайнему домику. Домишко уцелел, наверное, просто чудом. Всё вокруг было изрыто воронками. Мы несмело поскребли в дверь, припрятав за углом автомат. Тишина. Постучали смелее. И хотя ждали, что кто-то может открыть, когда дверь со скрипом открылась, всё же вздрогнули. Перед нами стояла бабулька, маленькая, сухонькая. Глянула неприветливо.

- Чего надо?- оглядев нас с головы до ног, спросила строго.
- Бабушка, поесть бы чего…- жалобно сказал Борька со слезой в голосе.- Третьи сутки не емши…
Бабуся нисколько не сжалилась, а хотела закрыть дверь, но я подставил ногу.
- А ну, не балуй!- сердито буркнула неприветливая хозяйка.- Убери ногу-то, окаянный!
- Ну, бабулечка, не ругайся…- примирительно сказал я.- Нет, так нет, мы же не в обиде.… А немцы-то где?
- Немцы?- бабуся смерила нас с Борькой взглядом.- А на што вам енти ироды сдались?
- Разведчики мы, бабуся,- гордо приосанился Борька,- ясно вам? Сведения о противнике собираем…
Я незаметно толкнул его в бок, но Борька будто и не заметил.
- Нас послали на важное задание, так что скажите, где немцы-то?
- Ох, разведчики, разтудыть вашу мать! А ну-тка, брысь отседова!- она повысила голос.- Марш отсель, говорю!
- Зря вы так, бабуля! – я убрал ногу.- Мы же, правда, в разведке…

      Бабка сердито хлопнула дверью, мы немного потоптались на пороге, потом присели на скособочившемся крыльце.
- Вот грымза старая!- недовольно бормотал Борька.- Ну трудно сказать что ли? Да и пожрать, правда, охота…
Я протянул ему завалявшийся в кармане небольшой сухарик.
-На, погрызи, ладно, придется к другому дому идти, может там повезёт больше…
- Если там вообще кто-нибудь есть…
- Ну да… Легенда та же: ходим, собираем то, что осталось на огородах, чтобы прокормиться. Родные погибли. Мы - братья.… На фига ты стал ей про разведку-то говорить, договорились же: ни слова об этом!
- Ну, не знаю, вылетело как-то…- оправдывался Борька виновато.
- Ладно, догрызай сухарь, да пошли…
Мы уже почти завернули за угол дома, как вдруг дверь снова скрипнула.
- Эй, где вы там, мОлодежь?- это была та же бабка, и ударение она сделала на первый слог: МОлодежь.
- Тут мы,- отозвался я, не скрывая любопытства: чего это бабуся вдруг передумала?

- Подойдите-ка сюды…- она махнула нам, при этом внимательно посмотрев по сторонам.- Да живее, чего рты-то раззявили, идите  живо в хату…
Она потопталась ещё на крыльце, ожидая нас. Мы не стали заставлять повторять дважды, а мигом взлетели на крыльцо, а потом юркнули в открытую для нас дверь. Бабуся заперла её за нами на крючок. Ещё раз хмуро нас оглядела, потом подобие улыбки всё же скользнуло по её тонким губам:
- Проходьте, проходьте, разведчики, ядрёна вошь…- но голос стал всё же добрее,- не стойте столбом-то…
      Мы прошли в комнатку. Стёкол в доме не было, все повылетали при бомбёжке. Бабуля старательно завесила оконца какими-то толстыми кусками ткани. В комнатке, кроме стола, сундука и покосившегося буфета, без стёкол и без посуды, ничего не было. Да, ещё печка! Небольшая русская печка.
- Сидайте туточки,- она указала на сундук.- А я чичас…

      Она быстро достала из печки небольшой закопчённый чугунок и вывалила его содержимое на стол. Это были четыре картошины.
- Берите вот,- бабуся засуетилась,- вот туть ещё трохи хлебушка было!..
- Не надо, не надо, что вы!- остановил я её,- нам и картошки хватит! Спасибо вам!
      Борька взял со стола две картофелины, сунул в свою торбочку (там у нас уже был небольшой кочанчик капусты, который мы нашли на одном из огородов), потом хотел взять и остальные, но передумал.
- Бабуль, вы нам лучше скажите, где немцы?
- Немцы?- бабуля сплюнула.- Хай бы вони посдыхали усе! Нет их тут, наезжають откуда-то, часто наезжають, а туточки нема. Так вони ж разорили тут усё…- завздыхала она,- ведь всё порушили!.. Ироды окаянные!
Я сглотнул комок, который подступил у меня к горлу, когда я увидел, как по её дряблым, морщинистым щекам потекли слёзы.
- А творили, творили-то что!.. В колодезь, наш, с водичкою чистою, родниковою, солдатиков наших-то, сынков… Усех туды…- голос её прерывался от волнения,- некоторые были ешо живые… Девчушечку, вот таку молоденьку, як ты, медичка она была, чи шо,- она покачала головой,- похабили, похабили, а потом тож… у колодезь… Ироды!..

      Помолчали. Мы - опустив головы, бабуля - утирая слёзы уголком своего старенького платка.
- Ой,- всплеснула бабуля руками,- кто ж из вас главный-то?
- Да нет у нас главных, бабуль, а что?
- Это як это ж нет?- удивилась бабуля.- Должон старшой быть, должон!- добавила она строго.
- Ну, мы оба… главные…
- Ох,- вздохнула она,- ну идемте ж тогда усе…- она пошла в небольшие сенцы, отодвинула лежащий полосатый вязаный коврик. Мы увидели квадрат подпола, а бабуля взялась за кольцо. Я вызвался ей помочь.
- Вот они, сынку, как велел…- сказала она, наклоняясь над ямой.
- Пусть спускаются,- раздался из погреба мужской голос.
Мы переглянулись.

- Ну, чего застыли? Спускайтеся…- сказала бабуля.- Да не сверните шею-то…- напутствовала она нас, когда мы уже, один за другим, нырнули в чёрную яму погреба.
      Впрочем, небольшой источник света в погребе был. Недогоревший свечной огарок. При его тусклом мерцании, мы увидели лежащего в углу довольно просторного погреба, на деревянном небольшом топчанчике, небритого черноволосого мужчину с резкими чертами лица. Он приподнялся на локте, видимо желая нас получше рассмотреть. Был он в полинялой, но чистой солдатской гимнастёрке, ноги его были прикрыты шинелью, но видимо, он был ранен, потому что мы увидели, что обе ноги его в бурых бинтах и тряпицах.
- Кто такие?- спросил он довольно строго.
- А вы кто такой?- спросил и я.
- Отвечайте на вопрос, откуда вы?

- От верблюда!- хотел было я сказать, уж больно не понравился мне дядька, но сказал помягче:- Откуда надо, с чего бы это мы должны вам докладывать, кто мы и откуда?
- Ходим вот, еду ищем,- добавил Борька и для убедительности потряс своей торбой. Видно ему дядька тоже показался подозрительным.
      Мужчина помолчал, потом, после короткого раздумья, сказал:
- Да я понимаю всё, хлопчики, но вы меня тоже поймите! Немцы кругом!
- Не кругом…- сказал я. – Откуда мы пришли, там ещё фрицев сдерживают…
- Откуда ж вы пришли?- глаза его заблестели, он оживился.
- С Дар-горы…- осторожничал я, да по-другому и нельзя было.
Мужчина присвистнул.
- Комсомольцы?- опять спросил он.

- Нет,- совершенно правдиво сказали мы. – А вы что, ранены?- в свою очередь поинтересовался я.
- Да вот,- он вздохнул.- То-то и оно, что ранен! Не могу я, хлопчики, идти, ноги у меня перебиты, а идти ох, как нужно! Мне тут хозяйка, что спасла меня, спрятала от фрицев здесь, в своём погребе, сказала, что вы будто назвались разведчиками…
Мы опять переглянулись.
- Назвались,- коротко сказал Борька.
Мужчина явно хотел нам что-то сказать, но мялся, видимо, никак не мог решиться.
- Да, это так,- сказал и я.- Мы действительно пришли разузнать, где немцы, может и ещё что-то важное…
- Хлопчики,- он опять помедлил, потом, видно, всё же решился.- Подойдите-ка ближе…

Мы недоумённо переглянулись, но приблизились. И тут он поднял свою гимнастёрку. У нас, как говорится, «отвисла челюсть». Вокруг его торса была обёрнута кумачовая материя.
- Ребятки, знамя это… Знамя полка.… Нельзя ему тут быть, не ровен час, фрицы обнаружат меня, не должно знамя к врагу поганому попасть… - он опустил голову.- Я-то…- он красноречиво посмотрел на лежащую рядом с ним гранату,- а знамя.…Пока знамя полка живо, живёт и полк, даже если в нём не осталось ни одного человека, но есть знамя, значит, есть такая боевая единица! А людей… людей новых наберут.. Надо вынести его  к своим, хлопчики! Вот так-то…
      Мы ошарашено молчали.



ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...







Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #10 : 11-11-2011, 18:09:09 »
Вы знаете, как плачут города?
В пустых глазницах окон слёз не разглядеть,
Они безмолвно плачут, но всегда,
Им тоже очень страшно умереть…
Они, дымясь руинами домов,
Тихонько стонут, а нам кажется, то- ветер…
Они кричат, но мы не слышим слов,
Таких простых на этом белом свете.
Ползёт слезинка по чудом уцелевшему стеклу,
В последнем вздохе оседая, что-то вскрикнет балка…
Погонит ветерок по бывшей улице золу,
Домишко тут сгорел дотла, и тополёк.… Так жалко…
Печальный пепел, будто серый снег,
И чёрный город плачет догорая,
Роняя слёзы, будто человек,
Прощает нам грехи все, умирая…
Балкончик, как мальчишка озорной,
Из-за угла бесстрашно наблюдает,
Он рад: прошли снаряды стороной,
Он собственной судьбы ещё не знает.
Застывшие руины… Эти стены
В последний миг свой отчаянно плакали
И будто кровью, из осколком вскрытой вены,
Эти слёзы расплавленной краской капали…
Вы знаете, как плачут города?...



Глава X. Овраг Долгий.

История эта имела для нас с Борисом много последствий. Разных и важных. Вернуться к зенитчикам Рутковского нам было не суждено. Пока мы были в «разведке», справа и слева от Дар-горы немцы крупными силами пошли в наступление, КП и штаб оказались под угрозой окружения. Было приказано передислоцироваться. Полк оставил старые позиции. И когда мы, возвращаясь к своим, надеялись выйти на ставшую родной пятую батарею, то чуть было не попали прямо к немцам, от которых так тщательно берегли раненого сержанта Морозова ( так он нам представился) с его бесценным грузом. Спасло нас то, что мы, соблюдая осторожность, передвигались как бы «челноком». Сначала я или Борька шли вперёд разведать дорогу, потом, если всё было в порядке, разведывающий возвращался, и мы вместе тащили Морозова на импровизированных носилках до безопасного места, а потом всё начиналось сначала: разведка, возвращение, переноска. Спасибо бабуле, помогла она нам здорово, когда мастерили для сержанта что-то похожее на носилки, чтобы удобнее было его тащить. Потом проводила нас до дороги и перекрестила напоследок.

- Спасибо, мать,- негромко сказал ей Морозов на прощанье.- Сколько жить буду, тебя не забуду…
Старая женщина вздохнула:
- Живи, сынку, живи долго, да бейте проклятых гадов ентих, шоб пух и перья зараз з них летели! Бейте, сынки… Мабудь и мои сыночки тож не дають гаду проклятущему роздыху… Мабудь…- вновь повторила она, еще раз перекрестила нас и пошла обратно к своему покосившемуся, чудом уцелевшему домику…
… Когда мы наткнулись на немцев, как раз я шёл впереди нашего маленького отряда на разведку. Я так и замер, как вкопанный, хотел быстро юркнуть под защиту развалин какого-то строения, но не успел, они меня тоже заметили. Три упитанных фрица, усмехаясь, оглядывали меня с головы до ног. Один, что повыше, наставил на меня автомат. Я был без оружия, автоматы остались у Борьки и Морозова, у меня в кармане только Морозовская «лимонка» на всякий « пожарный случай». Этот « пожарный случай» настал прямо сейчас, но фриц скомандовал: « Хенде Хох! Ком цу мир!»- я послушно пошёл к ним. Сердце в груди готово было выпрыгнуть наружу. У меня сразу взмокли ладони, а ноги будто разучились ходить. Я в уме уже просчитывал, сколько мне ещё сделать к ним шагов, а потом быстро выхватить гранату и бросить. Время будто стало замедляться. Мне показалось, что оно вовсе остановилось. Сколько мне осталось? 10, 8…6 секунд? Каждый удар моего сердца отдавался у меня в голове; «Вот и всё!»- промелькнула у меня мысль, и я уже скомандовал себе: « Давай, пора!»- и взялся за чеку.

      И в этот момент сухой треск автомата ударил по ушам. Два фрица сразу сложились пополам и завалились - один на левый бок, другой - на правый, а третий успел упасть и даже ответить очередью на неожиданную стрельбу, зато мне это всё дало шанс. Я, как угорелый, метнулся за спасительные развалины и уже из-за угла бросил свою «лимонку» в уцелевшего немца, прицельно и грамотно. На «пятерку», как сказал бы Андрей Юрьевич. Нашими спасителями оказались трое разведчиков. Они вывели нас в расположение своего полка, а Морозовым сразу занялся санитар, приземистый пожилой дядька. Его понесли куда-то на носилках, он ещё крикнул нам, что обязательно нас потом разыщет, а следом за ним побежали два офицера. Видимо, он сказал про знамя.
Мы же с Борьшей снова оказались в «свободном плаванье». Почти непрерывные бомбежки продолжались ещё с неделю. Дня два-три они были ещё частыми и сильными, но уже не такими массированными. От города и так остались одни лишь руины. Мы уже не думали, что встретим Ваню, но встретили, и радость наша была неописуема. Правда радость омрачилась, когда Ваня сказал, что дом их сгорел. Спасти не удалось даже содержимое погреба. Мы опять предложили Ваньше остаться с нами, но он снова покачал своей белобрысой головой.

- Маме совсем туго. Её контузило сильно. Говорит плохо, иногда теряет сознание. Куда она без меня? Мы, как и все уцелевшие из нашей округи, перекочевали в овраг. Если ещё будет судьба свидеться, знайте, в районе Невской улицы есть длинный и глубокий овраг, с крутыми и обрывистыми откосами, он уходит к речке Пионерке, его ещё называют овраг Долгий. Вот мы там и вырыли себе на западном склоне пещеру. Может лучше вы со мной, а?- с надеждой в голосе сказал Ваня.
       Мы переглянулись с Борькой, на этот момент это было, наверное, самое лучшее.
      С этого времени начался наш «пещерный» образ жизни. В это трудно поверить, но в этом овраге, практически на передовой, мы и жили, и не мы одни.

… Ранним утром 13 сентября мы увидели много немецких самолётов, летящих на город. Их было гораздо больше, чем в предыдущие дни. Началась сильная бомбёжка целей, находящихся почти сразу за нашим оврагом. Бомбардировщики крушили вокзал, бомбили цели и слева, и справа от него и от нас. Особенно свирепствовали пикирующие «Юнкерсы». А затем начался сильнейший артобстрел. Слева, если смотреть из оврага на вокзал, и был Мамаев курган. Оказывается, тогда его название мало было кому известно: бугор и бугор! Эта высота была даже ниже расположения Двинской улицы, и мы находились хоть и выше, но на пологом месте. Этот бугор, как его тогда называли, был с довольно крутыми откосами, и хотя он был высотой всего в 102 метра, но с него открывался обзор во все стороны. Вот она, главная высота страны…В моем сознании я никак не мог ее воспринять как Мамаев курган. Я же видел его другим в своей прошлой жизни. Где ты, моя  прошлая жизнь? Была ли? Теперь мне даже не снятся сны…

      В этот день мы почувствовали «горячее дыхание» фашистов совсем недалеко от нашего оврага. Весь день мы уже не уходили далеко от своих нор, окрестность которых крушила артиллерия, как с немецкой, так и с нашей стороны. Почти над нашими головами советские истребители сражались с немецкими самолётами, пытаясь не дать им бомбить Мамаев курган. Но слишком часто немецкие «Мессершмитты» сбивали наших «Ястребков», вызывая нашу мальчишескую ярость и даже слёзы. Всё же иногда мы торжествовали - когда видели дымящийся немецкий самолёт, и особенно остроносый «Мессер». Такое с «Мессерами» случалось намного реже, и мы не могли понять, почему наши сбивают так мало немецких истребителей? Мы видели, что скорость «Мессершмиттов» была намного больше скорости наших, но наши были более увёртливыми! И вообще, мы верили, что наши самолёты и летчики, лучшие в мире,- просто наших меньше! И я не знаю, чтобы я сделал с тем, кто сейчас мне сказал бы что-то другое!

      В три часа ночи 14 сентября наши «катюши» дали залп по немцам, и тут же загрохотала артиллерия и с правого, и с левого берега. Наши войска нанесли контрудар от Мамаева кургана, атакуя севернее бахчей и начала оврага Долгий, но уже с рассветом огромные массы «Юнкерсов» и «Мессершмиттов», бомбя и штурмуя наши части, прижали их к земле и остановили около полудня. «Фрицы» полезли напролом и ворвались в центральную часть города. Участок вокзала Сталинград I находился на ровном месте, прямо ведущем к центру города, к Волге, к переправам. Мамаев же курган находится севернее центра города, и его склоны представляли определённые трудности для быстрого передвижения. Немцы захватили вершину Мамаева кургана, но затем были выбиты, и в течение одного этого дня вершина Кургана и отдельные его склоны переходили из рук в руки многократно. С этого дня и позже на вопрос, кто чем владеет в данный момент, давала немецкая авиация: если она бомбила вершину Кургана, значит, она была наша, а если не бомбила - немецкая.

      Главным же направлением немцы явно считали вокзал Сталинград I, и продвигались по обе стороны нашего оврага,- другого пути от Разгуляевки не было.
      В квартале южнее нашей пещеры, на Невской улице, идущей прямо к вокзалу, был деревянный пешеходный мост через овраг,- но был ли он цел? Если и был, то он был не для танков. Так что танки прошли к вокзалу восточнее нашего оврага - прямо по улице, где жил Ваня с мамой до начала боёв, по пепелищам его дома и соседних домов. Часть, возможно, прошла где-то западнее и южнее - там были мосты, по которым раньше ходили трамваи. Центральный вокзал тоже был захвачен и только в последующие несколько часов переходил из рук в руки несколько раз. Ожесточённые, доходящие до рукопашных схваток, уличные бои шли уже буквально по всему городу. У меня было такое ощущение, что сердце моё превратилось в маленький комочек, я как будто не ощущал его биения. И будто чувств никаких не осталось. Умерли.

      Первых немцев, которых мы увидели в этот день, было двое. Они медленно шли по дну оврага, озираясь по сторонам, зажатые с обеих сторон крутыми откосами с множеством пещер, откуда их встречали недружелюбные взгляды их обитателей. Один из немцев был солдат без каски - длинный и рыжий. Он всё время поводил своим автоматом, готовый стрелять в любой момент. По одному его виду я чётко решил, что его зовут только Ганс или Фриц. Другой был низкий и плотный, как бульдог. Этот был в каске и с большим пистолетом. Я решил, что он наверняка унтер, а зовут его Отто. Немцы не выстрелили ни разу: это, наверное, были разведчики, выяснявшие, не находятся ли в этом глубоком овраге наши солдаты, которые могли бы ударить в тыл прорвавшимся к вокзалу частям. Но наших солдат в овраге не было, и, пройдя мимо нас, немцы молча поднялись наверх по восточному склону оврага. Остальные немцы прошли, как я думаю, поверху, но вылезать из своей пещеры и оврага, чтобы понаблюдать, что творится наверху, ни у кого желания не было,- даже у нас с Борькой.

      15-16 сентября наши войска нанесли серьёзный контрудар и сумели очистить Набережную и центр города от отдельных групп немецких автоматчиков, просочившихся к Волге, и даже гвоздильный завод рядом с центральным вокзалом, сам вокзал и Мамаев курган, но отбить у противника большой массив кварталов за железной дорогой им не удалось. У врага  остались в том числе и наш овраг и мы. Вокзал и вершина Мамаева кургана и отдельные его склоны продолжали снова и снова переходить из рук в руки: так, до 21 сентября вокзал переходил из рук в руки пятнадцать раз. В последний раз от оборонявшего вокзал нашего батальона осталось всего несколько человек, которые выбрались из окружения и некоторое время держались в подвале за гвоздильным заводом. Уходить далеко от оврага стало совсем опасно. Так в один из дней я шёл по тропинке склона за водой. Вдруг впереди меня на крутом откосе оврага, на уровне моей головы, со свистом взметнулись несколько фонтанчиков земли. Я инстинктивно повернул голову на другую сторону оврага. Напротив, на крутом откосе, свесив вниз ноги, сидели два молодых немца с автоматами и ржали. Потом они стали мне что-то орать, продолжая смеяться. Моих скудных познаний в немецком языке всё же хватило понять, они спрашивали, мол, не наложил ли я в штаны?

Им было весело. Я же юркнул в чью-то ближайшую пещеру, и мне было не до смеха. Так дальше не может продолжаться! В этот же день мы собрали свой маленький «военный совет». Оставаться в овраге я больше не собирался, надо было уходить, но куда? На восток к нашим - это я решил для себя, буду пробираться ночью, линия фронта прямо в городе. Борька тоже сразу сказал:
-К своим, к разведчикам!- он так и не оставил свою «хрустальную» мечту.
 Ваня страдал, это было видно по его лицу, это читалось в его глазах. Душа и сердце рвались с нами, на восток. Но как оставить больную, контуженую маму!?

      Народ, который ещё мог передвигаться, потянулся на запад в надежде, что где-то в деревнях и станицах Дона можно будет как-то перезимовать. Где и как? Никто этого не знал. Мирные люди были измождены до предела непрекращающимися боями в городе, истощены голодом, мучались от жажды. Даже страх перед смертью утратил всю свою остроту: смерть витала так близко, так ощутимо, что стала чем-то обыденным, её видели ежедневно, и как это не страшно звучит, привыкли… Тысячные толпы сталинградцев и беженцев покидали места грандиозного сражения. Сколько их было? Я знал, что точное количество неизвестно даже через 65 лет, приблизительное же количество оказавшихся в оккупации мирных жителей оценивается тысяч в двести. Я-то знал, мы это читали по истории, что жители, которые оказались в южных посёлках Сталинграда: Кировский район, ниже посёлка Купоросное, на рубеже которого 64-я армия остановила фашистов (Бекетовка, Сарепта, Красноармейск)- не попали в полосу немецких войск и пережили Сталинградское сражение на своей земле. Но таких было немного - тысяч двадцать.

Жителям же западных и северных районов, оказавшихся в зоне, которую удерживали немецкие войска, чтобы не погибнуть от огня и металла, от голода и надвигающегося с осенью холода, оставалось только одно- уходить на запад, в неизвестность. В неизвестность для них. Я знал, в силу того, что я был человеком вне времени, я знал, что их ждало. Многих - голодная или холодная смерть в дороге, иных – концлагеря в станице Нижнечирская, в Калаче или в Белой Калитве, кого - рабство в далёкой Германии, куда их повезут в вагонах для перевозки скота. Я знал, и поэтому для меня не стоял вопрос- восток или запад. Только к своим, любой ценой, пусть даже и ценой жизни!

      Тощие люди, полуодетые, с заплечными мешками и тележками, редко по несколько семей на одной конной повозке (немцы тогда ещё, в сентябре, не отбирали умирающих кляч у населения),- эти люди толпами и поодиночке брели в неизвестность из родного города. Вернее, брели от пепелищ и развалин, которые и городом-то уже нельзя было назвать. Среди них был и наш Ваня, Ваньша, тринадцатилетний мальчик с больной и контуженой мамой.
 На улицах Сталинграда немцы развесили объявления, угрожающие расстрелом за каждый шаг. Открылась немецкая комендатура в родном Ванином районе, в одном из уцелевших домов.
      Улица Аральская. Объявление: « Кто здесь пройдёт, тому смерть».
      Угол улиц Невской и Медведицкой: «Проход русским запрещен, за нарушение- расстрел»




ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ....









Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #11 : 11-11-2011, 18:11:14 »
На перекрёстке двух дорог
Блиндаж стоял солдатский,
В суровый год сорок второй,
Участок фронта - Сталинградский.
Три друга жили в блиндаже,
Военных лет мальчишки,
Солдатами стали на войне,
Не дочитавши книжки.
Война была жестокой, злой…
Под пулями мужали,
Чеканя шаг, вставали в строй,
В атаку впереди бежали.
Их не пугал снарядов вой,
И вражьи танки не страшили,
Бесстрашно шли ребята в бой,
И комсомольцами все были,
Они мечтали, как и все,
Простые деревенские мальчишки,
Бродя по утренней росе,
Неся под мышкой книжки…
Иван, Павлуша и Сергей,
Друзья по классу в школе,
Гоняли вместе голубей,
Трудились на уборке в поле.
Но враг нарушил их покой,
Им стало не до книжек,
И вот они стоят в строю,
Безусые солдаты,
В 17-18 лет оставившие хаты.
Когда гром пушек затихал,
Солдаты отдыхали,
Листок бумаги каждый брал,
Домой родным писали.
Приветы слали матерям,
Братишкам и сестрёнкам,
И дорогим учителям,
Ну и, конечно же, девчонкам!
Но снова бой, он нарастал,
Свистя, летят болванки,
Комбат с НП вдруг прокричал:
«Вниманье, хлопцы, танки!»
В сей миг приказ дан боевой:
«Всем разобрать гранаты!
Исполнить долг священный свой!
Вперёд! За Родину, солдаты!»
И поднялись солдаты в рост,
Наперекор огню и стали,
Не оставляя боевой свой пост,
Гранаты крепче все сжимали.
А танки рядом! Рокот, вой…
Огня разящего лавина!
И тут вдруг Павлик крикнул: «Стой!»
Бросок и взрыв! В огне махина…
Но и Павлуша сам упал,
Сражен осколками гранаты,
Руками землю он обнял,
Так умирая, делали солдаты…
А танк уже другой ползёт,
Огнём свинцовым поливает,
Сергей тут перед ним встаёт,
Гранатой « угощает».
И снова взрыв, осколков свист,
Громадина на месте,
Нет, не пройдешь ты здесь, фашист!
 И не уйдешь от мести!
За нашу землю, за друзей,
Придёт сполна расплата,
Клянусь я верностью своей,
Не покорить солдата!
Смертельный бой идёт с утра,
Бегут солдаты цепью,
 «Вперед! За Родину! Ура-А-А!»- разносится над степью.
Сергей рванулся и упал,
На вылет пулею сраженный,
А танк фашистский полыхал,
Сергеем побежденный…
Иван увидел, побледнел
И закричал: «Сережка!»
Прикрыть он друга не успел,
Опоздал немножко…
Отброшен враг и тишина
Над степью опустилась,
Да будь ты проклята война!
Вот ведь как случилось…
А на рассвете хоронили
Друзей, товарищей, солдат
В молчанье траурном застыли,
Салюта выстрелы гремят…
На перекрёстке двух дорог,
Блиндаж стоит солдатский,
А у дороги обелиск,
Возле могилы братской…
В ней похоронены, лежат солдаты, добровольцы
И неразлучные друзья Сергей и Павлик - комсомольцы…
                                                   Автор Борис Громов.




Глава XI. 23 сентября.




22 сентября у меня день рождения. Мне исполнилось шестнадцать. Верите или нет, но я даже не вспомнил об этом. Почему? Не до этого было…
      Гитлер приказал взять Сталинград 25 сентября. Командующий 6-й немецкой армии Паулюс спешил. Очень спешил. Собрал в один сокрушающий кулак самые мощные, ударные соединения, дивизии и полки, чтобы подавить, наконец, отчаянное сопротивление наших войск. 23 сентября над Мамаевым курганом с чудовищным грохотом к самому небу поднялся огненно-рыжий гриб, который закрутился в небо, заслоняя солнце. Немецкие лётчики и артиллеристы хорошо знали своё дело: в одну минуту, одновременно, сразу вспыхнули все до одного нефте - и бензинохранилища (оказывается, они до сих пор были целыми - мне это показалось невероятным. Но потом я вспомнил, читал ведь, что немцы, уверенные в том, что город не сегодня, так завтра будет взят, приберегли многие тысячи тонн горючего для себя).
      Мамаев курган на какое-то время превратился будто в вулкан. Лавина огня и чёрного дыма окутала его. Вниз по склонам устремилась горящая нефть, будто кипящая расплавленная лава.

      Мы с Борисом три ночи пробирались к нашим, старательно избегая встреч с немцами, а когда покатился с рёвом этот всепожирающий огонь, мы просто побежали вперёд, пытаясь убежать от огненного вала. Свистели пули, но скажите, что страшнее, пуля или ревущий поток огня, приближающийся быстро и неотвратимо?
      С нашими солдатами смешались и рабочие отряды. Но никто, слышите, никто не побежал к Волге, чтобы спастись от этой лавины огня в её волнах! Я совру, если скажу что было не страшно. Это был самый ужасный момент в моей жизни. Такое не увидишь и в кошмарном сне.
      Да, мы вышли к своим. Нам повезло. И мы даже уцелели, но открывшаяся картина сражения никогда не сотрётся в моей памяти, она и сейчас у меня перед глазами.
- Коммунисты, вперёд! За Родину! За Сталина!- сквозь грохот и рёв бушующего огня мы услышали эти слова. Этот крик достиг и наших ушей. Две маленькие  фигурки среди хаоса разрушения, среди моря огня и смерти.… Как мы уцелели? Я не знаю, спросите что-нибудь попроще.

      Откуда они взялись, моряки, поднявшиеся в атаку в своих воспламенившихся и дымящихся бушлатах? На ходу сбрасывали с себя всё, что было на них, а кому это не удалось, падали, сгорая и плавясь, не преодолев катящейся с Кургана огненной реки. Бежали, не опуская оружия, босиком, в одних тельняшках и чёрных клешах, они были похожи больше на жуткие привидения. Неужели это люди?
Люди. Батальон из бригады морской пехоты, только что переправленный через Волгу с восточного её берега и прямо с ходу брошенный в бой.

      Мы бежали по дну оврага. К ногам прилипал песок, из которого огонь не успел высосать нефть и мазутную жижу, от этого сапоги наши задымились. А там, где овраг огибал какие-то полуразрушенные строения, мы увидели тела погибших моряков и других, устремившихся вслед за ними защитников города. Мёртвые лежали в разных позах, большей частью похожие на сплавленные комки…
      Меня стошнило. Мучительно. Вывернуло просто наизнанку. Борька громко ревел. По закопченному лицу его градом катились слёзы, оставляя две светлые дорожки на чёрных от копоти щеках.
      Рваная арматура разрушенного трамвайного моста, свалившиеся в овраг вагоны. Горелое железо, исковерканные конструкции каких-то перекрытий, колючая проволока, хватающая на каждом шагу за штанину, всё это в моём потрясённом сознании мелькало, как в калейдоскопе. Я понял, как выглядит конец света. Он был сейчас перед нами.

      Когда мы проходили мимо вырытых в склонах оврага ниш, окопов, наскоро построенных укрытий, в которых разместились перевязочные, сердце сжало и стиснуло так, что  у меня потемнело в глазах. Окровавленные бинты, распухшие от ожогов лица с водянистыми пузырями на них, почерневшие руки… Стоны, проклятия… Мы с Борькой не сговариваясь, повернули туда, с единственной мыслью: « Что сделать? Чем помочь?!»
      Поначалу у нас никто ни о чём даже не спросил, с благодарностью принимая нашу посильную помощь. Мы помогали перевязывать раненых и отправлять их в медпункт. Любая пара здоровых рук была на вес золота. В этой суете мы с Борькой растерялись. Неужели навсегда?


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...





Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #12 : 11-11-2011, 18:13:45 »

Баржа «Красная Коммунарка» со стоном шла на дно,
Барже «Красная Коммунарка» теперь уже всё равно,
Но плачет слезами ржавыми,
И развороченный металл её стонет,
Из последних сил на плаву держалась бы,
Но вместе с людьми она тонет.
Вражеский лётчик точно
Был крестами отмеченный ас,
Буксир разлетелся в клочья,
Цели достиг фугас.
И бомбы точно ложатся и рвут её тело на части,
Самолёты над нею кружатся,
Черной крестовой масти…
Кричат люди, горящие на барже,
Кипит вода за бортом,
Но «Красная Коммунарка» погибает уже,
И для них не будет «потом»…
Ещё кто-то спастись пытается,
Ещё детские крики звучат,
Но на корме опять бомба взрывается,
И осколки по разбитому борту стучат.
Ускорилось погружение, кровью окрашена Волга,
В этом неравном сражении баржа продержалась недолго.
И все её пассажиры, девятьсот или тысяча двести,
В огненном этом кошмаре с ней погружались вместе.
И девочка с бантиком белым, и её красивая мама,
И в кофте, испачканной мелом, уже пожилая дама,
И раненые солдаты, и медсестрички уставшие,
Все в миг этот страшный стали словом ужасным- павшие…
Волны сомкнулись над ними сурово,
Похоронив в глубине
« Красную Коммунарку», погибшую на войне…




Глава XII. Пароход «Урицкий».


Медпункт представлял собой довольно приличное укрытие, вдалеке от дороги, которую сильно обстреливали немцы. Не успел я сюда прибыть, как понадобилась моя помощь и ещё тех, кто был легко ранен или контужен. В только что отрытой землянке от взрыва бомбы засыпало шестерых бойцов. Мы бросились на помощь хрупкой девушке-санинструктору. Мы торопились. Откапывали их лопатками, руками, обломками каких-то досок, палками. Откопали.… Чтобы тут же и похоронить.
И снова крики: «Сестра! Медицина! Сюда!» Это новым взрывом засыпало ещё людей. Этим повезло больше. Откопали. Живые. Только все оглохли и были немного не в себе.

Санинструктору было лет семнадцать, ну может восемнадцать, не больше. Синеглазая, очень красивая девушка, с огромной косой дивного цвета, не просто светло-русого, а золотисто-русого. Вообще-то девушек-бойцов Красной Армии часто тоже стригли, как и мужчин. Но, наверное, ни у кого просто не поднялась рука на это шелковистое чудо. А командиры видно тоже не посмели приказать.
Мы сразу познакомились. Звали девушку просто и красиво: Катя.

      Дел в этом импровизированном медпункте полно. Из-за миномётных, артиллерийских обстрелов, постоянных бомбардировок раненые всё прибывали. Тяжелораненых совершенно некуда было пристроить. Надо было переправлять их к берегу. И Кате для этого выделяли на помощь из взводов бойцов. И я, разумеется, тоже стал одним из таких помощников. Дожидаемся темноты и почти до утра переправляем раненых на носилках, на шинелях, на плечах. Кто хоть немного может двигаться, добирается сам. Я хожу с Катей до самой переправы, и она часто бросает на меня благодарные взгляды. Ночью стрельбы меньше. А с утра опять бомбёжка. К обычному обстрелу добавился огонь «Ванюши». Мины, выпущенные одним залпом, уничтожали, поражали сразу на довольно большой площади. Немцы наступают и справа от нас, мы несём большие потери. Где Борька даже нет возможности узнать. Не успеваем отправлять раненых к берегу. Катю вызвали срочно куда-то. Она приходит быстро, побледневшая и подавленная. Не глядя мне в глаза говорит:
- Получен приказ вместе с ранеными переправиться на левый берег.… Вот разрешение на переправу… Тебе приказано сопровождать меня и раненых.

      Мне не хочется уходить. Как же так? Я категорически отказался отправляться на тот берег. Во-первых, я не был ранен. Во-вторых, я совершенно не мог себе представить, что буду где-то без Борьки, в-третьих, и, в-четвертых, и в-пятых тоже нашлось немало причин. Поэтому я сразу сказал Кате:
- И не подумаю, и даже не говори мне ничего, ещё не хватало, в тыл я пойду! Ага, щас! Бегу и падаю!
      Катерина строго взглянула на меня, забросила за плечо свою роскошную косу, которая сейчас ей мешала.
-Это приказ, обсуждению не подлежит!
      Я только презрительно хмыкнул, а про себя подумал: «Сбегу, как погрузим раненых, так и сбегу!»- и улыбнулся этой своей светлой мысли.

      Но всё получилось не так, как я спланировал. Сбежать мне действительно не составило бы труда, так как когда началась погрузка раненых солдат, началась и некоторая неразбериха и суета. До меня ли? Затеряться в этом водовороте множества людей труда не составляло, но именно в тот момент, когда я уже, как говорится, «навострил лыжи», Катерина взяла меня за руку:
- Алексей, послушай, у меня к тебе…- она замялась,- Не поручение, нет, просьба, огромная просьба… Я понимаю, что ты хочешь остаться! Но ты должен, Лёшенька, а я… Я останусь! Ведь раненные всё поступают! Понимаешь, у нас людей не хватает, а они всё прибывают и прибывают, тяжёлых много…- она говорила быстро, задыхаясь от волнения.- Лёшенька, миленький, ну не могу я их бросить, не могу!! Надо помочь грузить и на переправе должен же кто-то быть с ними…
      Я опустил голову, я уже догадался, о чём она будет меня просить. Я не мог отказаться, действительно, любая пара рук была на счету. Людей, правильно сказала золотоволосая Катенька, катастрофически не хватало.
- Конечно, не волнуйся,- я взял её теплые ладошки в свои.- Я их не брошу.… Помогу и на борту разместиться, и выгружать.… А потом вернусь…- всё же добавил я упрямо.- Вернусь, Кать…

      Она улыбнулась мне и на щеках появились милые ямочки. Какая же всё-таки она красивая, эта славная девушка Катя!
- Конечно, конечно, Лёша, вернёшься…- она радостно чмокнула меня в щёку, потом стремительно убежала.
      Я сразу включился в работу. Погрузка шла не так быстро, как хотелось бы, хотя все старались, как могли. Хотелось побыстрее всё это закончить, опасались налёта. Немец ведь просто обожал бомбить почти беззащитные переправы. Зная прекрасно, что переправляют раненных и эвакуируют мирных граждан, эти ублюдки находили особое удовольствие в том, чтобы на бреющем полёте расстреливать беззащитных людей на больших и малых речных судах и сбрасывать им на головы тонны смертоносного железа. Мы торопились, мы очень торопились, но тяжелых раненых было много и их погрузка, конечно, не могла быть быстрой. Чего я только не увидел здесь, на этом спуске к переправе, помогая переносить раненных! У меня не хватит духа и сил пересказать то, что видели мои покрасневшие от недосыпания глаза. И слов не найду, чтобы пересказать…

Было много и «мирных». Я удивился тому, что дети почти не плакали. Я не сразу понял, что у них уже просто не было слёз. Пароход назывался «Урицкий». Его загрузили «под завязку». Он был колёсный, как мне показалось, несколько неповоротливый. Я дал слово Кате, что провожу наших раненых на ту сторону, и помогу там тоже при выгрузке. И только потом вернусь. Она обняла меня на прощанье.
- Лёшечка, миленький, ты только не бросай их! Архипкину пить не давай! А у Семёна Ильича тяжелое ранение головы. Приглядывай за ним, ладно?
- Конечно, я всё сделаю…- заверил я её.
      Отрывисто прозвучал сигнал к отправлению.

-Отдать швартовы!- и «Урицкий» тяжело отвалил от берега, шлёпая лопастями. Фашистские стервятники не заставили себя долго ждать. Бравируя, не боясь, точнее, не опасаясь, ни наших зениток, ни наших самолётов, поскольку зениток на пароходе не было, а наших самолётов мы сами уже несколько дней не видели, немецкие пилоты позволяли себе бросать свои ревущие и отвратительно воющие боевые машины так низко, что иногда были видны даже их нахальные рожи, их рты, искривлённые торжествующе-издевательской ухмылкой, когда они обрушивали на беззащитный пароход свой смертоносный груз. Невозможно описать, что тут началось! Тревожно, прерывисто кричала пароходная сирена, с душераздирающим воем пикировали «Юнкерсы» и бомбы посыпались нам на головы. Чудовищные столбы водяных брызг от бомбовых разрывов стали подниматься то слева, то справа «Урицкого»; рулевые старались уйти от этих страшных фонтанов, но тяжелый пароход плохо слушался руля, и к тому же этих фонтанов было слишком много, немыслимо много, и увернуться от них не было совершенно никакой возможности. А бомбы всё сыпались и сыпались. Кричали люди. Страшно и отчаянно. Уже два попадания.…

 На пароходе начался пожар. Все с криками мечутся. Горящие люди прыгают за борт. Я тоже кричу, кричу так, что глохну от собственного крика. Кто-то пытается гасить пламя, кто-то помогает оттаскивать из огня раненых, кто-то прыгает за борт. Кто-то просто стоит остолбеневший, и его все толкают со всех сторон, а он стоит с совершенно бессмысленными глазами, не понимая, где он и что происходит. Девочка в белом платье и не застегнутом клетчатом пальтишке сидит, забившись в угол, и горько плачет, и зовёт маму… Женщина, в синем платке и сером плаще, с безумными глазами, не кричит, не плачет, она прижимает к груди крошечного ребёнка в бело-розовых пелёнках. На пелёнках алеют огромные пятна крови, но женщина этого будто не замечает, она только стискивает сильнее руки и всё крепче прижимает уже мёртвое дитя к себе…Большой осколок бомбы чьё-то тело разорвал на куски, и эти куски разлетелись в стороны вместе с обломками развороченного борта. Глаза мои какое-то время не могли оторваться от одного сапога, который брякнулся неподалёку: из него торчал кровавый обрубок ноги, лишь верхние обнаженные осколки костей белели. Ещё я вижу обгорелые куски мяса, которые только что были Архипкиным, которого Катя строго наказывала мне не поить.

А рядом матрос, вернее тело матроса, потому что его голову начисто срезало осколком бомбы. Увидел я и голову, она отлетела далеко вперёд, и даже успел заметить, что из-под бинтов виднелись  глаза, до предела расширенные в этот предсмертный час, да так и застывшие в таком положении…
… Женщина, молодая и красивая, в цветастом, лёгком платье, лежит у самого борта, лицо её совершенно белое. В метре от неё лежит нечто, что ещё минуту назад было её ногами в белых носочках и чёрных изящных туфельках на невысоких каблучках…
      Третья бомба просто расколола пароход пополам. Его будто разметало по реке вместе с телами, живыми ещё и уже мёртвыми. Вода горела… Ярко-красным пламенем.
      От всего увиденного я находился в каком-то непонятном состоянии, как в ступоре. Немного привела в чувство вода, в которой я очутился. Я не совсем ещё понимал, что я делаю, хотя будто издалека ко мне дошла мысль, что надо грести, надо плыть, и чем быстрее и дальше от дымящихся и погружающихся в волжскую, окрашенную кровью, воду, обломков и частей погибшего «Урицкого», тем лучше.

      Оставшиеся в живых люди барахтались в бурлящей, уже достаточно прохладной, воде. Кто-то почти сразу погружался в воду, чтобы уже больше никогда не всплыть, кто-то ещё держался на воде, кто-то помогал ещё  кому-то держаться, а кто-то, в отчаянной попытке спастись, топил кого-то и тонул сам. Я хорошо плаваю, и у меня были шансы на спасение. Я увидел, как погружается в воду девочка в белом платье. Она отчаянно била ручками по воде, но плавать она не умела, отяжелевшее пальто потащило её на дно, и вот уже через секунду её кудрявая головка скрылась под водой. Я нырнул, мне было до неё совсем близко. Девочка судорожно вцепилась в мою руку и я с трудом оторвал её от себя. Теперь главное - удержаться и чтобы она меня не утопила. Я почти вытолкнул её из воды. Она с трудом вдохнула. Мучительно откашливаясь, она всё никак не могла прийти в себя. Девочка не была ранена, просто сильно испугана и может быть от этого в шоке. Её глаза были широко открыты. Она открывала рот для крика, но крика не было. Я легонько стукнул её по щеке, по одной, потом по другой. Она встрепенулась, замотала головой, а потом отчаянно завизжала.

- Ну, тихо, тихо…- я поддерживал её на плаву.- Голос прорезался, хорошо, давай попробуем снять пальто, не то оно нас утопит…
      Я стал стаскивать с неё мокрое, ставшее тяжелым пальто. Она продолжала визжать, всё громче и громче. Пришлось стукнуть её ещё разок легонечко. Она замолчала и уставилась на меня, хлопая мокрыми ресницами.
- Держись,- сказал я строго.- Не кричи.… Всё хорошо! Я тебя вытащу, только ты не ори мне в ухо!- я под руку подсунул ей обломок доски, что проплывал мимо.- Одной рукой держи меня за плечо, доску - другой, поплыли!
      И мы поплыли. Я плыл, сильными гребками толкая нас обоих вперёд. Девчонка держалась молодцом. У меня страшно болел затылок.… Плыть было достаточно далеко, но я надеялся, что мы доплывем. Мы должны были доплыть… Должны!...



ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ....





Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #13 : 11-11-2011, 18:15:18 »
Глава XIII. Островок.


Мы выбрались на берег абсолютно мокрыми, но не могли просушить свою одежду. Для этого нужно было разжигать костёр, но тогда бы мы обнаружили себя и были бы расстреляны немцами. Я огляделся. Мы оказались на островке. До войны, я думаю, он был местом отдыха горожан. Скорее всего, сюда в выходные дни приезжали с друзьями, с семьями.… На шашлыки…

      Мы на островке оказались не одни, хотя сначала он нам показался безлюдным, но это потому, что все люди, находящиеся на островке прятались под деревьями и большими кустами. Оказалось, что здесь нашли спасение те, кто выплыл всё-таки с погибшего «Урицкого», и ещё сюда, на островок выгрузил людей небольшой катер, который вывез около сотни женщин и детей из разрушенного города. Мы с нашего берега могли хорошо рассмотреть руины Сталинграда. Закрывая небо, тянулся над ними широкий шлейф чёрного дыма…

      Но и на островке было также очень опасно. Враг знал, что там скопились люди и охотился за ними. То есть за нами тоже.   
     С рассветом остров как будто обезлюдел. Все попрятались, кто куда смог, а немцы летали на бреющем полёте, едва не задевая за верхушки деревьев, выслеживая и расстреливая из пулемёта беззащитных людей. Очень неприятно быть мишенью. И мучительно страшно. Мне нелегко в этом признаваться, но это правда.
      Девочка ещё не оправилась от шока. Она ничего не говорила, ни о чём не просила, только слёзы иногда катились у неё из глаз, оставляя на щеках влажные следы. Рядом с нами под раскидистым деревом пытались укрыться от немецких самолётов женщина с девочкой лет восьми и грудным малышом. Слава Богу, эта женщина помогла мне. Она переодела девочку во что-то из вещей своей дочери, иначе она совсем бы замёрзла.

      Вот самолёт пролетел на малой скорости непосредственно над нами. И я увидел, как лётчик в шлеме и очках повернул голову в нашу сторону. Я похолодел. Подумал - всё, конец.… Сейчас убьет. И услышал, как засвистели над головой пули. Однако, судьба и в этот раз нас пощадила - пули пролетели мимо нас, не задев никого.
      Однажды к нам подполз раненый в руку солдат и попросил воды напиться. Я протянул ему флягу, он напился. И только начал он нас отползать, оказавшись на открытом месте, как был сражён немецким снайпером. Так и лежал возле нас. А женщина и девчонки плакали…
За водой к реке можно было добираться ползком, и только ночью, когда самолёты над островком не летали. Но и тогда снайперы убивали людей, высматривая их на светлом песке.
      Но к воде нужно было добираться, несмотря ни на что; и я подползал к реке, набирая флягу и быстрее возвращался назад. Иногда за водой отправлялась эта женщина, ей ещё нужно было хоть немного ополоснуть пелёнки для малыша. Когда она уходила, обе девчонки испуганно жались ко мне, одна, её дочь, всё теребила меня за руку и, пытаясь заглянуть прямо в глаза мне, тоненько, со слезами в голосе, спрашивала: « А мама вернётся? А мама скоро придёт?» Я неизменно отвечал: « Скоро, конечно скоро!»

      Моя же девочка по-прежнему ничего не говорила, только крепче вцеплялась мне в руку. Мы даже не знали её имени.
      Пелёнки сушили прямо здесь, под кустами. Но так как их всего было три или четыре штуки, они на сыром осеннем воздухе не успевали за ночь высыхать. И тогда женщина досушивала их на себе, оборачивая тело холодными, мокрыми пелёнками. Если они всё равно не сохли, она снимала с себя сорочку и заворачивала ребёнка. А сама, полураздетая, в мокром, замерзала и всё время от холода посиневшая, дрожала. Мы же, пытаясь согреться, садились, тесно прижавшись, друг к дружке. Малыша, чтобы он не кричал, попеременно брали на руки и для успокоения вместо соски, которой просто не было, вкладывали ему в ротик свой палец. А он, голодный, яростно сосал его, нервничая, что не поступает никакая пища, но потом всё же кое-как ненадолго засыпал.
      Все эти дни мы почти ничего не ели. У женщины, её звали Вера Николаевна, остались какие-то жалкие крохи, да мне удалось среди прибитых к берегу вещей найти тощий рваный вещмешок, но в нём оказалось целое богатство: банка тушенки и две белые сорочки, которые я тут же отдал Вере Николаевне.

      Надо было выбираться. Ночью подходил маленький, чёрного цвета неказистый катер, забирал на борт людей. Но каждую минуту катер мог подорваться на мине, которыми немцы щедро нашпиговали Волгу. Немцы к тому же всю ночь освещали реку своими «лампочками», выслеживая катер. Катер отчаливал от островка очень осторожно, почти бесшумно, на тихом ходу, чтобы не было слышно работы двигателей. И когда мы, наконец, оказались на судне, капитан приказал всем соблюдать гробовую тишину, так как от этого в большой мере зависело, доплывём мы до берега или будем потоплены, потому что малейший звук эхом разносился над поверхностью воды и его было слышно далеко. Поэтому матери закрывали своим грудным деткам, а их было трое среди нас, ротики, как только могли.

      Вот и левый берег… Вера Николаевна плачет, я вижу это по её вдруг затрясшимся плечам. Девчонки обе уцепились по обе стороны за её юбку. Тоже плачут… Мы простились почти без слов. Вера Николаевна прижала меня к груди, я почувствовал её дрожь. Малыш спал, впервые за эти несколько дней он наконец-то был накормлен.
- Лёша…- она гладила меня по голове, как маленького.- Лёша….
      Женщина уже знала, что я не пойду с ними дальше. Она плакала. Глядя на нее, захныкали опять и девочки. Я обнял их, щёлкнул по курносым носикам.
- Держитесь, девчонки!- я сам с трудом сдерживал слёзы.- Пока! Ну-ка, не хныкать! Берегите мамку!
Я быстро пошел прочь и не оглянулся, потому что слёзы всё-таки побежали.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...









Оффлайн Светлана

  • Модератор
  • Товарищ
  • ****
  • Сообщений: 141
  • Country: ru
  • Репутация: +2424/-0
  • Пол: Женский
    • Просмотр профиля
Re: ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ. Повесть.
« Ответ #14 : 11-11-2011, 18:17:22 »
Глава XIV. Назад, в Сталинград…



Левый берег. Тутовы хутора, недалеко от Средней Ахтубы. Здесь расположились тыловики. Были оборудованы палатки для жилья, санчасти и другие службы.. Работали в основном здесь девушки или бойцы старших призывных возрастов. Меня три раза пытались отправить дальше, с беженцами, но я всё время возвращался. Наконец, плюнули, моё упрямство взяло своё. Меня и ещё четверых девушек, которые тоже не захотели уходить дальше в тыл, отправили в совхоз Первомайский.

 На территории совхоза были оборудованы артмастерские. В них собирали артснаряды для зенитных орудий. На профессиональном языке они назывались не снарядами, а выстрелами. Я уже это знал, ведь не один день был у зенитчиков. Снаряды это только часть выстрела. Сюда с тыловых заводов страны привозили капсюли, порох, взрыватели и снаряды, а девчата собирали уже готовые к ведению огня выстрелы. Главное было в том, что гильзы для них привозили оттуда, с правого берега, уже отстрелянные. На специальных станках гильзы обкатывали, так как во время стрельбы они деформировались. Оказывается, действовали эти мастерские давно, с самого начала боевых действий под Сталинградом, и выпускали каждый день сотни, тысячи снарядов. Вот и я стал работать в этих мастерских. Но всё это не то. Да, тяжелая, нужная фронту работа. Но там, на правом берегу идут тяжелые бои, там Борька, Катя… Я уже всю голову изломал, придумывая как мне перебраться обратно. Пока мои попытки успехом не увенчались. Я не нахожу себе места. Стыдно мне здесь, в безопасности! По часам обедать, по ночам нормально спать. Это чувство усилилось, когда меня послали помогать начфину. Что-то подшиваю, что-то подклеиваю, считаю.… И каждый день переписываю списки снятых с денежного довольствия бойцов и командиров. Снятых навсегда. Погибших. Где-то там, в огненном городе… Борька, он там…. А я – здесь. Муторно. Тошно.

      Однажды вечером, под большим секретом, от девчат, я узнал потрясающую новость: сегодня ночью на правый берег, в Сталинград отправляется срочно сформированный истребительный батальон. А ротными санинструкторами и идут девчата: Настя и Дина. А я?! А я!? Я тоже хочу туда, там Борька, где он, как он? Только у кого проситься? К кому идти? К кому?
      Вот и вечер. Раздалась команда: « Батальон строиться!» Я издалека наблюдаю, уже все губы в кровь искусал. Мне надо туда, с ними. Но как? Всё равно уйду! Всё равно!
      Батальон построен. Раздают оружие - винтовки, гранаты, патроны. Перед строем командир батальона и комиссар, не знаю их фамилий.
- Батальон отправляется для выполнения ответственной и трудной задачи - говорит комиссар.- Митинга проводить не будем. Время. Командование выражает уверенность в том, что мы не посрамим чести полка!
- Батальон, на-а-а-пра-а-во!

      Колыхнулся строй, зазвякало что-то, зашелестело и снова тихо.
- Шаг-о-ом…арш!- раздаётся от головы колонны. Снова звякнули котелки, винтовки и тут же их заглушил мерный топот четырехсот пар солдатских сапог…
      Я потихоньку тоже двинулся. Экипировался основательно. Шинелька, подогнанная мне девчатами по росту, вещмешок. Спасительные сумерки. Когда меня всё же увидят, я не думаю, что вернут обратно. Поздно будет обратно отправлять. Шёл я, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не обнаружить себя раньше времени. На моё счастье пошёл ещё и дождь, холодный и мелкий, зато всё заволокла его мокрая пелена. А мы идём и идём вперёд, к Волге. И мне хорошо. Хорошо, что я иду за этим размеренно шагающим строем. Я уверен, что я найду Борьку и снова увижу Катю.

      На рассвете подошли к хутору Булгакову. Батальон остановился, позавтракали, получили НЗ и снова в путь. Я держусь поодаль, себя не обнаруживаю. Погода мне в этом здорово помогает. Ни Волги, ни города пока не видно. Только стена дыма на горизонте смыкается с тёмными дождевыми облаками.
      Дождь кончился, но потянуло сырым холодным ветром. Сквозь редколесье блеснула вода- Волга! Но прежде чем попасть на пешеходную переправу в город, нужно сначала добраться до острова, вроде того, что спас уже однажды мне жизнь, пройти по его сыпучим пескам.
      На острове сделали привал до наступления темноты. И снова марш вперёд по песку. Нечасто, но то слева, то справа, рвутся мины, немцы, как говорится, постреливают. Батальон перестроили - идут друг за другом гуськом.

      Стоим в глухой темноте, чем я и воспользовался. Пристроился, как ни в чём ни бывало, в хвост колонны. Впереди, за чернильной полосой воды, вспышки взрывов то тут, то там на мгновение выхватывают из ночного мрака бесформенные скелеты зданий. Неяркие отблески всё ещё продолжающихся пожаров своим тусклым кроваво-красным светом высвечивают нависшую над городом мрачную густоту дыма.
      Долго топчемся на одном месте. Бойцы начинают злиться- курить строго запрещено. Остров, как и реку, обстреливают. Где-то высоко вверху монотонно гудят моторы «Юнкерса». Вот он сбросил осветительную бомбу. Она медленно спускается на парашюте. В призрачном свете «лампы» вспышки огня на том берегу блёкнут, лица рядом стоящих бойцов кажутся восковыми, вода в реке ещё больше чернеет. И на этой чёрной воде от нашего острова к тому берегу по невидимой, но правильно-плавной дуге - маленькие фигурки людей. Они кажутся недвижимыми. Но если присмотреться - фигурки медленно двигаются к городу. Мы уже знаем, что узкий штурмовой пешеходный мостик, наведённый на понтонах в этом месте, специально притоплен в воду для маскировки.

      «Лампа» погасла, стало ещё темней. Хриплый голос командует: « По одному, дистанция не менее метра, на переправе ни в коем случае не останавливаться – шагом марш!» Передние давно ушли в темноту, а мы долго ещё дожидаемся очереди. Наконец, впереди меня пошли два бойца, держа на плечах тяжеленное противотанковое ружьё, длиной с хорошую оглоблю. Ну, всё. Моя очередь. Иду следом. Вхожу в воду, осторожно нащупываю ногами доски настила. Они очень скользкие. Иду, держась за верёвочный леер. Нет, не иду- скольжу подошвами сапог по доскам в воде. Боюсь, что если подниму ногу, оторву её от настила – обратно не попаду, сорвусь. Обстрел продолжается. Выстрелов не слышно, но после поросячьего визга рядом с мостиком глухо рвутся мины, обдавая потоком холодной воды. Со свистом вспарывает реку шрапнель. Вот кто-то упал. Оступился? Убили? Ни стона, ни голоса…

      Скольжу, оступаюсь, падаю на колени, но поднимаюсь и снова иду. Когда же берег? Волга кажется бесконечно широкой, хотя оттуда, с острова, казалось, что до берега не так уж и далеко.
      Сильный взрыв всколыхнул понтоны. Вспышка. Фонтан воды. Грохот. Я, кажется, тону. Но чьи-то сильные руки буквально за воротник вытаскивают меня на берег. Земля! Наступаю на что-то мягкое, падаю. Опять осветительная бомба. Рядом лежит боец. Рука его неестественно вывернута. Глаза широко открыты, от уголка губ тоненькая струйка крови течёт к уху. Он мёртв. И убило его только что. Не той ли миной, которая сбросила меня в воду?
      «Лампа» догорела. Опять кругом черным-черно. Слышу нервный голос: «Что делают, сволочи, что делают?! Тут же немцы, вон, над кручей балакают! А нас прямо к ним в пасть!» - дальше трехэтажный  мат и чуть ли не всхлипывания. Тут же раздаётся характерный звук удара, и кто-то зло, с досадой бросил: « Заткнись и не нуди, зараза! Сопли распустил! Немцы рядом? Вот и хорошо, искать не надо - иди и бей! Или сдаваться будешь? Хенде хох, твою мать…»- и всё стихло. Глаза после «лампы» начинают привыкать к темноте. Перед нами обрыв. Вверху действительно раздаётся немецкая речь. Наконец голос командира роты. Говорит он негромко, но спокойно: «Обстановка такова: у немцев на берегу, там, на круче- пулемёты и миномёты. Но ночью они стреляют мало. Идём по берегу, рядом с островом.… Тут мёртвая зона. Командирам взводов следить за людьми, чтобы не отставали. За мной, шагом марш!»

      И мы пошли. Молча, деловито, как на работу. Я облегчённо вздохнул - я в Сталинграде! Где-то здесь Бориска, Катя, я уже думаю о ней как о родной и близкой. Самому мне не страшно. Идём быстро, иногда бегом, но как только вспыхивает очередная «лампа» падаем, застываем на земле, как в той детской игре «Море волнуется раз…». При свете немцы стреляют. По склону, где когда-то была дорога, а сейчас сплошные ямы, воронки, поднялись наверх. Прошли через трамвайную линию. Разрушенные бараки. Это северная окраина одного из посёлков завода «Баррикады».


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...